Konjunktiv на занятиях специального перевода.

Автор: Стаминская Людмила Борисовна, преподаватель  ФГОУ СПО «Канский политехнический колледж», Красноярский край, г.Канск.
Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Тема «Konjunktiv» – одна из наиболее сложных в немецком языке. Если на занятиях немецкого языка в основном разбираются только Konjunktiv II (нереальное действие, условие, пожелание) и Konjunktiv I (в косвенной речи и косвенном вопросе), то в курсе специального перевода рассматривается более широкий спектр возможных вариантов употребления Konjunktiv (с учетом специфики специальных и научно-популярных текстов), причем именно с точки зрения перевода с немецкого языка на русский и затем – с русского на немецкий. Специальный перевод не представлен отдельной дисциплиной, а включен в программу изучения иностранного языка.

Наша цель состоит в том, чтобы научить студентов правильно идентифицировать, переводить и употреблять глаголы в Konjunktiv, рассмотрение темы начинается со спряжения глаголов в Imperfekt и Präsens Konjunktiv. В начале каждого занятия студенты спрягают глаголы в Konjunktiv сначала письменно на доске, затем устно. При этом всякий раз проговаривается правило образования формы Konjunktiv в Imperfekt и Präsens.

Рассматриваются следующие варианты использования Konjunktiv:

Konjunktiv для выражения нереального действия, условия, пожелания, вежливая форма;

Konjunktiv в предложениях с отрицанием и следующих за отрицанием;

Konjunktiv для выражения нереального сравнения;

Konjunktiv для выражения указания;

Konjunktiv для выражения предложения;

Konjunktiv в придаточных предположения (уступительных, с альтернативным допущением, придаточных предложениях цели);

Konjunktiv в косвенной речи и косвенном вопросе. [1]

Konjunktiv

Претеритальные формы

Plusquamperfekt – действие, относящиеся к прошлому.

Imperfekt, Kondizionalis – действие, относящиеся к настоящему.

I. Нереальное действие, условие, пожелание (сослагательное наклонение):

Ich würde diese Arbeit schneller erfüllen. (Я бы выполнил эту работу лучше.)

Wenn Sie besser zugehört hätten, so entstünde diese Frage nicht. (Если бы Вы лучше слушали, этот вопрос не возник бы.)

Es wäre nicht schlecht, wenn Sie einige Notizen machten. (Было бы неплохо, если бы Вы делали некоторые записи.)

Wenn sie nur nicht so spät gekommen wäre! (Если бы только она не пришла так поздно!)

Wir hätten beinahe den Zug verpasst. (Мы чуть было не опоздали на поезд.)[2]

II. В предложениях, содержащих отрицание или следующих за отрицанием:

Ich werde keineKontrollübersetzung durchführen, ohne dassich sicher wäre, dass Sie alles gut verstanden haben. (Я не буду проводить контрольный перевод, не будучи уверенной в том, что все хорошо поняли.) Здесь возможны различные варианты связки в зависимости от ситуации и смысла предложения: без того чтобы, однако, при этом и др. Главное, чтобы в придаточном предложении содержалось отрицание.

Es ist keine einzige Schwierigkeit geblieben, die ich nicht erklärt hätte. (двойное отрицание + Konjunktiv – для выражения абсолютности действия) (Я объяснила абсолютно все трудности.) [2]

III. Нереальное сравнение:

In der Prüfung halten Sie sich so, als obes für Sie kein Problem wäre, jede beliebige Aufgabe zu erfüllen. (На экзамене ведите себя так, будто для Вас не является проблемой выполнить любое задание.)

Sie machen so groβe Augen als hätten Sie darüber überhaupt nie gehört. (Вы так удивляетесь, будто Вы об этом вообще никогда не слышали.)

Diese Aufgabe ist zu leicht, als dass jemand von Ihnen damit nicht fertig werden könnte. (Это задание слишком легкое, чтобы кто-то из Вас не мог с ним справиться.)

В том и предыдущем предложениях следует обратить внимание студентов на порядок слов.

Презентные формы

IV. Указание, предположение, допущение

1. man + Präsens Konjunktiv:

Man übersetze zunächst das Subjekt und das Prädikat.

Следует, необходимо, надо + неопределенная форма глагола. (Сначала следует перевести подлежащее и сказуемое.)

2. подлежащее + Präsens Konjunktiv глагола sein + Partizip II:

Die Regel sei anhand folgender Beispiele erklärt.

Следует, необходимо + неопределенная форма глагола; 1 лицо мн.ч., повелительное наклонение. (Поясним правило на основе следующих примеров.)

3. es sei + Partizip II:

Es sei berücksichtigt, dass dieses Verb sehr viele Bedeutungen hat.

Следует, необходимо, надо + неопределенная форма глагола. (Необходимо учитывать, что этот глагол имеет очень много значений.)

4. В допущениях при изложении условий задач или теорем (особенно часто с глаголом sein):

Der Umsatz sei um 15 Mio Euro gestiegen, daraus ergibt sich der Prozentzuwachs um 4%. [2]

V. В придаточных предложениях

1. В уступительных придаточных предложениях:

Wie dem auch sei, wir müssen dieser Tatsache Rechnung tragen. (Как бы то ни было, нам необходимо принять во внимание этот факт.)

Wie die Aufgabe auch schwer sei (So schwer die Aufgabe auch sei.), Sie sollen sie doch selbstständig erfüllen. (Каким бы сложным не было задание, Вам следует выполнять его самостоятельно.)

Sie sollen diese Aufgabe, und sei sie auch immer schwer, selbstständig erfüllen. (Вам следует выполнить это задание самостоятельно, хотя (даже если) оно сложное.) [3]

2. В качестве альтернативного допущения:

Sei es eine mündliche oder (sei es) eine schriftliche Übersetzung, sie muss einwandfrei erfüllt werden. (Будь то устный или (будь то) письменный перевод, он должен быть выполнен безупречно.)

3. В придаточных предложениях цели:

Damit der Schüler die Regel besser verstche, erkläre ich diese anhand folgender Beispiele. (Чтобы ученик лучше понял правило, я поясню его с помощью следующих примеров.) [4]

VI. Косвенная речь и косвенный вопрос

Präsens Konjunktiv – действие, одновременное с действием главного предложения

Perfekt Konjunktiv – предшествующее действие

Futurum Konjunktiv – будущее действие

При совпадении форм Konjunktivи Indikativ (в 1-м лице ед. и мн. числа и в 3-м лице мн. числа)

Präsens заменяется на Imperfekt

Perfekt заменяется на Plusquamperfekt

Futurum заменяется на Konditionalis:

Unsere Partner versichern uns, sie lieferten die Ware plangemäβ aus.

Unsere Partner versichern uns, sie hätten die Ware rechtzeitig verschifft.

Unsere Partner versichern uns, sie würden den Auftrag rechtzeitig erfüllen.

При рассмотрении предложений с союзами ohne dass, als ob, als dass, damit делается оговорка, что в таких придаточных предложениях допускается использование Indikativ. Когда работа проходит с уступительными предложениями и предложениями с альтернативным допущением, студентам предлагается вспомнить аналогичные грамматические построения при помощи модального глагола mögen. [5]

После объяснения студенты сначала переводят устно на слух несложные предложения, например из «Практической грамматики немецкого языка» Р.А. Салахова (М.: Метатекст. 1998). Затем теоретический материал отрабатывается также устно на более сложных примерах, взятых из специальной литературы (каждый студент переводит одно или два предложения вслух после подготовки со словарем или без подготовки, переведя незнакомые слова с помощью преподавателя). Предложения часто заимствуются из различных учебных пособий, но в основном взяты из оригинальных текстов, над которыми индивидуально работают студенты на занятиях практического перевода. Материал подбирается с учетом интересов каждого студента. Далее  приведены примеры упражнений на все рассматриваемые варианты употребления глаголов в Konjunktiv.

 I-II.

1. Würden die immer kurzfristigeren Abschlüsse bis zum Verkauf zu Tagespreisen führen, so könnten einige Hersteller versucht sein, auf Kundenforderangen nach Preisnachlässen einzugehen, was eine negative Preisspirale auslösen könnte.

2. Die ausländische Vertretung der Firma ist nicht berechtigt, in dem abzuschlieβienden Vertrag Änderungen vorzunehmen, ohne dass die Leitung des Stammhauses in Kenntnis gesetzt würde.

3. Es gibt kein Standartangebot, das man nicht geprüft hätte.

 III.

1. Die Ablader haben auf ihren Lagern zu groβe Mengen von der im II. Quartal zu liefernden Ware, als dass es zu befürchten wären, dass es zu den Beschaffungsschwierigkeiten kommen wird.

2. Die zur Zeit zu beobachtenden Marktverhältnisse erwecken den Eindruck, als ob das Angebot und die Nachfrage im Gleichgewicht stünden.

3. Inzwischen scheint es, als bewahrheite sich die Befürchtung, dass ähnlich wie im vergangenen Jahr der Herbstaufschwung ausbleiben könnte.

IV.

1. Der Preisindex im Oktober betrage 108% und der Zuwachs gegenüber dem Vormonat liege bei 1,5 Prozentpunkte. Davon ausgehend, kann man leicht die Preissteigerung in echten Prozenten errechnen.

2. Man berücksichtige, dass die neuen Preise erst ab 1. März gelten.

3. Es gibt verschiedene Organisationen, deren Arbeit auf die Erhaltung der zu schützenden Tierarten gerichtet ist. Als Beispiel sei die nacht dem 1. Weltkrieg gegründete «Internationale Gesellschaft zur Erhaltung des Wisents" angeführt.

4. Bei akuter oder sich rasch verschlimmernder Atemnot sei unverzüglich ärztliche Hilfe in Anspruch genommen.

V.

1. Die Wiederbelebung des Wohnungsmarktes, sei sie auch bescheiden, ist ein wichtiger psychologischer Faktor.

2. Alle rechtzeitig getroffenen Maβnahmen, seien es koordinierte kurzfristige Produktionsabstellungen oder sei es allgemeiner Verzicht auf die Verkäufe zu den Sonderpreisen, könnten zur Stabilisierung der Marktlage beitragen.

3. Damit seine Frau diesen heimlichen Wunsch nicht vereiteln könne, bat der König, als er den Tod nahen fühlte, seinen Freund Sarastro, das Kind Pamina bei sich groβzuziehen.

4. Wie die künftige Konjunkturentwicklung auch schwer vorherzusagen sei, ist es klar, dass die erweiterten Kapazitäten das Preisniveau stark beeinträchtigen werden.

VI.

1. Auf die Frage Taminos, ob er ihn gerettet habe, rühmt sich Papageno der Heldentat.

2. In diesem Zusammenhang steht auch die Frage, ob denn die einheimische Sägeindustrie davon überzeugt sei, auf einem technischen Niveau zu sein, das es ihr erlaubt, auf den europäischen oder dem Weltmarkt konkurrenzfähig zu sein.

3. Für die meisten Kleinsäuger wurden aber derartige Regelungen nicht geschaffen, weil man annahm, sie wären unbegrenzt häufig, ihre Regenerationsfähigkeit vertrüge alle Eingriffe in ihre Populationen, oder sie stellten für den Menschen eine Gefahr dar und müssten deshalb rigoros dezimiert warden.

Несколько больше времени отводится обсуждению употребления Konjunktiv в косвенной речи и правильному выбору времен, студенты выполняют небольшую письменную работу, заключающуюся в преобразовании оригинального текста в косвенную речь. При этом их внимание обращается на то, что использование Konjunktiv позволяет ограничиться лишь одним вводным замечанием, даже если содержание большого текста передается с чужих слов (в русском переводе приходится делать ссылку на источник информации через каждые три-четыре предложения), а также строить придаточные предложения без союза и с прямым порядком слов.

Для повторения материала (после каждого занятия, в начале следующего) студенты переводят устно на слух простые предложения (сначала с немецкого языка на русский, затем то же самое с русского на немецкий).

Учитывая сложность темы, от студентов не требуется запоминания всех вариантов использования Konjunktiv, исходя из того, что письменный переводчик, как правило, имеет в своем распоряжении большое количество справочной литературы. Опыт письменного перевода позволяет студентам достаточно прочно запомнить наиболее часто употребляемые варианты использования Konjunktiv.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Кашпер, А.И. Перевод немецкой научно-технической литературы. – М.: Высшая школа. 1964.

2. Салахов, Р.А. Практическая грамматика немецкого языка. – М.: Метатекст. 1998.

3. Parry, С. Menschen, Werken, Epochen (Eine Einführung in die deutsche Kulturgеschichte). – Max Hueber Verlag. 1993.

4. Jung, L. Fachsprache Deutsch. Betriebswirtschaft. – Max Hueber Verlag. 1993.

5. Jung, L. Fachsprache Deutsch. Rechtswissenschaft. – Max Hueber Verlag. 1993.

Валентностные свойства глагольных основ с категориальным значением активного движения в современном немецком языке

Автор: Щигло Лариса Владимировна, к.филол. н., ст. преподаватель кафедры германской филологии Сумского государственного университета , г. Сумы

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Как известно, в языкознании под термином «валентность» понимают сочетаемость языковых единиц одного уровня [4, с. 8]. Интенсивное развитие теории валентности позволило расширить сферы ее использования. Если сначала в центре внимания лингвистов находилось изучение внешней валентности (синтаксической и лексической), то в последнее время появились работы, в которых освещаются вопросы валентности в таких областях языкознания, как словоизменение, формообразование, словообразование, на уровне фонем, на уровне грамматических морфем, а также на уровне словообразовательных формантов.

В отечественной лингвистике одним из первых ученых, использовавших понятие валентности применительно к теории словообразования, была М.Д. Степанова. В одной из своих работ она пишет: «... мы будем употреблять термин «валентность» в его широком понимании, т.е. как сочетательную способность одноуровневых единиц языка (принимая во внимание совокупность всех свойств); при этом валентность мы будем рассматривать и как потенцию, и как ее реализацию, т.е. одновременно как фактор языка, так и как фактор речи» [5, с. 25]. Для анализа производного слова и отражения в его структуре словообразовательных моделей можно воспользоваться термином «словообразовательная валентность». Ее называют еще «внутренним синтаксисом слова», т.е. дистрибуцией морфем, их валентностными свойствами [4, с. 2]. Поскольку словообразовательная валентность – это потенциальная сочетаемость элементов, составляющих структуру слов, то о ней можно говорить лишь применительно к словам, в которых составные элементы обладают определенной структурой и определенной семантикой. Целью данной статьи является выявление валентностных свойств глагольных основ с категориальным значением активного движения в современном немецком языке, которое осуществляется с позиции формально-морфологической и семантической валентности.

Словообразовательная валентность глагольных основ с категориальным значением активного движения определяется путем сопоставления семантико-словообразовательных свойств производящих и производных основ, предусматривающих установление валентностных связей производящих основ с соответствующими словообразовательными формантами на семантическом и морфологическом уровнях [6, с. 16; 3]. Основным конструктивным элементом формирования словообразовательной парадигмы мы считаем производящую основу, имеющую способность избирательно сочетаться с определенными словообразовательными формантами, гармонирующими с основой структурно, семантически и грамматически. Вследствие этого словообразовательного процесса образуются производные, в которых производящая основа реализует присущую ей словообразовательную валентность [1, с. 19]. Аффиксы же, соединившись с производящей основой, оформляют новообразования грамматически, обогащая производные новыми смысловыми оттенками.

Формально-морфологическая валентность выражается в потенциальной способности словообразовательных формантов сочетаться с определенными структурными типами производящих основ в пределах одного и того же лексико-грамматического класса, в нашем случае в пределах класса глаголов с категориальным значением активного движения. Словообразовательный анализ производных основ с категориальным значением активного движения показал, что они имеют разную словообразовательную структуру, которая предопределяется валентностными возможностями глагольного препозитивного форманта. В нашем исследовании словообразовательная структура производных основ с категориальным значением активного движения определяется такими параметрами производящей основы, которая сочетается со словообразовательным препозитивным формантом: 1) лексико-грамматической принадлежностью производящей основы, 2) морфемной структурой производящей основы, 3) деривационной структурой производящей основы; 4) этимологией производящей основы.

Избирательность конституэнтов в модели не исчерпывается формальными и генетическими особенностями основ. Образование производных глаголов с категориальным значением активного движения тесно связано с вопросом семантической валентности, т.е. семантической сочетаемости производящей основы и словообразовательного форманта. Как приставки, так и производящие основы обладают определенной лексической избирательностью. Поэтому важным этапом исследования является анализ производящих основ согласно их принадлежности к той или иной лексико-семантической группе. С целью изучения семантической сочетаемости аффиксов и производящих основ все, зафиксированные в нашем материале глаголы, глагольные основы которых вступают во взаимодействие с препозитивными формантами, были подвергнуты лексико-семантическому анализу. Так нами были выделены следующие лексико-семантические группы, которые предоставили обширный материал для выявления словообразовательной семантической валентности производного и для решения проблемы влияния семантических характеристик производящих основ на их словообразовательные потенции. Рассмотрим семантические группы базовых глаголов.

1. Семантическая группа со значением движения человека при помощи ног с доминантой gehen, в которой выделяются такие подгруппы с синонимическими рядами: 1) приближение к кому-либо, к чему-либо: kommen; 2) хаотическое движение: toben; 3) движение большого количества людей: ziehen; 4) прогулки, блуждания, путешествия: bummeln, wandern, schlendern; 5) ограниченное движение: treten; 6) неравномерное, неуверенное, неуклюжее движение как вследствие физических недостатков, так и физической усталости, опьянения, неосмотрительности и т.п.: hinken, humpeln, stolpern; 7) движение, сопровождающееся звуковым эффектом как вследствие процесса дыхания, так и самого процесса хождения: keuchen, klappern, latschen.

2. Семантическая группа со значением быстрого движения: laufen, rennen, sausen.

3. Семантическая группа со значением движения прыжком: springen.

4. Семантическая группа со значением вертикального движения: klettern, klimmen.

5. Семантическая группа со значением движения в лежачем положении с помощью рук и ног: kriechen.

6. Семантическая группа со значением скольжения: rutschen.

7. Семантическая группа со значением движения по воде: schwimmen.

8. Семантическая группа со значением движения по воздуху: fliegen.

Выделенные семантические группы базовых глаголов не претендуют ни на полноту, ни на бесспорность; семантическая классификация предусматривает чисто операционную цель – показать совместимость словообразовательных компонентов производной основы с учетом семантики ее непосредственно составляющих.

Анализ глагольных основ с категориальным значением активного движения показал, что препозитивные форманты обнаруживают словообразовательную валентность на основы глаголов различной семантики, которые входят в различные семантические группы. Образования от глагольных основ с помощью приставок отличаются самостоятельностью семантики препозитивных морфем и в процессе формирования отглагольных производных не сливаются с семантикой производящих основ. Соединившись с производящей основой, приставки придают ей только дополнительные смысловые оттенки, выполняя уточняющую, конкретизирующую функцию, не изменяя значения производящей основы. Например, производные основы с приставкой be- соотносятся с производящей основой глагола нулевого акта деривации и имеют следующие словообразовательные значения: 1) переходности: folgen vi (s) – следовать (за кем-н., за чем-н.); befolgen vt – следовать примеру кого-н., последовать примеру кого-н.; 2) целенаправленного воздействия, охвата действием чего-н.: befahren – ездить (по дороге и т. п.), плавать (пo морю и т.п.); befliegen – облетать; пролетать (вдоль чего-н., над чем-н.) и т.п.; 3) интенсивности действия: beeilen (sich) – торопиться, спешить; 4) орнативности: fahren vt – возить, везти; befahren vt – развозить (что-н.); ziehen, beziehen – обтягивать, покрывать; оббивать (мебель). Основы глаголов, образовавшихся с помощью префикса ent-, выражают следующие словообразовательные значения: 1) удаления, движения от исходной точки, от кого-н.: еntkommen – бежать от кого-н., уходить; 2) инхоативности: entfliegen – улетать. С приставкой er- образуются основы приставочных глаголов со словообразовательным значением: 1) результата действия: ersteigen – подняться (на что-н.), достигать вершины (горы). Глагольные основы с префиксом ver- имеют следующие словообразовательные значения: 1) удаления, рассеяния: verfliegen – испариться (о запахе); verlaufen sich – расходиться, рассеиваться (о тумане); 2) перемещение чего-нибудь на другое место: verrutschen – сползать; сдвигаться; 3) создание преграды (напр. на пути): vertreten – перегородить (путь кому-либо); 4) изменение состояния, превращение во что-нибудь: verkommen (с затемненной семантической мотивацией) – а) прийти в упадок; б) перен. опускаться (о человеке). Производные основы с приставкой zer- полностью утратили семантическую связь с производящей основой. Они имеют следующие словообразовательные значения: 1) деструкции (уничтожение, раздробление): zerschießen – расстреливать, уничтожать огнем; zertreten – растоптать, раздавить; 2) рассеяния, растворения, исчезновения: zergehen – а) растворяться; расходиться, растаять (в воде и т. п.); б) растаять, расплавиться в) расходиться, рассеиваться (напр., о тумане).

Обнаружены глагольные основы с полупрефиксом ab-, выражающие следующие словообразовательные значения: 1) удаления от чего-н.: аbfliegen – улетать; 2) устранение чего-н.: аbtreten – чистить, вытирать (ноги о коврик); 3) интенсивности воздействия, охват предмета действием: abfliegen – облететь (трассу, территорию); патрулировать (район). Глагольные основы сочетаясь с полупрефиксом an- используются для создания производных основ префиксальных глаголов со следующими словообразовательными значениями: 1) приближение, прибытие: anfliegen – прилетать, подлетать; ankommen – прибывать, приходить, приезжать, спорт. Финишировать; ankriechen – приползти (о насекомом); 2) придания чего-н. кому-н.: anerziehen vt – прививать (воспитанием); 3) начала или неполноты действия: anfahren – уезжать; 4) рост, накопление: anlaufen – расти, накапливаться (о долгах). Производные основы с полупрефиксом auf- имеют следующие словообразовательные значения: 1) действие направлено вверх: auffliegen – взлетать, подниматься; перен. взрываться, высаживаться в воздух; 2) движение друг за другом: aufziehen – выстроиться, выходить на парад (на демонстрацию); 3) открытого состояния: auffliegen – раскрыться (дверь, окно); 4) увеличение объема предмета: auffahren – навозить (напр. песка); 5) навязывание чего-н.: aufdrіngen – навязывать (напр. свое мнение, дружбу кому-н.). Глагольным основам с полупрефиксом aus- присущи следующие словообразовательные значения: 1) направленности действия изнутри наружу: ausfegen – выметать (мусор); 2) отклонения чего-н., кого-н. от пути, от нормы: ausgleiten – поскользнуться; соскользнуть ускользнуть; 3) исключение: ausziehen – извлекать, видергивать (напр. гвоздь, зуб); 4) расширение, увеличение объема чего-н.: ausrollen – раскачивать (напр. тесто); 5) охват действием определенного пространства, а также проявления действия в полном объеме: ausfahren – объезжать, не срезая углов; выжимать (скорость); 6) изменения состояния: ausfahren – разбить, разъездить (дорогу); растаптывать, разбивать (обувь). Основы приставочных глаголов, образовавшихся с помощью полупрефикса bei- выражают следующие словообразовательные значения: 1) приближение к чему-н. или нахождение вблизи от чего-н.: beikommen – подходить, приближаться, подходить плотно, вплотную; 2) присоединение, соучастии в чем-н., согласия с кем-н., чем-н.: beispringen – спешить на помощь, помогать (кому-н.), выручить (кого-н.); 3) добавление к чему-н.: beifolgen – добавлять к чему-н., прикладывать к чему-нибудь. Основы приставочных глаголов как с отделяемым, так и с неотделяемым полупрефиксом durch- характеризуются следующими словообразовательными значениями: 1) прохождение через что - н., по чему-н.: 'durchkriechen – проползти сквозь что-н; 'durchlaufen – пробегать, проходить быстрым шагом (по ч-н); 2) преодоление препятствий или трудностей: 'durchbekommen – изм. выходить (больного); 3) повреждение, износ чего-н: 'durchlaufen – протоптать, сносить (обувь, чулки), натереть ноги (при ходьбе); 'durchtreten – протоптать (напр., сапоги); 4) интенсивности, завершения действия: 'durchfegen – быстро вымести. Глагольные основы с отделяемо-неотделяемым полупрефиксом durch- имеют единичные образования и выражают лишь словообразовательное значение: 1) охват движением определенного пространства: durchfahren – объехать, проехать, пройти. Производные глагольные основы с многозначным полупрефиксом ein- имеют следующие словообразовательные значения:1) направленность действия внутрь чего-н., а также нахождение внутри чего-н.: einreiten – въехать верхом (куда-н.); 2) присоединение кого-н., чего-н. к чему-н.: einbeziehen – включать, приобщать; 3) разрушение чего-н.: einschiessen – простреливать, разрушать (артиллерийским огнем). Глагольные основы, сочетаясь с полупрефиксом entgegen-, характеризуются тем, что всем их производным основам присуща семантическая связь с производящей основой. Выделены производные со следующим словообразовательным значением: 1) движение навстречу: entgegeneilen – спешить навстречу кому-н. Глагольные основы с полупрефиксом entlang- выражают такое словообразовательное значение как направленность движения (вдоль чего-н.): еntlangfliegen – лететь (вдоль чего-н.). Единичные образования выявлены при взаимодействии глагольной основы и полупрефикса mit-. Производные основы имеют следующее словообразовательное значение: 1) совместимости действия, участия, сопровождения: mitgehen – идти (вместе с кем-н); сопровождать (кого-н.). Глагольные основы в сочетании с полупрефиксом nach- образуют производные основы с такими словообразовательными значениями: 1) направленность действия вслед за кем-н., чем-н.: nacheilen – спешить, бежать за кем-н., за чем-н.; 2) отставание от кого-н, чего-н: nachhinken – отставать; плестись в хвосте; nachtraben – тащиться (в хвосте) (за кем-н.). Выделенные лексические единицы с отделяемым полупрефиксом über- имеют словообразовательные значения: 1) движение через что-н., выход за определенные пределы: überfahren – переезжать, переправляться на другой берег; übertreten – выходить из берегов; спорт. заступить за линию. Глагольным основам с неотделяемым полупрефиксом über- характерны следующие словообразовательные значения: 1) направленности действия через что-н: überfliegen – пролетать над-н., перелетать что-н.; 2) орнативности: überziehen – обтягивать, покрывать что-н. напр. тканью; 3) пропуска: überfahren – проехать (напр. закрыт светофор); 4) порчи, повреждения: überjagen – загнать (лошадей); übertreten – оступиться (повредить себе ногу). Основы с отделяемым полупрефиксом um- выражают словообразовательные значения: 1) движение вокруг чего-н., обратное движение, поворот, объезд: umfahren – делать крюк, ехать в объезд; 2) сваливание с ног, наезда на кого-н., что-н.: umfahren – наехать на кого-н, на что-н., свернуть, сбить с ног; umrennen – свергнуть на бегу, сбить с ног кого-н.; 3) перемещения: umsteigen – пересаживаться, пересаживаться в другой (поезд, вагон). Обнаруженные нами производные основы с отделяемым полупрефиксом unter- имеют словообразовательные значения: 1) движение вниз, нахождение внизу, под чем-н., иногда уничтожения, смерти: untergen заходить о светилах, тонуть, погибнуть; unterziehen – подтягивать подводить напр. балку под что-н.; 2) одевать под низ, напр. теплую одежду, 3) подчинение кого-н.: unterbekommen – подчинять себе кого-н. В процессе анализа выявлены такие словообразовательные значения производных основ с неотделяемым префиксом unter-: 1) движение под чем-н., помещения чего-н. во что-н.: unterfahren – прокладывать дорогу во что-н., 2) проникновение куда-н., смешивания, дезорганизации: unterwandern – проникать (в страну, организацию и т.п.); нарушать однородность (населения); дезорганизовать; 3) осуществление действия ниже нормы: unterschreiten – не потратить (по смете), не использовать (выделенные средства). Производные основы с полупрефиксом vor- соотносятся с производящей основой глагола и имеют такие словообразовательные значения: 1) движение вперед или постановки предмета впереди кого-н., чего-н., перед кем-н., чем-н.: vorreiten – ехать (верхом) впереди кого-н.; 2) движение мимо кого-н., чего-н.: vorbeiziehen – проходить мимо (кого-н., чего-н., о процессии). При взаимодействии глагольной основы с полупрефиксом zu- образуются производные основы со словообразовательным значением приближения: zufahren – подъезжать (к чему-н.); zufliegen – подлетать, прилетать (к чему - н.).

Проведенный анализ показал, что реализация словообразовательной микросистемы в рамках префиксально-глагольной словообразовательной системы зависит от свойств производящих основ:

– является ли производящая основа заимствованной или исконно немецкой: глагольные основы иноязычного происхождения не претерпевают фонетической и морфологической адаптации, как правило, невалентноспособны на глагольные префиксы и не образуют с последними префиксальных глаголов;

– является ли производящая основа простой (нулевой ступени производности) или осложненной (1-й, 2-й ступени производности): производящие основы, осложненные в словообразовательном отношении, проявляют меньшую словообразовательную валентность по сравнению с простыми (корневыми) производящими основами.

Итак, изучение валентностных свойств глагольных основ с категориальным значением активного движения предоставляет возможность глубже понять не только механизм образования производных глаголов с категориальным значением активного движения, особенности их смысловой структуры, а также и, это главное, показать взаимозависимость семантики производной основы от ее производящей основы, определить изменения, которые происходят в их семантико-словообразовательных структурах.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Беляева, Т.М. Словообразовательная валентность глагольных основ в английском языке. – М.: Высшая школа, 1979. – 184 с.

2. Ищенко, Н.Г. Словообразовательная синонимия в современном немецком языке: Монографія. – Киев: Издательский центр КГЛУ, 2000. – С. 176 – 189.

3. Каравашкин, В.И., Ефимов, Р.В. Внутренняя валентность слова: Теория и практика. Учебное пособие. – Харьков: Константа, 1999. – 112 с.

4. Степанова, М.Д. Теория валентности и валентный анализ. – М.: Наука, 1973. – 110 с.

5. Степанова, М.Д., Хельбиг, Г. Части речи и проблема валентности в современном немецком языке. – М.: Высшая школа, 1978. – С. 25.

6. Степанова, М.Д. О внешней и внутренней // Иностр. языки в школе. № 3, 1967. – С. 16.

Вербальные избыточность и недостаточность как переводческая проблема

Автор: Филиппова Ирина Николаевна, к.филол.н., доцент кафедры переводоведения и когнитивной лингвистики Московского государственного областного университета, г. Москва

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В настоящей работе предпринята попытка обобщить полученные автором результаты исследования вербальных феноменов избыточности и недостаточности в условиях двуязычной коммуникации, опосредованной переводом. Теоретическая актуальность темы определяется потребностью систематизации методологии перевода, а именно: интеграции интепретационизма и трансформативизма на принципах синергетики и холизма, детализации и стратификации макро- и микростратегий, а также потребностью разрешения вопросов о соотношении избыточности и недостаточности в коммуникативном континууме, алгоритме их перевода. Практическая необходимость такого опыта продиктована потребностью в новых методах обучения студентов устной и письменной медиации в процессе межъязыковой и межкультурной коммуникации и интенсификацией обучения (особенно самостоятельного), в условиях дефицита аудиторного времени.

Объектом исследования являются языковые факты избыточности и недостаточности в двуязычной коммуникации, представляющие комплекс лингвистических, лингвокультурологических и когнитивных задач, осложняющих процесс перевода и требующих специальных навыков и умений устной и письменной медиации. Фактическим материалом настоящего обзора служат аутентичные тексты на немецком и русском языках и их переводы, содержащие языковые факты вербальной избыточности и недостаточности.

Ретроспектива исследований избыточности и недостаточности обнаруживает достижения в изучении этих феноменов с различных точек зрения: отношение их к языковой норме, лингвостатистическое определение избыточности некоторых национальных языков, фрагментарное описание детерминант и некоторых свойств избыточности и недостаточности, представленные в работах А. Геллена, Е.В. Грудевой, Ж. Дюбуа, Г.С. Ждановой, Л. Иванова, В.М. Илюхина, В.Б. Касевича, С.И. Литвин, Л.Л.Нелюбина, Р.Г. Пиотровского, Г. Почепцова, Е.А. Суховой и др. Анализ избыточности и недостаточности проводится на разнородном стилистическом материале: от информационного сообщения до поэтических текстов, – и охватывает широкий спектр языков: русский, английский, французский, немецкий, польский, чешский, болгарский, армянский, греческий, латинский, готский и др. Нерешенными остаются вопросы стратегии их передачи в переводе и лингводидактическая оптимизация перевода. Разрешению названных вопросов призваны способствовать разработанный автором холистический подход к переводу избыточности и недостаточности и создаваемый автором контент электронного учебного пособия со значительным объемом фактического материала.

Новизна авторского подхода к избыточности и недостаточности заключена в выявлении их синкретичного и кумулятивного характера и в понимании их внутренней взаимосвязи, которая ранее не была предметом специального лингвистического анализа, однако представляет несомненный интерес. Бифуркационная организация высказывания с одновременно сопряженными и независимыми чертами избыточности и недостаточности передает смысл в соответствии с интенцией автора и национально маркированными когнитивными стереотипами. Взаимодействуя в речевой цепи, избыточность и недостаточность функционируют в системе, являясь при этом конкурирующими тенденциями вербализации одного и того же смысла. Автору речи для формации смысла речевыми средствами приходится искать (осознанно или интуитивно) и реализовывать компромисс между этими тенденциями. Избыточность и недостаточность взаимосвязаны не аддитивно, их сопряжение не сводимо к их буквальной сумме. В результате когерентности (одновременной реализации на основе взаимоисключения и взаимопроникновения) создается целостная система, обладающая новыми свойствами (не совокупно равными частным свойствам избыточности и недостаточности в изолированном рассмотрении). Таким образом, избыточность и недостаточность детерминируют эмерджентность коммуникации [7, c. 28–32].

Проблема адекватной передачи избыточности и недостаточности не решена и актуальна. Первым шагом в решении переводческой задачи является выбор стратегии перевода, определяющей генеральное направление и, в значительной степени, коммуникативную удачу или неудачу в двуязычном общении. В работах отечественных и зарубежных переводоведов вопросам переводческой стратегии придается большое значение. Широкая палитра мнений исследователей по вопросу стратегии, с одной стороны, допускает значительную свободу понимания термина, с другой стороны, позволяет принять одно из имеющихся мнений или представить новое.

В настоящей работе предлагается различать трехуровневую градацию технологии перевода.

Верхний, предельный уровень занимает подход: трансформационный (получивший освещение в трудах В.Н. Комиссарова, Е. Найды, Л.Л. Нелюбина, Я.И. Рецкера); интерпретативный (изложенный в работах Т.И. Бодровой-Гоженмос, Е.-А. Гута, М. Ледерер, З.Д. Львовской, З.Д. Миньяра-Белоручева, Г.Э. Мирама, Д. Селескович), основанный на наиболее значимых достижениях переводоведческих теорий; и холистический, разрабатываемый автором как альтернатива изолированному применению трансформационизма и интерпретационизма [7, c. 32–38]. В настоящее время в области переводоведения отмечается кризисное состояние, предваряющее появление новой парадигмы. Объединить достижения предшествующих парадигм теории перевода, не отрицая при этом необходимость их оптимизации, предложить диверсификационные пути для применения в исследовательской деятельности позволяет новый синергетический подход. В области переводоведения синергетизм является закономерным следствием развития трансформационизма и интерпретационизма, нивелируя недостатки двух основных переводоведческих парадигм и экстрагируя их преимущества. В переводоведении принято конфронтировать интерпретативный и трансформационный подходы. Однако внимательный анализ обнаруживает не столь существенное их взаимное противоречие. Думается, что в практике перевода отказ от жесткой дихотомии трансформационного и интерпретативного подходов позволяет достичь более адекватной коммуникации, а в теории перевода – выявить их комплементарную взаимоcвязь. На основе синергетизма как одного из лидирующих научных направлений в приложении к языку вообще и переводоведению в частности (активно развиваемому в работах Л.М. Алексеевой, Н.Н. Белозеровой, С.П. Курдюмова, Л.В. Кушниной, Г.Г. Малинецкого, Г.Г. Москальчук), имеющего значительный потенциал в разрешении крупных проблем и частных задач, вырабатывается холистический переводческий подход, обладающий значительной теоретической валидностью и перспективой практического использования. Понимание преимущества холизма как необходимой методологии познания эмерджентных систем (над редукционирующими интерпретационизмом и трансформационизмом) открывает новые перспективы в переводе когерентных избыточности и недостаточности в эмерджентной системе вербальной коммуникации.

Второй уровень занимают макростратегии (представленные в исследованиях В.Виллса, В.М. Илюхина, Ф. Кенигса, Х.-П. Крингса, А.Д. Швейцера, Р. Штольце и др.) и вырабатываемые переводчиком в результате предпереводческого анализа текста, они носят характер тенденции, охватывающей полный объем ИТ. По результатам анализа переводоведческой литературы оказывается возможным выделить следующие типы макростратегий: 1) адекватная передача; 2) перестраховка в форме амбивалентности ПТ или одновременного применения нескольких приемов; 3) отказ от перевода.

Третий уровень занимают микростратегии (разработанные и описанные в публикациях М. Бейкер, И. Блоха, К.А. Ельцова, Р.К. Кошкина, Г. Тури, З.Р. Хайрутдинова, Б. Хорн-Хельф, М. Шлезингер), понимаемые автором как решение конкретной переводческой задачи в данном текстовом континууме, они реализуют макростратегию в пределах меньшего объема.

В отношении практики перевода когерентное сопряжение избыточности и недостаточности, составляющих эмерджентную систему, обусловливает использование следующих переводческих технологий (представлены в порядке их важности и последовательности реализации: 1) холистический подход, понимаемый как комплементарность интерпретационизма и трансформационизма; 2) макростратегии адекватности; 3) специальные микростратегии (нормализация, симплификация, эксплицитация).

Das Denkmal vor dem Hauptgebäude der Berliner Universität zeigt ihn lässig und selbstbewusst. Wilhelm von Humboldt sitzt auf seinem steinernen Sessel und blickt stolz auf die Studenten herunter. So, als wollte der preußische Bildungsreformer und Gründer der Universität noch heute für sein Lebenswerk Respekt einfordern [8]. – ‘Памятник Вильгельму фон Гумбольдту перед главным зданием Берлинского университета: прусский реформатор системы образования восседает в кресле и гордо глядит на студентов с постамента, словно внушая уважение к главному делу своей жизни, основанию университета’.

Холистический подход позволяет осуществить при передаче этого фрагмента следующие технологии: изъятие 5 сегментов нерелевантной информации (выделенных курсивом), компенсация 2 фрагментов недостаточности (выделенных подчеркиванием), лексические трансформации, синтаксические трансформации (преобразование 3 простых предложений в 1 сложный синтаксический комплекс) и конверсия.

Der Duden steht heute wohl im Bücherregal jeder Familie [9]. ‘Теперь, пожалуй, нет такой семьи, где не было бы словаря Дудена’.

При переводе этого фрагмента применены следующие технологии: изъятие 2 сегментов нерелевантной информации, компенсация 1 фрагмента недостаточности, синтаксическая трансформация (преобразование простого предложения в сложноподчиненное в рамках антонимического перевода) и конверсия. Таким образом создается радикально перефразированный, но адекватный ПТ (выполняющий коммуникативную задачу) в соответствии с нормами ПЯ.

Лингводидактика перевода избыточности и недостаточности в двуязычии требует внедрения новых обучающих технологий. Значение навыков линейности речи, компрессии и декомпрессии, эксплицитации, симплификации и нормализации для устного и письменного перевода представляется достаточно очевидным и не нуждающимся в дополнительных комментариях. В связи с этим в процессе формирования языковой компетенции переводчиков следует обращать внимание студентов на отличительные свойства немецкой и русской языковых систем, языковой и речевой норм и организовывать тренинг языковых и переводческих навыков в соответствии с профессиональными требованиями и с использованием современных технологий. Реализации этих задач служит создаваемый автором контент электронного учебного пособия по устному и письменному переводу, содержащий обширный эмпирический материал. Непосредственная цель контента – развитие навыков и умений устной и письменной медиации в переводе, второстепенные (опосредованные) задачи: интенсификация обучения (в условиях дефицита аудиторного времени) и активизация самостоятельности студентов в получении профессиональных навыков, расширение их лингвистического кругозора, переводческой и общей коммуникативной компетенции. Этим целям подчинена дидактическая организация контента, предусматривающая выбор собственной траектории обучения в соответствии с принципами e-Learning. Открытая структура «сеть семантических единиц», реализованная в контенте, позволяет комбинировать его с теоретическими и практическими курсами по профилю «перевод и переводоведение», способствуя созданию комплексной системы знаний, умений и навыков, составляющих профессиональные и общекультурные компетенции выпускников. Материал соответствует международным стандартам SCORM для введения контента и его функционально совместимых активов в электронные библиотеки и адаптирован к международным системам управления обучением: VitaLMS, Blackboard, WebCT, Moodle и т.п. Основные требования к активам контента находятся в тесной связи с общей дидактикой, но имеют при этом специфику современных информационно-коммуникационных технологий в контексте образования e-Learning [1-6]: открытость структурной иерархии, телекоммуникационность, мультимедийность, оптимизация индивидуальной траектории обучения, эргономичность модулей, комплементарность, рекомбинаторность. Авторский контент соответствует указанным требованиям к контенту электронного обучающего ресурса в функциональном, структурном и психолого-педагогическом отношении. Такая подборка активов позволяет оптимизировать процесс обучения студентов, одновременно способствуя его интенсификации и эффективности. Апробация контента проведена в цикле занятий по практическому курсу перевода второго иностранного языка и во внеадуиторной работе на IV курсе переводческого отделения лингвистического факультета ИЛиМК МГОУ в 2010-2012 уч.гг. На завершающем этапе работы проведен контрольный срез полученных навыков и умений устного перевода в форме зачета, в результате которого выявлена валидность и эффективность использования контента для улучшения качества и объема формируемых знаний, умений и навыков, значимых в дальнейшей профессиональной деятельности.

Практическое применение результатов настоящей работы представляется необходимым и своевременным, т.к. способствует оптимизации процесса обучения студентов по профильной дисциплине (устному и письменному переводу) и активизирует их самостоятельную работу в развитии соответствующих навыков и умений. Полученные результаты обладают значительной вариабельностью и валидностью, позволяют осуществлять индивидуальный дифференцированный подход. Основная идея – оптимизировать образовательный процесс студентов и способствовать получению ими языковых и переводческих компетенций, необходимых для профессиональной деятельности в области устного и письменного перевода в немецко-русской и русско-немецкой комбинациях.

Подводя итоги настоящей работы в лингводидактическом аспекте, следует отметить, что практическое применение результатов настоящей работы представляется в связи с успешной апробацией обоснованным, в связи с актуальными условиями реформирования системы высшего образования в РФ – необходимым и своевременным. Настоящая работа обладает перспективой включения активов в смежные лингвистические аспекты в рамках междисциплинарного компетентностного подхода к учебно-воспитательному процессу в связи с новыми концепциями высшего образования.

Завершая рассмотрение лингвистических вопросов, связанных с передачей избыточности и недостаточности, можно констатировать, что, имея давнюю и в отдельных аспектах успешную историю исследования, эти феномены остаются проблемами в двуязычной коммуникации. Резюмируя обзор с точки зрения теории перевода, необходимо подчеркнуть, что предлагаемый автором холистический подход в русле синергетики и систематизация методологии перевода позволяют в значительной степени гармонизировать процесс перевода и аппроксимировать его результат, свидетельствуя об эффективности и перспективности внедрения холизма в практику перевода.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.      Беляев, М.И. Теория и практика создания образовательных электронных изданий. – М.: Изд-во РУДН, 2003. – 260 с.

2.      Беляев, М.И., Краснова, Г.А., Соловов, А.В. Технологии создания электронных обучающих средств. – М.: Изд-во МГИУ, 2002. – 224 с.

3.      Ермаков, Д.С. Технические и психолого-педагогические требования к разработке электронных учебных пособий. – URL: http://www.1c.ru/rus/partners/training/edu/conf8/th/ermd1.pdf (последнее обращение 12.05.2011).

4.      Каллиников, П. Особенности разработки электронного учебного контента в вузах. – URL: http://www.e-college.ru/elearning/analytics/a0006/ (последнее обращение 12.05.2011).

5.      Лавров, О.А. Мастер-Класс «Основы проектирования учебного ресурса для Интернет». – URL: http://elearn.nm.ru (последнее обращение 30.04.2011).

6.      Порошин, А.Н. Материалы по дисциплине "Информационные ресурсы Интернет". – URL: http://study.econ.pu.ru/p05/pages/m1.html (последнее обращение 30.04.2011).

7.      Филиппова, И.Н. Перспективы холизма в переводе избыточности и недостаточности // Отечественная и зарубежная литература в контексте изучения проблем языкознания. Книга 8. Монография. – Краснодар: АНО «Центр социально-политических исследований», 2012. – С. 26-41.

8.      200 Jahre Humboldt-Universität. – URL: http://www.dw.de/dw/article/0,,6080416,00.html (последнее обращение 23.08.2012).

9.      Kurz und bündig: 100 landeskundliche Lesetexte über Alltägliches und Besonderes über Land und Leute, von Städten und Landschaften, aus der Geschichte, von Sitten und Bräuchen in der Deutschen Demokratischen Republik / M. Richter, D. Liskowa 1. Aufl. – Leipzig: Verlag Enzyklopädie, 1985. – 120 s.

Деструктивные высказывания в контексте категорий коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости

Новоселова Ольга Владимировна — Канд. филол. наук, Тверская государственная сельскохозяйственная академия, Тверь, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В функционально-содержательном плане категория коммуникативной толерантности и категория коммуникативной справедливости выполняют регулятивную функцию в социальной интеракции [5; 12], являясь организующим принципом диалогического общения, в котором собеседники учитывают интересы друг друга, доброжелательно настроены и нацелены на согласованный, конструктивный диалог в противовес деструктивному или агрессивному вербальному (речевому) взаимодействию (подробнее о вербальной агрессии см.: [9; 10; 11]. В частности, данные коммуникативные категории объединяет гиперонимический признак противопоставления их проявлению агрессивного речевого поведения собеседников в диалоге (подробнее о гиперонимических признаках категории справедливости см.: [4]).

В этой связи становится возможным предположить, что деструктивные дискурсивные практики (т. е. практики, связанные с проявлением речевой агрессии) одного из собеседников будет оцениваться его партнером по общению как коммуникативно нетолерантные и несправедливые. Тем не менее, возникает закономерный вопрос: может ли проявление агрессивного речевого поведения одного из партнеров по общению быть составляющей (элементом) объема понятия коммуникативно толерантного или коммуникативно справедливого взаимодействия? Иначе говоря, представляется целесообразным выяснить, возможны ли ситуации социального взаимодействия, в которых агрессивное речевое поведение одного из партнеров по общению может быть оценено как коммуникативно толерантное или коммуникативно справедливое взаимодействие.

Примечательно, что в ряде лингвистических работ категория коммуникативной толерантности противопоставляетсяне только проявлению речевой и коммуникативной агрессии в диалоге [7], но и конфликтной коммуникативной ситуации и конфликтности [1, с. 153; 15, с. 267–268;], «формам конфликтной речевой манипуляции» [14]. В этом случае получается, что «принцип толерантности исключает агрессивное поведение по отношению к собеседнику» [13, с. 126–127], даже если видение проблемы, национальные взгляды и убеждения коммуникантов не совпадают. Аналогичной точки зрения придерживается Л. П. Крысин, который выделяет «факторы языкового, социального, социально-психологического и ситуативного характера» [3, с. 28], влияющие на степень толерантности партнеров по речевой коммуникации, и подразумевает под толерантным общением непринужденное, дружеское [3, с. 30], в то время как интолерантное общение представляет собой «некооперативное» (см. принцип кооперации Г. Грайса [2, с. 222]), конфликтное, агрессивное, враждебное поведение.

Обращает на себя внимание и тот факт, что коммуникативно справедливое взаимодействие также не предполагает проявления агрессивного речевого поведения собеседников и характеризуется при этом не только отсутствием деструктивных речевых единиц, но и общей направленностью на синергийное взаимодействие собеседников, которое предполагает их обоюдную заинтересованность в реализации типовых сценариев [5]. Так, в представленном ниже диалогическом фрагменте (1) имеет место совпадение содержательного объема (отождествление) категории коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости на основе гиперонимического признака противопоставления данных категорий проявлению речевой агрессии в социальном взаимодействии. В частности, в рассматриваемом отрывке деструктивные высказывания со значением приказа (1’’), (3’) и (5’) являются коммуникативно нетолерантными и коммуникативно несправедливыми.

(1) Auch Himmelstoß ist nun entfesselt:

– Was willst du Mistköter, du dreckiger Torfdeubel? (1’) Stehen Sie auf, Knochen zusammen, wenn ein Vorgesetzter mit Ihnen spricht!(1’’)

Tjaden winkt großartig.

– Sie können rühren, Himmelstoß. Wegtreten. (2’)

Himmelstoß ist ein tobendes Exerzierreglement. Der Kaiser könnte nicht beleidigter sein. Er heult:

– Tjaden, ich befehle Ihnen dienstlich: Stehen Sie auf!(3’)

– Sonst noch was?– fragt Tjaden. (4’)

– Wollen Sie meinem Befehl Folge leisten oder nicht?(5’)

Tjaden erwidert gelassen und abschließend, ohne es zu wissen, mit dem bekanntesten Klassikerzitat. Gleichzeitig lüftet er seine Kehrseite.

Himmelstoß stürmt davon:

– Sie kommen vors Kriegsgericht! (6’)

Wir sehen ihn in der Richtung zur Schreibstube verschwinden(Remarque, 2017).

Очевидно, что коммуникативную нетолерантность директивных высказываний (1’’), (3’) и (5’) определяет агрессивное речевое поведение их автора, которое проявляется в категоричности форм приказа и использовании обсценной лексики (du Mistköter, du dreckiger Torfdeubel) в директивном высказывании (1’’). Поэтому, опираясь на представленные выше интерпретации категории коммуникативной толерантности, анализируемый дискурсивный отрывок и формальный подход к анализу языковых единиц, можно сказать, что практически любая форма проявления речевой агрессии одним из собеседников может выступать маркером коммуникативно нетолерантного взаимодействия.

Тем не менее, при таком формальном подходе не учитывается субъективность представлений собеседников об агрессивности речевого поведения партнера по общению. В частности, возникновение любого тематического противоречия между собеседниками может оцениваться одним из них как проявление вербальной агрессии. По этой причине противопоставление категории коммуникативной толерантности проявлению агрессивного речевого поведения собеседников скорее описывает формальную сторону их взаимодействия и не позволяет объяснить появление и функциональную специфику коммуникативно нетолерантных / коммуникативно толерантных высказываний на том или ином этапе диалогического общения.

С позиций категории коммуникативной справедливости рассматриваемое проявление агрессивного речевого поведения в форме высказываний директивного типа (1’’), (3’) и (5’) является коммуникативно несправедливым воздействием на адресата. В частности, причина коммуникативной несправедливости рассматриваемых высказываний заключается не в формальной стороне, а в категориальном плане неуместности таких высказываний в рамках предложенного для общения сценария. Так, автор высказываний со значением приказа (1’’), (3’) и (5’) не учитывает новые пресуппозициональные условия действительности (изменившиеся социально-ролевые отношения собеседников) и пытается скорректировать взаимодействие, заключив его в рамки типового фрейма «приказ». В свою очередь, адресат оценивает направленные в его адрес высказывания как коммуникативно несправедливые в рассматриваемой ситуации взаимодействия, в которой социально и прагматически не приемлем директивный фрейм.

Кроме того, вполне логичной и справедливой представляется последовательность реализации адресатом директивных высказываний, в которых он вынужден постепенно снижать их категоричность и, следовательно, агрессивность своего речевого поведения. В высказывании (1’’)адресат формулирует четкое указание на совершение каузируемых действий в форме приказа; в высказывании (3’) он уточняет интенциональность своего сообщения-приказа (ich befehle Ihnen dienstlich) для собеседников, сужая объем интенциональной интенсивности директивного воздействия и демонстрируя это сужение прибавлением пошаговой толерантности; интеррогативным по форме высказыванием (5’) он проверяет понятность собеседнику интенсивности и интенциональности своего директивного воздействия. Тем не менее, прагматическая неэффективность высказываний (1’’), (3’) и (5’) приводит к тому, что их автор повышает – со среднего до повышенного – уровень интенсивности прагматического воздействия на адресата и в высказывании (6’) звучит декларирование автором менасивного воздействия (т. е. угрозы) за отказ собеседника совершать каузируемые действия (подробнее о коммуникативно несправедливых угрозах см.: [6]).

Продолжая рассуждения в выбранном ракурсе, представляется целесообразным проанализировать рассматриваемое дискурсивное взаимодействие (1) с тем допущением, что оно могло произойти в иных пресуппозициональных условиях. В частности, допустим, что социальный статус автора деструктивных речевых практик выше статуса их адресата. В этом случае реализация говорящим коммуникативного намерения в форме директива оправдана и его речевое поведение трудно оценить как агрессивное, так как подобное воздействие будет продиктовано рамками институционального взаимодействия и каждый из участников такую оправданность признает и считает справедливой относительно себя и другого. По этой причине диалогический фрагмент (1) может быть оценен как коммуникативно справедливый диалог [5]. Иначе говоря, с позиций категории коммуникативной справедливости могут быть прагматически оправданы в определенных пресуппозициональных условиях действительности (подробнее о прагматической пресуппозиции см.: [8]) деструктивные речевые действия собеседников, находящихся в дискомфортном эмоциональном состоянии, если эти речевые действия напрямую связаны с реализацией их социально-ролевых отношений и выполнением типовых иллокутивных функций. Тем не менее, предложенное нами допущение относительно пресуппозициональной базы анализируемого дискурсивного фрагмента (1) не позволит оценить его как коммуникативно толерантное взаимодействие, так как категория толерантности исключает любое проявление агрессии.

Из сказанного следует, что интерактивное пространство категории коммуникативной справедливости шире в содержательном и функциональном плане, чем интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности, что схематично может быть отображено следующим образом (см. рис.).

Интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости

Условные обозначения:

-    горизонтальная линия обозначает интерактивное пространство социальной интеракции, разделенное на две равные части, соответствующие конструктивному и агрессивному речевому поведению партнеров по общению;

-    КТ – категория коммуникативной толерантности;

-    КС – категория коммуникативной справедливости.

Итак, в результате сопоставительного анализа категорий коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости по признаку противопоставления их агрессивному речевому поведению собеседников становится очевидной нетождественность границ интерактивного пространства рассматриваемых коммуникативной категорий. В частности, интерактивное пространство категории коммуникативной справедливости шире в содержательном и функциональном плане, чем интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности, и может включать как конструктивное речевое поведение собеседников, так и проявление агрессивного речевого поведения. По этой причине категория коммуникативной справедливости в ряде пресуппозициональных условий не противопоставляется агрессивному речевому поведению собеседников, а объясняет реализацию тех или иных деструктивных дискурсивных практик, оправданных ситуаций типового взаимодействия. В этом плане показательно, что причиной коммуникативной нетолерантности высказываний становится сам факт проявления партнерами по общению речевой агрессии.

Библиографический список

1.        Вепрева И. Т. Вербализация метаязыкового сознания как реализация принципа толерантности // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. С. 153–164.

2.        Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. С. 217–237.

3.        Крысин Л. П. Толерантность как социолингвистическая категория // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: Коллективная монография Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 27–32.

4.        Новоселова О. В. Категория коммуникативной справедливости как прагматический феномен // Мир лингвистики и коммуникации. 2015. № 1. С. 34–47. URL: http://tverlingua.ru

5.        Новоселова О. В. Коммуникативная толерантность vs коммуникативная справедливость высказываний различной прагматической направленности // Мир лингвистики и коммуникации. 2017. № 1. С. 125–147. URL:http://tverlingua.ru.

6.        Новоселова О. В. Менасивные высказывания в коммуникативно справедливом пространстве диалога // Русский язык и литература в мультикультурном пространстве: Материалы всероссийской научно-практической конференции: в 2 ч. Ч. 2. Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. С. 67–73.

7.        Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах массовой информации. Екатеринбург, 1997. 117 с.

8.        Романов А. А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. М.: Ин-т языкознания АН СССР: Калининский СХИ, 1988. 183 с.

9.        Романов А. А. Конфликтный диалог: типология проявлений и опыты их исследования // Когнитивная лингвистика конца XX века: Матер. междунар. научной конф. В 3 ч. Ч. 2. Минск: МГЛУ, 1997. С. 130–133.

10.    Романов А. А. Вербальная агрессия в профессиональной коммуникации. М. – Тверь: ИЯ РАН: ТГСХА, 2011. 310 с.

11.    Романов А. А. Лингвоэкологическая профилактика вербальной агрессии в профессиональной коммуникации // Мир лингвистики и коммуникации. 2012. № 4. С. 53–64. URL:http://tverlingua.ru.

12.    Романов А. А., Новоселова О. В. Категория коммуникативной толерантности vs категория коммуникативной справедливости: специфика языковой репрезентации // Саммит языков и культур: Сборник тезисов международного саммита языков и культур. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2017. С. 66–67.

13.    Туксаитова Р. О. О межъязыковой толерантности в постсоветском Казахстане // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург, 2004. С. 125–129.

14.    Шамсутдинова Е. Ю. Толерантность как коммуникативная категория (лингвистический и лингводидактический аспект): Дис. … канд. филол. наук. М., 2006. 261 с.

15.    Шилихина К. М. Коммуникативная интолерантность в русском общении // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: Коллективная монография Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004. С. 267–274.

К вопросу адекватности перевода (на материале стихотворения Р.М. Рильке)

Автор: Альмяшова Людмила Викторовна, к.филол. н., доцент кафедры Иностранных языков Кемеровского технологического института пищевой промышленности, г. Кемерово
Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Материалом настоящего исследования послужило оригинальное, т.е. на немецком языке, стихотворение Райнера Марии Рильке «Wir sind nur Mund».

Wir sind nur Mund. Wer singt das ferne Herz, // das heil inmitten aller Dinge weilt?// sein großer Schlag ist in uns eingeteilt// in kleine Schläge und sein grosser Schmerz// ist, wie sein grosser Jubel, uns zu gross.// so reissen wir uns immer wieder los// und sind nur Mund. Aber auf einmal bricht// der grosse Herzschlag heimlich in uns ein,// so dass wir schrein -,// und sind dann Wesen, Wandlung und Gesicht.

Поводом к рассмотрению именно этого художественного произведения стало бытующее мнение о трудности его смыслового понимания. «Wer meint in der Sprache die wesentliche Voraussetzung für eine adäquate Erfassung der Welt sehen zu müssen, in der Sprache eine Voraussetzung zur Erkenntnis sehen will, ist eigentlich ein lächerlicher Spießer, so lächerlich, dass er diese Verse von Rainer Maria Rilke nicht verstehen wird»[1]. Для выявления и, по возможности, решения переводческих задач адекватности и эквивалентности были найдены несколько переводов данного произведения на русский язык.

Известный переводчик В.Г. Куприянов отметил, что «переводов Рильке на русский язык множество; пожалуй, ни один иноязычный поэт не представлен столь многочисленными вариантами одного и того же текста[2]. Так, например, германисты из Магадана Р.Р. Чайковский и Е.Л. Лысенкова в 1996 году выпустили и прокомментировали 20 переводов только одного стихотворения Р.М. Рильке – «Пантера». Мы также предлагаем ознакомиться с двумя найденными переводами, однако для анализа нами выбран лишь перевод В.Г. Куприянова, который приводится далее построчно в сопоставлении с авторской версией.

Основой авторского текста является образ сердца, выраженный в тексте оригинала лексемой Herz, а в переводном тексте ее эквивалентной лексемой «сердце». Исходя из основной задачи переводчика, которая заключается в сохранении авторских образов, сопоставим шаг за шагом наполняемость образа сердца в обоих текстах.

Образ сердца появляется и начинает складываться со вторых предложений, которые синтаксически одинаково оформлены по цели высказывания как вопросительные и к тому же являются сложноподчинительными. Однако в русском варианте имеется определительная придаточная часть, которая относится к имени существительному «даль» в главной части и связана с ним союзным словом «где», тогда как в авторском тексте определительное придаточное предложение вводится определительным местоимением das (букв.: которое), которое относится к существительному главного предложения и согласуется с ним в роде, числе и падеже, это слово das Herz. Таким образом, в предикативных частях как главного, так и придаточного предложений появляются в русском варианте первые расхождения по форме и, соответственно, содержанию. В авторском варианте акцентируется признак местонахождения сердца, причем конкретно без эмоциональных характеристик используются: наречие heil (букв.: четко, точно), глагол weilen (букв.: находится), предлог родительного падежа inmitten (букв.: посредине). Общеизвестно, что идея сердца как центра имеет древние корни во всем мире. Сравните корни русских слов «сердце», «сердцевина», «средина», «середина». Единственным выразительным приемом можно считать употребление эмоционально-окрашенного эпитета fern (который в русском варианте был преобразован в самостоятельное имя существительное) к существительному das Herz. Данный атрибут своим значением (букв.: далекий, отдаленный, удаленный от глаз) служит конкретизации признака местонахождения сердца. Как можно заметить, в русском варианте признак местонахождения сердца не прочитывается в полном объеме.

Третье предложение продолжает раскрывать содержательный образ сердца признаком вида или рода деятельности, работы.

Признак работы сердца характеризуется механическим видом, так как в семантике русских слов «удар», «пульс» и их немецких эквивалентов Schlag, Schläge присутствуют семы механической причины возникновения. Причем данный признак сопряжен с персептивной характеристикой звука и дополнен качественной характеристикой размера klein (букв.: маленький, мелкий), groß (букв.: большой, великий). Данная характеристика присутствует только в оригинальном тексте.

Следующее предложение является ключевым, на наш взгляд, так как характеризует образ сердца как вместилище положительных и отрицательных эмоций, от печали до восторга в русском варианте, а тексте-оригинале это Schmerz (букв.: боль), Jubel (букв.: восторг, ликование). Надо отметить наличие как в оригинале, так и в переводе одинаково выраженной характеристики величины сердца-вместилища. В тексте на русском языке с помощью прилагательного «великий» в вариантах, в авторской версии прилагательным gross. Притяжательное местоимение sein усиливает наличие посессивой связи эмоций с сердцем. В переводческом варианте отсутствует это добавочное указание на органическую, физическую связь эмоций и сердца.

Надо заметить, что в целом перевод можно считать адекватным. Однако следует обратить больше внимания на специфичность изобразительных образов в тексте оригинала. Как заметил сам переводчик, «то, что выходит в результате, особенно в случае с таким автором, как Рильке, редко может претендовать на адекватность». Адекватная интерпретация авторского видения созданных им образов предстает процессом, не ограничивающимся областью языка, а охватывающим иные сферы когнитивной деятельности и читателя и переводчика.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Italienischen gerundio [Электронный ресурс]. Режим доступа к ресурсу:  www.italienisch-lehrbuch.de/.../13_1_metap

2. Предисловие к "Избранным стихотворениям", Радуга, Москва, 2003, 2-е дополненное издание [Электронный ресурс]. Режим доступа к ресурсу:  http://stihi.ru/2006/04/24-2765

3. А. А. Леонтьев (1936 – 2004) – профессор, доктор филологических и психологических наук, профессор факультета психологии Московского университета, академик Российской академии образования.

4. А. Алексеева [Электронный ресурс]. Режим доступа к ресурсу: http://stihi.ru/2006/04/24-2765

Мультифакторность перевода: проблема теории и необходимость практики

Филиппова Ирина Николаевна – доцент кафедры переводоведения и когнитивной лингвистики, Московский государственный областной университет, г. Москва, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Актуальные процессы в гуманитарной области основаны на постнеклассической рациональности [1, c. 35], а их результатом становится развитие новых методик, среди которых следует в первую очередь упомянуть логику нечетких множеств [2, с. 97–104] и синергетизм [3–9; 10], являющихся частными формами методологии холизма. Применение холизма к лингвистическим реалиям [2, с. 101–115; 11] оправдано несколькими факторами и характеристиками лингвистических объектов. Во-первых, речь (динамическая реализация языка в коммуникации) обладает субъективизмом, т.к. каждое речевое произведение (устное / письменное) зависит от субъекта речи, неотделимо от него и возможно только в коммуникативной телеологической заданности. Во-вторых, лингвистические термы каждого объекта (в статической составляющей языка) множественны. Это очевидно в явлении многозначности и синонимии (на всех языковых уровнях) и особенно ярко (и нередко, интерферентно) проявляется в двуязычной коммуникации при расхождении систем, норм и узусов контактирующих языков. В-третьих, речевое взаимодействие коммуникантов носит синергетический (самоорганизующийся) характер.

Особыми перспективами обладает приложение холизма к переводоведению, основными объектами которого являются мультифакторные самоорганизующиеся системы. Технологии перевода для передачи содержания одного ИТ располагают широкой парадигмой потенциальных переводческих решений и могут равноценно реализовать авторскую пропозицию в синонимических (но нетождественных) лексико-семантических, синтаксических, коммуникативных (тема-рематических) вариантах ПТ.

Эффективное применение в области языкознания, особенно в переводоведении, идей и принципов холизма (имплицитно заложенных, но не получивших полной вербализации) выявляется в публикациях О.И. Максименко, А.В. Олянича, Т.Г. Поповой, Г.Т. Хухуни, Р.Р. Чайковского и др. [11–25].

Возможность использования холизма в переводоведении продиктована следующими обстоятельствами.

1. Многогранность переводческой проблематики и нелинейность многомерного переводческого пространства определяет специфику перевода как синергетической деятельности [26–30], которая не может быть реализована на методологических началах редукционизма. Основное преимущество холизма как методологии перевода объясняет системность (а не совокупность!) языковых единиц в речи, для межъязыковой и межкультурной передачи которых недостаточно субститутивных и трансформационно-эквивалентных решений частных задач, т.к. они могут привести к коммуникативной неудаче в сверхтекстовом пространстве (особенно при передаче различных форм интертекста: аллюзий, реминисценций и т.п.).

2. В коммуникативном акте участвуют автор ИТ, языковой посредник и реципиент / реципиенты ПТ. При этом личностные характеристики всех участников коммуникации не являются составляющей лингвоэтнического барьера, но не могут быть исключены из акта и опосредуются в лингвистических объектах. Так, Т.Г. Попова отмечает различие «ментальных пространств» и «вербальных кодов» автора ИТ, переводчика и реципиента ПТ [15, с. 65], В.В. Ощепкова подчеркивает влияние личностных характеристик коммуникантов на выбор «социогеографических» кельтицизмов, выделяя такие особенности коммуникантов, детерминирующих выбор того или иного синонима, как место рождения и проживания, общение с земляком или носителем иного варианта английского языка и т.п. [31]. В работах Е.В. Сидорова подчеркивается значение личностей коммуникантов в двуязычном общении: «одним из наиболее ярких свойств межкультурной коммуникации является различие в ценностях (ценностных установках), характерных для личностей, вступающих в межкультурную коммуникацию и реализующих в ней свою коммуникативную деятельность» [32, с. 166]. «Ситуация резкого расхождения ценностных миров коммуникантов особенно характерна для межкультурной коммуникации» [32, с. 171]. В работах А.Д. Швейцера заложена идея о необходимости прагматической составляющей в переводе: «если содержание исходного и конечного текста воспринимается по-разному их получателями, то из этого следует, что перевод как двуязычный коммуникативный акт не достиг своей цели» [33, с. 239].

3. Самоорганизующийся характер перевода как коммуникативной деятельности по межъязыковому и межкультурному посредничеству детерминирует трансцендентальность результата перевода, т.е. множественность, «неединичность» переводческого решения. Множество переменных величин, влияющих на результат перевода, а также широкие возможности перефразирования (контекстуальная синонимия) определяют неединичность переводческого решения. Иными словами, в рамках высказывания возможен не один, а несколько «правильных» вариантов перевода» [34, с. 172]. Поливариантность потенциально адекватных ПТ определяется многоаспектностью деятельности по межъязыковому посредничеству и множественностью взаимообусловленных объективных (таких, как форма коммуникации, контактирующие языки, жанрово-стилистические особенности тестов определенного дискурса) и субъективных факторов (таких, как нормы перевода в конкретный исторический период, личности коммуникантов, их социальные, профессиональные, коммуникативные навыки, гендерная, политическая, религиозная принадлежность, их эмоционально-физическое состояние и т.п.). Еще в работах М.М. Бахтина [35] отмечены такие свойства лингвистических объектов, приложимые к практике перевода и неполно объективированные переводоведением, как диалогичность, неповторимая индивидуальность, завершенная целостность, актуализированность и потенциальность.

Возможности различных интерпретаций в рамках одноязычия посвящены работы многих языковедов и переводоведов [34, с. 31–32; 36-38; 39, с. 33–34]. В двуязычии, несомненно, происходит многократное увеличение потенциальных прочтений смысла, смещении пропозиций, генерализации / спецификации, компрессии / избыточности, что формирует переводную множественность и вызывает «переводную дисперсию» [23, с. 8–9].

Таким образом, двуязычное общение, при необходимости включающее несколько стадий (или уровней, этапов) кодирования и декодирования информации, приводит к множественности смыслов внутри одного ИТ и появлению нескольких гипотетически адекватных ПТ. «Качество принимаемого прагматиком-переводчиком решения определяется несколькими одинаково важными критериями, часто входящими в противоречие и необязательно чисто филологическими, и поэтому задача перевода сводится к процедуре многоцелевой оптимизации. <…> Это говорит в нашем случае о том, что перевод имеет некоторое множество решений с потенциально неулучшаемыми показателями качества. Опытным переводчикам известно, что может быть несколько одинаково хороших переводов одного и того же текста. Каждый перевод обладает сильными и слабыми сторонами, и каждый перевод открыт для улучшения» [39, с. 78–79].

Подробнее этот тезис и попытка его обоснования представлены в следующем примере, где основное внимание анализа сознательно направлено на отдельный лексический сегмент ИТ. При рассмотрении грамматических особенностей вербализации вариативность ПТ возрастает. Таким образом, множество переменных, имплицируемых в коммуникативный процесс при опосредовании его переводом, создает «трудноисчислимую» [11, с. 45–46] парадигму переводческих решений. При осуществлении трансляции следует различие когнитивного уровня потенциального получателя ПТ для демонстрации множественности альтернатив переводческого решения.

SPRECHER: Die 70er Jahre beginnen spannend, zumindest im Fernsehen. Die älteste noch laufende Krimiserie der Bundesrepublik Deutschland, der "Tatort", läuft 1970 zum ersten Mal. "Taxi aus Leipzig" führt den Kommissar aus der Bundesrepublik sogar gleich in die DDR.

RÜDIGER DINGEMANN (Historiker): Es hat etwas damit zu tun, mit der Entspannungspolitikder sozialliberalen Koalition, mit dem Bemühen, sich nach Osten zu wenden und den Brüdern und Schwestern, wie man damals noch sagte, in der DDR sich sozusagen näherte[40].

Достаточно высокий уровень фоновых знаний о Германии у носителя ПЯ позволяет сформулировать следующий ПТ: Это было связано с новой Восточной политикой коалиции социал-демократов и либералов (или: Социал-демократической партии и либеральной Свободной демократической партии) в ФРГ, со стремлением и сблизиться с нашими, как тогда говорили, братьями и сестрами в Восточной Германии.

При более низком уровне преинформационного запаса получателя указание на новую Восточную политику и детализация информации о составе коалиционного правительства может вызвать затруднения в восприятии, особенно в устной форме коммуникации. Более подробная компенсация (указание на идеолога этой политики – канцлера Вилли Брандта) и еще большая детализация сведений внутри текста (осуществимые только в письменной коммуникации) представляется обременяющей коммуникацию и способной спровоцировать отказ от восприятия. Очевидно, в таком случае, следует прибегнуть к прагматической адаптации и изъять реалии, максимально генерализируя значение: Это было связано со стремлением правительства ФРГ наладить отношения с ГДР и сблизиться с нашими, как тогда говорили, братьями и сестрами в Восточной Германии.

Вне поля исследования в современном переводоведении остаются коммуникативная ситуация, уровни когнитивного, социокультурного, профессионального и т.п. опыта коммуникантов. Однако исключить их из переводческой реальности невозможно, а разработать универсальный аппарат для их описания представляется перспективой не одного исследования, а (по меньшей мере) цикла исследований. В рамках проводимого автором исследования определена и обоснована общая принципиальная неисключимость этих составляющих процесса перевода.

Представленный пример показывает, что прогноз определенных свойств адресата ПТ представляет собой необходимый компонент работы переводчика и должен быть постоянно актуализируемым навыком в каждом акте языкового посредничества. «Поскольку коммуникация – это процесс человеческий, для организации деятельности говорящего-отправителя сообщения имеют значение на самом деле свойства не действительного реципиента, подчас неизвестные адресанту, а именно мыслимые адресантом свойства предполагаемого адресата. Мыслимые свойства (образы свойств) могут приближаться к свойствам реального адресата или удаляться от них, но как системный фактор коммуникации имеет значение именно образ свойств адресата, принимаемых за сами эти свойства» [41, с. 194]. Аналогично участникам общения прогноз определенных свойств (когнитивных, культурных, возрастных, гендерных, профессиональных и пр.) адресата ПТ осуществляется и переводчиком в процессе его взаимодействия с ИТ в письменной коммуникации и адресантом ИТ в устной коммуникации.

Таким образом, можно считать установленными мультифакторность перевода как процесса и поливариантность перевода как текста. При этом мультифакторность перевода детерминирована мультисубъектностью переводческого процесса (коммуникативной деятельностью автора ИТ, переводчика и реципиента ПТ), асинхронностью коммуникации, опосредованной переводом (особенно в письменной форме коммуникации) и трансцендентальным характером перевода. Практическая необходимость осознания мультифакторности перевода ожидает своего адекватного восприятия в переводоведении и смене методологического ядра перевода.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.  Берков, В.Ф. Философия и методология науки. – М.: Новое знание, 2004. – 336 с.

2.  Максименко, О.И. Формальные методы оценки эффективности систем автоматической обработки текста: дис. … д-ра филол. наук. – М., 2003. – 447 с.

3.  Пономаренко, Е.В. Функциональная системность дискурса и предпосылки развития лингвосинергетики // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер.: Лингвистика. 2006. № 2. – С. 22–27.

4.  Пономаренко, Е.В. О принципах синергетического исследования речевой деятельности // Вопросы филологии. 2007. № 1. – С. 14–23.

5.  Пономаренко, Е.В. Лингвосинергетика бизнес-общения с позиций компетентностного подхода (на материале английского языка). – М.: Изд-во МГИМО(У), 2010. –151 с.

6.  Пономаренко, Е.В. Лингвосинергетика и проблемы риторики делового общения // Лингвострановедение: методы анализа, технология обучения VI. 2009. – С. 40–49.

7.  Пономаренко, Е.В., Радюк А.В. Смысловой синергизм как основа актуализации коммуникативных стратегий и тактик английского делового дискурса // Научный вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета. Сер.: Современные лингвистические и методико-дидактические исследования. 2013. № 2 (20). – С. 34–42.

8.  Пономаренко, Е.В. О самоорганизации и синергизме функционального пространства английского дискурса // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Сер.: Гуманитарные науки. 2013. Т. 18. № 13. – С. 131–140.

9.  Пономаренко, Е.В. О функциональной самоорганизации речевых средств в английском деловом дискурсе // Вестник Самарского государственного университета. 2013. № 5 (106). – С. 80-84.

10.  Астафурова, Т.Н., Олянич А.В. Лингвосемиотика института высшего образования // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 2: Языкознание. 2013. № 1. – С. 71-78.

11.  Максименко, О.И. Оценка интеллектуальных лингвистических систем методом нечеткой логики // Вестник Московского государственного областного университета. Сер.: Лингвистика. 2011. № 6. Т. 2. С. 44–48.

12.  Максименко, О.И. Формализованная лингвистика. М.: МГОУ, 2013. –190 с.

13.  Астафурова, Т.Н., Олянич А.В. Лингвосемиотика цвета в институциональной коммуникации // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 2: Языкознание. 2014. № 1. –С. 34–45.

14.  Олянич, А.В. Лингвосемиотика этической интеракции: знак, слово, текст (дискурс) // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2014. № 16. – С. 218–238.

15.  Попова, Т.Г. Культурологическая концепция перевода и проблемы межкультурной коммуникации // Иностранные языки в высшей школе, 2011. № 1. – С. 62–66.

16.  Попова, Т.Г. Процесс перевода во взаимодействии культур // Личность. Культура. Общество. 2011. Т. 13. № 2. – С. 197–204.

17.  Хухуни, Г.Т., Валуйцева, И.И. Повторный перевод сакрального текста: «возвращение» или «обновление» // Вестник МГИМО Университета. 2009. № 6. –С. 132–138.

18.  Хухуни, Г.Т., Анурова, О.А. Лексические модернизмы в оригинале и переводе // Вестник Московского государственного областного университета. Сер.: Лингвистика. 2010. № 6. – С. 94–99.

19.  Хухуни, Г.Т., Осипова, А.А. Обновление переводов Священного Писания: причины и следствия // Вестник Московского государственного областного университета. Сер.: Лингвистика. № 4. – С. 51–54.

20.  Валуйцева, И.И., Хухуни, Г.Т. Различные переводы Библии: проблема сосуществования // Вестник Московского университета. Сер. 22: Теория перевода. 2013. № 4. – С. 26–35.

21.  Хухуни, Г.Т., Осипова, А.А. Библейский перевод: «архаисты» и «модернизаторы» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2013. № 6-2 (24). – С. 199–203.

22.  Хухуни, Г.Т., Осипова, А.А. О понятии прогресса в переводах Священного Писания // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2013. Т. 7, № 2. – С. 210–219.

23.  Ершова, Е.А., Музыченко, Е.Я., Чайковский Р.Р. Художественный перевод и межъязыковая диверсификация смысла (на материале переводов «Дуинских элегий» Р.М. Рильке на английский, русский и украинский языки) // Вестник Северо-Восточного государственного университета. 2011. Т. 15. № 15. – С. 8–10.

24.  Лысенкова, Е.Л., Чайковский, Р.Р. Художественный перевод в контексте пространства и времени // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. 2012. № 2s (18). – С. 147–156.

25.  Чайковский, Р.Р. Этика художественного перевода в аспекте поликультурности // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2013. № 15 (675). – С. 229–243.

26.  Олянич, А.В. Презентационные стратегии в межкультурной коммуникации (лингвопрагматический и когнитивный аспекты) // Известия Нижневолжского агроуниверситетского комплекса: Наука и высшее профессиональное образование. 2007. № 1. – С. 125–138.

27.  Астафурова, Т.Н., Олянич, А.В. Лингвосемиотика нейтрализации социальных фобий // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 2: Языкознание. 2012. № 1. – С. 86–92.

28.  Астафурова, Т.Н., Олянич, А.В. Лингвосемиотика глюттонических стереотипов: суеверия, предрассудки и предубеждения в этнических пищевых предпочтениях // Общество и человек. 2014. № 1 (7). – С. 16–24.

29.  Пономаренко, Е.В. Межнациональное деловое общение: убеждение или манипуляция // Проблемы эффективности делового общения на иностранном языке. 2011. –С. 60–64.

30.  Пономаренко, Е.В., Харьковская, А.А. Риторическое воздействие как фактор межнационального делового общения // Язык и коммуникация в современном поликультурном социуме. 2014. – С. 111–117.

31.  Абрамова, Е.И., Ощепкова, В.В. Особенности функционирования кельтицизмов, характеризующих природные объекты, в английском языке // Вестник Московского государственного областного университета. Сер.: Лингвистика. 2013. № 6. – С. 52–56.

32.  Сидоров, Е.В., Сидорова, Н.А. Базовая структура аксиологического измерения речевой коммуникации // Вестник Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова. 2009. № 6. – С. 166–172.

33.  Швейцер, А.Д. Перевод и лингвистика. М.: Воениздат, 1973. – 280 с.

34.  Нелюбин, Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. 3-е изд., перераб. М.: Флинта: Наука, 2003. – 320 с.

35.  Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества. M.: Искусство, 1979. –424 с.

36.  Нелюбин, Л.Л., Хухуни, Г.Т. Наука о переводе (история и теория с древнейших времен до наших дней). М.: Флинта: МПСИ, 2006. – 416 с.

37.  Нелюбин, Л.Л. Введение в технику перевода (когнитивный теоретико-прагматический аспект). М.: Изд-во МГОУ, 2007. – 201 с.

38.  Нелюбин, Л.Л. Введение в технику перевода (когнитивный теоретико-прагматический аспект). М.: Флинта: Наука, 2009. –216 с.

39.  Ярцев, Ю.А. Искусство и практика перевода. Иное видение при переводе технических текстов с русского на английский. Диверсификация приемов перевода. СПб.: ИД «Петрополис», 2010. – 300 c.

40.  Leben in den 70-ern // DW: сайт [Электронный ресурс]. URL: http://www.dw.de/leben-in-den-70ern/a-4216793 (дата обращения: 30.04.2009).

41.  Сидоров, Е.В. Опережающее понимание в межкультурной коммуникации // Вестник Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова. 2009. № 4. – С. 190–195.

Немецкие традиции и их особенности

Дырда Жанна Николаевна — Преподаватель кафедры профессиональной иноязычной подготовки, Барановичский государственный университет, Барановичи, Беларусь

Грушевич Маргарита Михайловна — Студент, Барановичский государственный университет, Барановичи, Беларусь

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В современном мире люди разговаривают на большом количестве разных языков, даже не подозревая, как и откуда они появились. А ведь у каждого есть своя история: история зарождения, история развития и становления. Большое значение на развитие народности оказывает сам язык, его правила и особенности. Его традиционные особенности, следовательно, имеют значение в истории развития нации. Цель данной работы – отразить значимость праздников в жизни населения Германии.

В социокультурном аспекте язык помогает людям взаимодействовать друг с другом. Однако для исключительно коммуникационных целей его использовали еще в древности. Сейчас же, при помощи языковых выражений, мы можем понимать эмоции и чувства человека, его намерения и расположение к собеседнику. Во многом на развитие немецкого языка повлияли традиции Германии. Ведь неспроста каждый регион этой страны имеет неповторимые особенности. Праздники являются неотъемлемой частью жизни каждого народа и любого цивилизованного человека. Некоторые дни в году напрямую связаны с прошлым государства, какие-то сформировались в процессе становления суверенитета, а некоторые отмечаются вместе со всем миром. По тому, какие традиции имеет какая-либо страна, можно определить привычки и характерные для людей модели поведения. Любое празднование вносит большой вклад как в прошлое, так и в развитие настоящего и будущего народа. На данный момент многие из нововведений начинают вытеснять уже достаточно старые, привычные всем традиции. Однако ничто не заменит сложившиеся в ходе истории торжества.

Германия – страна с богатым историческим наследием и культурой. Многовековая история обеспечила ее богатым наследием различных интересных народных особенностей. Германия является страной с настолько яркими и интересными традициями, что многие европейцы позаимствовали у нее множество обычаев. К примеру, накануне Нового года немцы украшают хвойное дерево либо вешают венки из веток хвои на входные двери. Также благодаря немцам многие страны празднуют Хэллоуин (Halloween) и День всех святых (Allerheiligen) [1].

Все обычаи Германии делятся на общефедеральные (распространены по всей стране) и локальные (распространены на отдельных территориях государства).

Локальные торжества и гулянья характерны для конкретных земель или регионов. Например, традиции районов, где выращивают виноград и распространена сельскохозяйственная деятельность, в основном посвящены празднованиям сбора урожая, почитанию святых покровителей земель. В каждом регионе проводятся индивидуальные торжества, которые могут быть посвящены отдельному сорту винограда, сельскохозяйственным культурам или местным святым [2]. К примеру, на отдельных землях также отмечаются Великий Четверг (Gründonnerstag) перед Пасхой в Баден-Вюртемберге и Окончание тридцатилетней войны в Аусберге (Аусбергский фестиваль мира – Augsburger Friedensfest – 8 августа). К христианским локальным праздникам можно отнести Богоявление, или Праздник трех королей (Heilige Drei Könige), или Эпифанию (Epiphania). Эти праздники отмечаются в трех землях: Баварии, Баден-Вюртемберге и Саксонии-Анхальт – 6 января. Этот праздник посвящен крещению Иисуса Христа, который в этот день, как считается, родился как сын божий.

Особенностью немцев является их педантичность и аккуратность во всех сферах жизни. Им не свойственно бурно выражать эмоции и нарушать границы личного пространства [1]. При разговоре с немцами надо стараться не приближаться к ним особенно близко, чтобы физически не вторгаться в так называемую частную зону. Однако в Германии очень любят хороший отдых. Одной из давних немецких традиций являются различные фестивали. Наиболее интересным фестивалем является Фашинг (Fasching) – что-то вроде нашей Масленицы. Вместо привычных нам блинчиков булочные ломятся от берлинских пончиков с вареньем, посыпанных сахарной пудрой. Главная забава Фашинга – пестрый немецкий карнавал с музыкой и танцами, во время которого переодетые в забавные костюмы участники устраивают конфетный дождик. Музыкальное наследие Германии столь богато, что не стоит удивляться наличию такого изобилия музыкальных фестивалей. Некоторые из них посвящаются конкретным композиторам [2]. По данным Немецкого музыкального информационного центра в Бонне, регулярно проходят более 600 музыкальных фестивалей – примерно в четыре раза больше, чем 20 лет назад [4].

Традиционными стали и знаменитые на весь мир немецкие карнавалы в Мюнхене и Кельне. Готовятся к празднествам тщательно и заранее: с 11 часов 11 минут 11 ноября. Карнавальные активисты провозглашают начало особого времени года – карнавала. И хотя сам праздник начнется только в феврале, уже в этот день можно увидеть одетых в карнавальные костюмы людей. Интересно, что одним из первых в череде карнавальных празднеств является Weiberfastnacht – «женский четверг». Отмечают его только женщины, которые надевают костюмы торговок, чертей, ведьм. Все городские заведения в этот день заполнены представительницами прекрасного пола, а случайно попавший туда мужчина рискует оказаться на улице без одежды – таковы могут быть веселые «женские шутки». Кроме главного карнавального шествия, длящегося много часов и заканчивающегося концертом и гуляньями, существует и специальный детский праздник, когда дети прямо с утра идут в школу в карнавальных нарядах. Немцы по-настоящему умеют веселиться [2].

Традиции и обычаи немцев коснулись их религиозной жизни. Большая часть населения страны являются католиками, и все они отмечают праздник Конфирмации (Bestätigung), придавая ему сходное с днем рождения значение.

Еще одной религиозной традицией немцев является ежегодное празднование дня святого Мартина – St. Martins Tag (11 ноября). Его отмечают не только в Германии, но и в соседствующих странах, таких как Австрия и Швейцария. По традиции в этот день с приходом темноты проводится шествие детей, держащих в руках фонарики и поющих немецкие песни. В этот праздничный ужин немцы традиционно подают запеченного гуся.

Кроме того, немцы отмечают такие христианские праздники, как Рождество (Weihnachten) и Пасха (Ostern), получившие распространение во всех федеральных землях страны [1]. Христианские празднования в Германии, в свою очередь, также обязаны развитию письменности и немецкого языка, т. к. в шестнадцатом столетии немецкий богослов Мартин Лютер перевел на немецкий язык «Новый завет», а затем и «Ветхий завет». Эти события значительно повлияли на развитие немецкой письменности [3]. Сама история немецкого языка не проста. Из-за распространения единого немецкого языка на севере страны долгое время происходило вытеснение местных диалектов. На юге Германии все же удалось сохранить некоторые наречия, похожие на литературный немецкий язык. Во многом на язык повлияло и развитие экономики. В современном немецком языке существует множество заимствований из английского языка, а также из французской и славянской лексики. В ходе исторического развития государственный язык Германии претерпел множество изменений и нововведений, но при этом ему удалось сохранить свою самобытность.

Итак, человек не может полноценно существовать в изоляции от других людей, ни одна культура не способна полноценно функционировать в изоляции от культурных достижений своего народа. Мы видим, что язык, фольклор, обычаи, образ жизни немецкого народа уникальны. Усваивая их, человек приобщается к культуре своего народа, познает окружающий мир и самого себя.

Библиографический список:

1.        Традиции и обычаи немцев. URL: http://mypucmy.ru/countries/germany/15/traducuu-u-obuchau-nemcev.

2.        Традиции Германии. URL: https://e-migration.ru/germany/tradicii-germanii.html.

3.        О немецком языке. URL: http://www.de-online.ru/index/0-2.

4.         Фестивали Германии. URL: http://www.deonline.ru/news/17_luchshikh_nemeckikh_ muzykalnykh_festivalej_germanii/2016-05-31-624.

Образные средства в научно-популярном тексте и стратегии их перевода

Бородулина Наталия Юрьевна — Д-р филол наук, профессор Тамбовский государственный технический университет Тамбов, Россия

Ильина Ирина Евгеньевна — Канд. филол. наук, доцент, Тамбовский государственный технический университет Тамбов, Россия

Макеева Марина Николаевна — Д-р филол. наук, профессор, Тамбовский государственный технический университет Тамбов, Россия

Научно-популярный текст часто становится объектом перевода при обучении студентов технического вуза дополнительной специальности «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации». Несмотря на свое периферийное положение, обусловленное коммуникативной установкой и характером адресата, такой текст дает возможность в доступной форме представить научное знание, современное состояние науки и перспективы ее развития. Таким образом, у переводчика, с одной стороны, формируется целостное, научно обоснованное мировоззрение, а с другой стороны, показано бытие современного человека в созданной им системе культуры. Дело в том, что одним из достоинств научно-популярного текста, а также предметом трудности перевода, является непременное наличие в нем образных языковых средств, в том числе метафор, метонимий, сравнений, эпитетов и т. п., активно участвующих в языковой репрезентации объектов и явлений окружающего мира и позволяющих наглядно, а самое главное — доходчиво и разнообразно описывать меняющиеся реалии [1–4]. И если, например, в художественном тексте метафора доставляет эстетическое удовольствие, то в научно-популярном тексте, наоборот, она становится мощным «орудием мышления», открывающим мысли доступ «к далеким и ускользающим от нас понятиям» [5, с. 72].

Однако для переводчика образные языковые средства могут приводить к переводческим проблемам по причине разной степени образности языков. Соотнесение знаний переводчика с особенностями лингвокультуры переводимого им текста, стремление к наиболее полной передаче информации без искажения смысла оригинала, поиск соответствующих эквивалентов — все это должно приблизить работу переводчика к главной цели — обеспечению адекватного перевода, включающего реализацию как смысловой, так и прагматической составляющей текста оригинала.

При работе со сложными в смысловом отношении текстами, в том числе специального характера, обязательным условием становится поиск переводческого соответствия. Сравнения, эпитеты, фразеологизмы, парафразы, метафоры желательно сохранить и адекватно интерпретировать, хотя на практике, как правило, часть эмоциональной и эстетической информации теряется.

Цель настоящей статьи заключается в обосновании переводческих приемов, позволяющих будущим переводчикам сохранить лингвокультурную и ценностную репрезентации оригинального текста научно-популярного характера. Обучение студентов по дополнительной специальности «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» подтверждает необходимость знакомства обучающихся с научной терминологией, образованной путем переноса значения. С другой стороны, язык профессиональной коммуникации расширяет вокабуляр не только за счет специальной лексики. Современный терминологический аппарат включает также метафоры и метонимии, не являющиеся терминами, но активно участвующие в вербализации событий и явлений, субъектов и объектов окружающего мира.

Стоит подчеркнуть, что формирование современного научного лексикона, осуществляемое в соответствии с тенденцией к метафоризации репрезентаций и лавинообразным характером словообразования, способствует сближению научных картин. Благодаря этому профессионалы не испытывают затруднений при овладении новой терминологией, в которой достойное место занимают и образные языковые средства. Что касается проблемы их перевода, то к ней обращались и маститые ученые [6–7], и молодые филологи [8–9], и зарубежные ученые. Так, П. Ньюмарк полагает, что перевод метафоры напрямую зависит от типа текста, в котором она употребляется. Ученый различает, соответственно, информативные тексты, в которых лексикализованные метафоры не несут функциональной нагрузки и обладают высокой степенью переводимости, и экспрессивные тексты, наполненные метафорами, несущими большую информативную нагрузку и обладающими низкой степенью переводимости, поскольку они передают контекстуальную, семантическую и прагматическую информацию [ 11, с.  56]. Выбор относительно того, надо ли сохранять или снимать метафору при переводе, делается исходя из определения типа текста, количества индивидуально-авторских метафор и целесообразности использования метафоры в конкретной ситуации [10 ].

А.-К. Хагстром выделяет следующие стратегии перевода метафор: буквальный перевод, чистое сравнение, перевод с помощью неметафорической интерпретации, замена другой метафорой, опущение, частичной опущение, метафорическое добавление, использование той же метафоры, но с объяснением и возможным расхождением [12, с. 65]. Лингвист также полагает, что тематика высказывания имеет чрезвычайно важное культурологическое и текстуальное значение.

С. Витакер указывает на роль такой риторической фигуры, как персонификация. Речь идет, в частности, о текстах, посвященных медицине и экономике. Автор рассматривает персонификацию как разновидность метафоры. Лингвист подчеркивает также тот факт, что персонификация является излюбленным приемом политиков [13, с. 203].

Практическому описанию результатов перевода метафор посвящены многие работы зарубежных и отечественных филологов [14– 17 ]. Предлагаемые ими переводческие трансформации включают следующие переводческие стратегии: транскрипцию, транслитерацию, калькирование, добавление, опущение, дескрипцию, генерализацию, конкретизацию, сноски или комментарии, сохранение авторских неологизмов и окказионализмов, замену образа и смешанные способы.

Конец ХХ — начало ХХI в. ознаменовались в лингвистике и в переводоведении акцентированием культурного фактора, учетом личности автора и реципиента, вниманием к тем языковым единицам, с помощью которых автор текста «выводит» интегрированный фрагмент реального мира из своего сознания. Когнитивный подход к переводу образных языковых средств призывает анализировать лексические единицы, в которых закодированы концепты, то есть ментальные образования, являющиеся результатом процесса вербальной и культурной переработки реального мира носителями лингвокультуры. Концепты ориентируют переводчика в осмыслении текстового пространства. «Интерпретация концепта как ментального образования позволяет не только реконструировать “концептуальную картину мира” носителя языка, но и воссоздать его этноментальный образ, поскольку все концепты обладают национально-культурной маркированностью, а концептуальная система представляет собой этнокультурную репрезентацию концептуальной формы мысли представителя того или иного культурного пространства» [18, с. 127].

Принимая во внимание тот факт, что разные лингвокультурные сообщества по-разному воспринимают и категоризируют окружающую действительность, переводчик обращает внимание на культурные коды и компоненты значения, заложенные в основании концептуальной метафоры, и это позволяет ему выявить различия в структурировании опыта человека в лингвокультурах.

Участие ключевой метафоры в осмыслении текста, подтвержденное зачастую ее вынесением в заголовок статьи, то есть в самую сильную позицию, направляет интерпретацию, оказывая неоспоримую помощь переводчику, прогнозирующему через метафорические репрезентации смысловые оттенки в содержании статьи.

Ключевая текстовая метафора, с помощью которой автор ведет диалог с читателем, может рассматриваться как подсказка в поиске переводческой стратегии, обусловленной во многом функциональными доминантами текста.

Сохранение аксиологических интенций при переводе — это то, к чему также должен стремиться переводчик, заинтересованный в донесении до потенциального читателя через перевод смысловой нагрузки концептуальной метафоры, составляющих компонентов в структуре метафорического концепта в полноте интерпретации, особенно если речь идет о так называемых авторских метафорах, продуцентами которых являются известные личности. Их аксиологический замысел никоим образом не должен исказиться при переходе с языка источника на язык перевода.

Для переводчика очень важным является и тот факт, чтобы он хорошо представлял область знания, к которой относится переводимый им текст. Приведем примеры из выпускных работ студентов, обучающихся по специальности «Переводчик в сфере профессиональной классификации». В первом примере (французский язык) при описании процесса возникновения радиоволн (область знания — радиотехника) используется ключевая метафора onde → voyage (волна → путешествие):

(1)     Quand de telles oscillations voyagent (c'est-à-dire, quand l'oscillation ne reste pas attachée à un endroit) nous parlons alors d’ondes se propageant dans l'espace. Par exemple, un chanteur crée des oscillations périodiques dans ses cordes vocales. Ces oscillations compriment et décompriment périodiquement l’air, et ce changement périodique de pression atmosphérique abandonne alors les lèvres du chanteur pour entreprendre un voyage, à la vitesse du son. Une pierre plongeant dans un lac cause une perturbation, qui voyage alors à travers le lac comme une onde. — Когда такие колебания путешествуют ( то есть когда колебание не остается привязанным к   одному месту ), мы говорим о   волнах , распространяющихся в   пространстве . Например, певец создает периодические колебания в своих голосовых связках. Эти колебания периодически сжимают и разжимают воздух, и это периодическое изменение атмосферного давления затем покидает губы певца, чтобы отправиться в путешествие со скоростью звука. Камень, брошенный в озеро, вызывает волнение, которое затем путешествует по озеру, подобно волне.

Представление о метафорическом моделировании помогает переводчику осмыслить образное основание и передать его без искажения через метафору (изменение атмосферного давления отправляется в путешествие) и сравнение (путешествует по озеру, подобно волне).

Во втором примере (немецкий язык) из научно-популярного текста политической направленности показано знание культурных кодов:

(2)     Der Präsident der Bundesanstalt für Arbeit, Herr Jagoda, der Ihrem Hemd etwas näher als meiner Jacke steht, hat vor wenigen Wochen ausdrücklich gesagt, es handele sich um Besserungstendenzen; von einer Trendwende könne keine Rede sein. — Президент Федеральной службы труда, г-н Ягода, которому своя рубашка ближе к телу, чем чей-то пиджак, несколько недель назад четко сказал, что речь идет о тенденции к улучшению; но о повороте в развитии не может быть и речи.

В данном примере в  первом случае переосмысляется известное выражение das Hemd ist/liegt mir näher als der Rock (букв.: «рубашка мне ближе, чем пиджак (или жилет)», имеющее русский эквивалент «своя рубашка ближе к телу». Через образное сравнение показано, что своя выгода человеку важнее, чем выгода другого. Переводчик использует культурную адаптацию и сохраняет образность. Во втором случае мертвая метафора (поворот в развитии) транспортной модели переводится буквально .

В третьем и четвертом примерах (английский язык) демонстрируется важность знания метафорических терминов при переводе текстов из области экономического знания:

(3)     The new low in the financial crisis, which has prompted comparisons with the 1929 Wall Street crash, is the fruit of a pattern of dishonesty on the part of financial institutions, and incompetence on the part of policymakers. — Новые пробоины в   финансовом кризисе , которые вызывают сравнения с   крахом на   Уолл - стрит 1929  г ., являются плодом модели непорядочности со стороны финансовых институтов и   некомпетентности политиков .

Первая метафора low в английском языке представлена широкозначным словом, обозначающем нечто очень низкого уровня. Переводчик нашел в русском языке удачный эквивалент креативной метафоры — пробоины, репрезентирующий ситуацию, связанную с финансовым кризисом. Вторая метафора — fruit(плод) —относится к разряду мертвых, застывших, она переведена буквально.

(4)     The public enterprises can no longer afford to be lame ducks as economic environment becomes more and more competitive in future. — Государственные предприятия больше не могут позволить себе быть хромыми утками, поскольку экономическая среда становится все более и более конкурентоспособной в будущем.

Переводчику следует знать, что многие метафорические метафоры, даже такие экзотические, как lame duck — хромая утка, калькированы русским языком. В экономическом языке данная зооморфная метафора репрезентирует компанию в тяжелом финансовом положении, исправить которое может, в частности, вмешательство государства.

Таким образом, в статье рассмотрены и проанализированы те проблемы, с которыми переводчик в сфере профессиональной коммуникации может столкнуться в ходе работы над переводом текста по специальности, в частности в связи с использованием в нем образных средств, таких как персонификация, сравнение, фразеологизм и особенно концептуальная метафора. Сложности возникают тогда, когда переводчик не может найти подходящего значения в словаре и должен рассуждать об ассоциациях, заимствованиях, образах, лежащих в основе коннотации, аксиологической стороне перевода, то есть немаловажную роль в переводческих стратегиях занимают как лексическая, так и культурная адаптация переводимого текста к другому языку и к инокультурной среде.

Вместе с тем следует констатировать, что помимо языковых навыков, переводчик должен обладать знаниями мирового культурного фонда (паремии, фольклор, мифология): это поможет ему в полной мере осмыслить метафоры, сравнения, идиомы и пословицы, встречающиеся в тексте по специальности, и выполнить адекватный перевод.

Что касается метафорических терминов и участия метафор в создании терминосистемы изучаемых языков, то сближение метафорических картин мира помогает переводчику в поисках эквивалентов, зачастую перевод метафор бывает буквальным. Случаи деметафоризации крайне редки.

Концептуальная метафора, репрезентирующая реалии окружающего мира, неизбежно формирует у реципиента отношение, которое продуцент метафоры заложил в выборе источника метафорического переноса. В таком случае переводчик имеет дело с интерпретацией, он задействует весь свой лингвистический и жизненный опыт, который подсказывает ему аксиологические интенции, заложенные в тексте оригинала, что помогает в итоге добиться успешного результата.

Наконец, ценность обучения переводу метафор усматривается в развитии творческих способностей современного переводчика, формировании у него потребностей в углублении как лексикографических, так и культурологических познаний, расширении общего кругозора.

Перспективы дальнейших исследований в данном направлении усматриваются в обращении внимания на экстралингвистические средства, сопровождающие образное наполнение текста по специальности, в частности на функционирование в научно-популярных текстах визуальных метафор и на выработку стратегий их перевода.

Библиографический список

1.    Алексеева  Л.  М., Мишланова C . Л. О тенденциях развития современного терминоведения // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения: Междунар. сб. научных трудов, посвященный юбилею проф. З. И. Комаровой. Екатеринбург, 2007. С. 8–11.

2.    Бабурина Е. В. Явление интерференции в создании и переводе метафоры (на материале англоязычных и русскоязычных художественных текстов): Автореф. дис. … канд. филол. наук / Перм. политехн. ун-т. Пермь, 2001. 22 с.

3.    Дотмурзиева З. С. Прагматика англоязычного художественного текста и проблемы прагматики его перевода: Автореф. дис. … канд. филол. наук / Пятигор. гос. лингвистический ун-т. Пятигорск, 2006. 20 с.

4.    Комиссаров В. Н. Современное переводоведение. Уч. пос. М.: ЭТС, 2001. 424 с.

5.    Котюрова М. П., Кетова А. Ю. Формирование терминосистемы текстов по экономике в печатных СМИ // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2010. Вып. 3 (9). С. 52–56.

6.    Миньяр-Белоручев Р. К. Теория и методы перевода. М.: ЧНУЗ «Моск. лицей», 1996. 207 с.

7.    Немировская А. В. Метафора в турецком художественном тексте: интегративный подход к переводу: Автореф. дис. … канд. филол. наук / Сиб. федер. ун-т. Красноярск, 2007. 23 с.

8.    Ортега-и-Гассет Х. Две великие метафоры // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 68–81.

9.    Пикалева С. А. Особенности перевода метафоры Андрея Платонова (на материале повести «Котлован» и ее переводов на английский язык): Автореф. дис. … канд. филол. наук / Новг. гос. ун-т. Великий Новгород, 2004. 20 с.

10.  Фесенко Т. А. Моделирование процесса перевода в контексте материи сознания // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: Сб. научных трудов. Воронеж: Воронеж. гос. ун-т, 2002. С. 125–134.

11.  Delisle J. L’enseignement pratique de la traduction. 2015. URL: https://www.researchgate.net/publication/297658960_Jean_Delisle_L'enseignement_pratique_de_la_traduction.

12.  Hagström A.-Ch. Un miroir aux alouettes? Stratégies pour la traduction des métaphores. Thèse en langues romanes pour le doctorat ès lettres, l’Université d’Uppsala. 2002. 172 p.

13.  Musolff A. Metaphor and c onceptual e volution. URL: https: // www.metaphorik.de/sites/www.metaphorik.de/files/journal-pdf/07_2004_musolff.pdf.

14.  Newmark P. A Textbook of Translation. Harlow: Pearson Education Limited, 2008. 292 p.

15.  Newmark P. A. The Translation of Metaphor. Approaches to Translation. N. Y.: Pergamon Press, 1998. 184 p.

16.  Rojo A. M., Orts M. A. Metaphorical p attern a nalysis in f inancial t exts: Framing the c risis in p ositive or n egative m etaphorical t erms // Journal of Pragmatics. 2010. Vol. 42 (12). P. 3300–3313.

17.  Rydning A. F. La traduction d'expressions métaphoriques // La traduction et ses métiers — aspects théoriques et pratiques. C. Laplace, M. Lederer, D. Gile (eds.). Lettres Modernes Minard, Cahiers Champollion 12. Paris — Caen, 2009. P. 103–114.

18.  Whittaker S. Modulation et metaphors / dans Olof Eriksson (ed.), Översättning och språkkontrast i nordiskt-franskt perspektiv. Föredrag och presentationer från en nordisk forskarkurs. Rapporter från Växjö Universitet. 2000. № 9. P .  196–203.

Особенности вербальной недостаточности в двуязычной коммуникации

Автор: Филиппова Ирина Николаевна, к.филол.н., доцент кафедры переводоведения и когнитивной лингвистики Московского государственного областного университета, г. Москва

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В настоящей статье представлены результаты исследования, посвященного поиску оптимального перевода недостаточности (выбору генерального подхода, стратегии, отдельных приемов) в немецко-русской и русско-немецкой комбинациях. Статья посвящена анализу проблем эффективного функционирования вербальной недостаточности в двуязычной коммуникации, опосредованной переводом. Актуальность темы определяется несколькими обстоятельствами: отсутствием алгоритма перевода недостаточности и расхождением в трактовке степени ее значимости в двуязычии; нерешенностью вопросов гармонизации недостаточности с языковой и экстралингвистической точек зрения; потребностью оптимизации межъязыковой и межкультурной коммуникации и снижения энергозатрат на перевод.

Недостаточность традиционно рассматривается с двух сторон: как неполнота языкового кода и как нулевая или мизерная презентация экстралингвистической информации, составляющей предмет коммуникации. В настоящем исследовании предлагается комплексный подход к недостаточности, интегрирующий названные полярные точки зрения, апеллирующий к сопряжению лингвистической и экстралингвистической недостаточности. Взаимопроникновение и взаимозависимость недостаточности, заданной в системе языка, и недостаточности, заданной в предметной ситуации и условиях коммуникации, являются одним из факторов, осложняющих изучение этого многогранного феномена. При комплексном подходе расширяются границы объекта анализа, дифференцируются его отдельные манифестации, детализируется классификация. Отход от линейного синкретичного рассмотрения недостаточности позволяет раскрыть ее свойства и на этой основе оптимизировать переводческую деятельность, достигнуть адекватного перевода и таким образом содействовать эффективной коммуникации.

Теоретической базой настоящего анализа служат фундаментальные положения об интерпретативной природе перевода (представленные в трудах Т.И. Бодровой-Гоженмос, Л. Виссон, Э.-А. Гута, М. Ледерер, Ю. Найды, Д. Селескович), о трансформационных закономерностях перевода (воплощенные в работах Л.К. Бархударова, Д. Кетфорда, В.Н. Коммисарова, Я.И. Рецкера), о трансцендентальном характере перевода (имплицитно присутствующие в многочисленных работах З.Д. Львовской, Р.К. Миньяра-Белоручева, Г.Э. Мирама, Ю. Найды, Л.Л. Нелюбина). Значимыми для настоящей работы явились исследования синергетической сущности перевода (представленные в публикациях Л.М. Алексеевой, Н.Н. Белозеровой, Л.В. Енбаевой. С.П. Курдюмова, Л.В. Кушниной, Г.Г. Малинецкого, Г.Г. Москальчук, Г. Хакена, М. Хакен-Крелль) и исследования стратегий перевода (нашедшие отражение в работах М. Бейкер, И. Блоха, В. Виллса, Б. Димитровой, К.А. Ельцова, Д. Жиля, В.М. Илюхина, К. Клауди, Ф. Кенигс, Р.К. Кошкина, Х.-П. Крингса, М. Снелл-Хорнби, Г. Тури, З.Р. Хайрутдинова, Б. Хорн-Хельф, А.Д. Швейцера, М. Шлезингер, Р. Штольце). При работе с фактическим материалом использованы положения о коммуникативной природе недостаточности (получившие освещение в работах О.С. Ахмановой, Е.В. Грудевой, Г.С. Ждановой, В.Б. Касевича, Л.Л. Нелюбина, Р.Г. Пиотровского, Г. Почепцова, А.М. Яглома, И.М. Яглома). Материалом анализа служат аутентичные тексты и их фрагменты на конфронтируемых языках: русском и немецком, – и их переводы, полученные в лингводидактической практике.

В основу анализа положена комплексная классификация недостаточности, выработанная в рамках проводимого автором исследования. В ходе анализа онтологии вербальной недостаточности выявлены следующие ее дистинктивные свойства: субстанциональная и ситуативная детерминированность, большой семантический потенциал (нулевая презентация сегментов или полного объема информации, однотипность или одномерность, обязательность или факультативность), большой прагматический запас (обеспечение качественно-количественных характеристик коммуникации в нормативных и ненормативных условиях). В соответствии с ними основания классификации составляют: детерминированность языковой ситуацией; обусловленность языковыми или внеязыковыми факторами; языковая манифестация; взаимодействие с системой и нормой языка; коммуникативная облигаторность; коммуникативный эффект; потенциальность или реализуемость. Таким образом, на базе дистинктивных признаков недостаточности по невзаимоисключающим основаниям построена 4-уровневая полидифференциальная стратификация, которая предусматривает высокую детализацию недостаточности и позволяет точно дифференцировать языковые факты, вычленяя 26 различных форм недостаточности [7; 8, с. 30].

Следует отметить, что в пределах настоящей статьи рассмотрены не все (а только наиболее яркие и интересные в сопоставительном аспекте) типы соотношения недостаточности в ИЯ и ПЯ. Это обстоятельство обусловливает в нескольких примерах обращение не к полным ИТ и ПТ, а к их фрагментам.

Отказываясь от жесткой дихотомии трансформационного и интерпретативного подходов, мы предлагаем комплементарный холистический подход [5; 6; 8, с. 32-38], который позволяет динамически сочетать преимущества и нивелировать недостатки названных предшествующих теорий перевода (в их изолированном применении). Для демонстрации адекватности холизма в практике перевода следует рассмотреть представленные ниже примеры фактического материала.

В ИТ обнаруживается недостаточность на сверхфразовом уровне, выраженная частичной презентацией формально-необходимой языковой информации. In höheren Führungspositionen sind sie mit knapp vier Prozent kaum vertreten. Dafür umso häufiger in den so genannten Niedriglohn-Gruppen, aus denen sie auch kaum wieder heraus kommen [11]. Отсутствие подлежащего и глагола во втором предложении возможно только при контекстной целостности двух последовательных предложений, составляющих логическое развитие одной мысли (или распространение рематической группы первого предложения). Формальная «реставрация» неполноты подтверждает возможность компрессии глагола и подлежащего во избежание прямой тавтологии и в целях экономии языковых средств: In höheren Führungspositionen sind sie mit knapp vier Prozent kaum vertreten. Dafür umso häufiger sind sie in den so genannten Niedriglohn-Gruppen vertreten, aus denen sie auch kaum wieder heraus kommen. Это распространенная модель компрессии, т.к. «глагол может хорошо предсказываться сохраненными в высказывании актантами» [2, с. 5]. В данном случае недостаточность следует классифицировать как внутриязыковую недостаточность означающего, конституированную конвенциональной неполнотой части нерелевантной информации. Таким образом достигается смысловое уплотнение за счет «вынесения за скобки некоторой легко восстанавливаемой информации» [2, с. 3] Изоморфно переданный ПТ ‘Они занимают менее 4% руководящих постов. Зато часто – низкооплачиваемые должности, из которых они не могут выбраться <и продвинуться по службе>’ противоречит языковой и речевой нормам русского языка и предопределяет необходимость отступления от субституции и обращение к холистическим принципам перевода. В ПТ ‘Они занимают менее 4% руководящих постов. Зато часто оказываются на низкооплачиваемых должностях без перспективы карьерного роста’ предприняты в рамках холистического подхода следующие преобразования:

1) компенсация выявленной в ИТ недостаточности, требующая дальнейших трансформаций;

2) лексико-семантической замены предполагаемо компрессированного фрагмента, замещение тавтологии скрытым повтором через синонимический глагол занимают – оказываются;

3) морфологическая трансформация in Niedriglohn-Gruppen – на низкооплачиваемых должностях;

4) интерпретация aus denen sie auch kaum wieder heraus kommen – без перспективы карьерного ростав русле микростратегии нормализации с преобразованием сложноподчиненного комплекса в простое предложение и соответствующим изменением актуального членения.

Очевидно, что существенное перефразирование вызвано компенсацией недостаточности ИТ вследствие невозможности перевода при помощи изоморфных структур в ПТ и соблюдением норм ПЯ.

Недостаточность в следующем ИТ манифестируется кумулятивно: нулевой презентацией информации (отсутствием сообщения о первой диктатуре в предшествующем контексте) и частичной презентацией информации (в форме реалии): Am 9. November 1989 fiel die Berliner Mauer. Doch der 9. November, der als einer der wichtigsten Tage der deutschen Geschichte gilt, erinnert auch an Schreckliches – die Verbrechen der Nationalsozialisten.‎‎ Der Fall der Berliner Mauer war ein Ereignis, das am 9. November 1989 die Welt veränderte. Ein Jahr später wurden Ost- und Westdeutschland nach 41 Jahren der Teilung wiedervereinigt. Mit dem Verschwinden der zweiten Diktatur auf deutschem Boden, mit dem Ende der DDR, war der Ost-West-Konflikt beendet[10].Полная непредставленность этой информации вызвана ее принадлежностью к фоновым знаниям носителей ИЯ. Однако для носителей ПЯ требуется обращение к историко-культурному контексту для освоения семантической недостаточности. При некритичной субститутивной передаче создается ситуация, близкая к коммуникативной неудаче: 9 ноября пала Берлинская стена. Однако 9 ноября, один из знаменательных дней истории Германии, связан и с ужасными событиями – преступлениями национал-социалистов. Падение Берлинской стены было событием, которое 9 ноября 1989 года изменило мир. Год спустя Западная и Восточная Германия воссоединились, через 41 год после разделения. После падения второй диктатуры на немецкой земле, после распада ГДР, конфликт между Западной и Восточной Германий исчерпался. При такой передаче ИТ адресаты ПТ будут испытывать неполноту собственного информационного запаса, не компенсируемого контекстом. Их внимание рассредоточится и осложнит адекватное восприятие текста, может спровоцировать коммуникативный провал. Избежать этого позволяет специальная переводческая стратегия и комплексное применение трансформационизма и интерпретационизма: 9 ноября пала Берлинская стена. Однако 9 ноября, один из знаменательных дней истории Германии, связан и с ужасными преступлениями национал-социалистов. Падение Берлинской стены 9 ноября 1989 года изменило мир. Год спустя Германия воссоединилась, через 41 год после разделения на Западную и Восточную Германию, конфликт между которыми исчерпался после краха диктатуры в ГДР.При передаче этого фрагмента в соответствии с принципами холизма предприняты следующие преобразования ИТ:

1) изъятие недостаточности (der zweiten Diktatur auf deutschem Boden) в русле симплификации при учете прогноза когнитивного уровня адресата;

2) компенсация недостаточности (Ost-West-Konflikt) как результат эксплицитации;

3) множественные лексические и синтаксические трансформации;

4) множественные трансформации коммуникативной структуры;

5) интерпретативная перегруппировка информации в пределах контекста.

Следует подчеркнуть, что симплификация при передаче недостаточности детерминирована стремлением избежать коммуникативного шума, «хаоса впечатлений» [1], и большей коммуникативной плотностью. Закономерность такой передачи подтверждает исследование М. Бейкер, которая отмечает, что «переводные тексты менее вариативны, более однородны, чем «спонтанные». Переводы тяготеют к центру всякого континуума, избегают крайностей» [9]. Таким образом создается радикально перефразированный ПТ, соответствующий коммуникативному заданию ИТ, полно удовлетворяющий требованиям к переводу [3].

ИТ не всегда может демонстрировать признаки недостаточности, ее обнаружение возможно при детальном лингвистическом анализе и отчетливо проявляется при попытке субститутивного перевода: Уважаемые профессора! Дорогие студенты! ПТ: Hochgeherte Professoren! Liebe Studenten! провоцирует коммуникативную неудачу и свидетельствует о низкой переводческой компетенции языкового посредника. Очевидно, в академической аудитории лиц как мужского, так и женского пола. И переводчику следует учесть больший андроцентризм русскоязычного общества и бóльшую гендерную политкорректность немецкоязычного социума, эксплицируя вербально скрытую информацию: Hochgeherte Professorinnen und Professoren! Liebe Studentinnen und Studenten! Данный пример ярко иллюстрирует тесную связь эксплицитации и нормализации, т.к. приведение ПТ в соответствие с нормами ПЯ допускает большее прецизирование вербализации ПТ и обусловливает компенсацию элементов смысла, имеющих нулевую манифестацию в ИТ, таким образом реализуя переводческую интерпретацию ИТ как «видение его глазами носителя другого языка и другой культуры» [4, с. 149].

Анализ фактического материала позволяет обнаружить статус недостаточности как объективной переводческой задачи [4, с. 54] и выявить разнообразие трансформационных приемов, необходимых при ее переводе, и ее детерминированность расхождением языковой и речевой норм ИЯ и ПЯ, различием социально-исторического и культурологического опыта носителей ИЯ и ПЯ. В эмпирическом материале 62% трансформаций представляют комплексные приемы (радикальное перефразирование), подчеркивая особую роль компенсации недостаточности (в различных модификациях) как самостоятельной переводческой трансформации.

В условиях двуязычия недостаточность, представляющая переводческую проблему, требует особого внимания языкового посредника как к лингвистическим аспектам, так и к экстралингвистическим. Для успешного решения коммуникативной задачи нередко необходим учет лингвокультурологических особенностей ИЯ и ПЯ, детерминирующих наличие или отсутствие определенных форм недостаточности в ИТ и ПТ, что определяет недостаточность изолированного применения субститутивно-трансформационной и интерпретативной моделей перевода. Такой подход к переводу создает ситуацию коммуникативной неудачи, затмевая инвариантный смысл сообщения. Преимущественной моделью перевода в текстах, содержащих комплексы различных форм недостаточности, следует признать холизм с принципом комплементарности интерпретационизма и трансформационизма, поливариантным использованием специфических стратегий (эксплицитации, симплификации, нормализации), с учетом пропозиции автора и экстралингвистических социокультурных детерминант ИЯ и ПЯ.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1.         Геллен, А. Философия избыточности? – URL: www.krugosvet.ru/articles/108/1010845/1010845a1.htm (последнее обращение 25.10.07).

2.         Грудева Е.В. Избыточность текста, редукция и эллипсис. – URL: http://vak.ed.gov.ru/ru/dissertation/index.php?THESIS52=%C8%E7%E1%FB%F2%EE%F7%ED%EE%F1%F2%FC+%F2%E5%EA%F1%F2%E0+%F0%E5%E4%F3%EA%F6%E8%FF+%FD%EB%EB%E8%EF%F1%E8%F1&TITLE52=%C3%F0%F3%E4%E5%E2%E0+%C5+%C2&SPECIALTY_CODE52=&BRANCH_SCIENCE52=18&CODE_DISSERTATION_COUNCIL52=&NAME_ORGANIZATION52=&DATE_PUBLICATION_afrom52=15.08.2006&DATE_PUBLICATION_ato52=27.04.2012&ESTIMATED_DATE_DISSERTATION_afrom52=18.09.2006&ESTIMATED_DATE_DISSERTATION_ato52=22.06.2012&form52=1 (последнее обращение 07.08.2012)

3.         Нелюбин, Л.Л. Введение в технику перевода (когнитивный теоретико-прагматический аспект). – Изд. 2-е. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 216 с.

4.         Нелюбин, Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. – 3-е изд., перераб. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 320 с.

5.      Филиппова, И.Н. Вербальная недостаточность в русле интерпретационизма // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Сборник статей. №4 (15). – Тамбов: Изд-во “Грамота”, 2012. – С. 101–104.

6.      Филиппова, И.Н. Вербальная недостаточность и переводческие стратегии // Lingua mobilis.Научный журнал. №5(38) 2012. – Челябинск: Изд-во ЧелГУ, ООО «Энциклопедия». – С. 134–141.

7.      Филиппова, И.Н. Классификация вербальной недостаточности в одноязычии и двуязычии // Вопросы образования и науки: теоретический и методический аспекты: сборник научных трудов по материалам Международной заочной научно-практической конференции 30 апреля 2012 г.: в 7 частях. Часть 3. Тамбов: Изд-во ТРОО «Бизнес-Наука-Общество», 2012. – С. 137–138.

8.      Филиппова, И.Н. Перспективы холизма в переводе избыточности и недостаточности // Отечественная и зарубежная литература в контексте изучения проблем языкознания. Книга 8. Монография. – Краснодар: АНО «Центр социально-политических исследований», 2012. – С. 26–41.

9.         Baker M. Corpus-Based Translation Studies: The Challenges That Lie Ahead. – Amsterdam, 1996. – 183 р.

10.    Der Schicksalstag der Deutschen. – URL: http://www.dw-world.de/dw/article/0,,6220421,00.html (последнее обращение 16.01.2013).

11.     Deutsche Firmen setzen auf Familie. – URL: http://www.dw.de/deutsche-firmen-setzen-auf-familie/a-1168100 (последнее обращение 16.01.2013).

Особенности перевода менасивных практик (на материале английского и немецкого языков)

Автор: Новоселова Ольга Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры теории языка и межкультурной коммуникации, Тверской  государственной сельскохозяйственной академии, г. Тверь, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Проблема перевода с одного языка на другой и соответственно проблема адекватности, эквивалентности, точности перевода остается одной из актуальных проблем в переводческой деятельности, лингвистике, социальной психологии, так как «там, где требуется перевод, там приходится мириться с несоответствием между точным смыслом сказанного на одном и воспроизведению на другом языке, – несоответствием, которое никогда не удается полностью преодолеть» [2, с. 447].

Во многом существование подобной проблематики объясняется еще и тем, что при переводе уделяется внимание лишь тем аспектам, когда текст перевода должен «в полном объеме передавать содержание оригинала», «соответствовать нормам языка» и «быть сопоставимым с оригиналом по своему объему, чем обеспечивается сходство стилистического эффекта с точки зрения лаконичности или развернутости выражения» [1], а также тем, что «структура перевода должна соответствовать структуре текста оригинала: в тексте перевода не должно быть никаких изменений в последовательности изложения либо в расположении частей текста» [16, с. 2]. При этом исследователи не учитывают, например, каким образом в дискурсивном пространстве социальной коммуникации личность интерпретирует и оценивает высказывания различной иллокутивной направленности на языке оригинала и языке перевода, и какое эмоциональное воздействие оказывают высказывания на собеседников на языке оригинала и языке перевода.

Так, в частности, перформативное высказывание (англ.) I’ll kill you!может быть переведено на русский язык как Я тебя убью!; Убью я тебя!, где указанные варианты перевода передают смысл оригинала, но не способны оказать одинаковое эмоциональное воздействие на собеседника. Аналогично: менасивная конструкция (нем.) Ich werde dich tötenили Ich töte dich может быть переведена как  Я тебя убью!; Убью я тебя!; Тебя я убью! Приведенные примеры подтверждают, что в процессе перевода при сохранении передачи основного содержания дискурсивных практик необходимо учитывать то эмоциональное воздействие, которое они могут оказывать на собеседника, так как выбор языковых средств в каждом кон­кретном случае реализации коммуникативного намерения находится в определенной зависимости от отношений между партнерами, от их социально-ролевого статуса, а также от диспозиции их эмоционального состояния [7; 8; 10; 11; 12].

Отсюда возникает вопрос, каким образом и с помощью каких средств можно исследовать эмоциональное воздействие перформативных высказываний на собеседников на языке оригинала и языке перевода. Для ответов на поставленные вопросы представляется целесообразным рассмотреть дискурсивные практики различной иллокутивной направленности, например, менасивные (т.е. со значением угрозы) с позиций коммуникативного конструктивизма, т.е. как коммуникативный конструкт угрозы[3; 9; 17].

Коммуникативный конструкт угрозы представляет собой определенный тип отношений между такими понятиями антонимического плана, как эмоциональное комфортное и дискомфортное состояние [11; 13; 14]. Более того, конструкт предполагает, что кроме данных понятий антонимического порядка существует некое среднее понятие [9; 15], относящееся к тому же роду и разделяющее объемы крайних. Другими словами, на континууме содержания конструкта угрозы между комфортным и дискомфортным состоянием коммуникантов имеется промежуточное звено – аффицированное эмоциональное состояние, под которым понимается такой элемент конструкта угрозы, который отображает затронутость положительных или отрицательных эмоциональных переживаний собеседников.

Так, в условиях реальной коммуникации менасивное высказывание может не стать причиной появления у адресата каких-либо постоянных негативных переживаний или возникновения дискомфортного состояния. Подобная ситуация возможна в том случае, если адресат угрозы уверен, что адресант не в состоянии или не намерен выполнить указанное в угрозе менасивное действие. Например, следующая угроза вводит собеседника в аффицированное состояние: (англ.) Look out you don't get locked up yourself sometime, you little runt (Dreiser, 2010).

Поэтому указанную конструкцию необходимо перевести таким образом, чтобы она также оказывала аффицированное воздействие на собеседника, что подтверждается переводом указанного выше примера: Ну, смотри, как бы тебя самого когда-нибудь не упекли за решетку, стервец! (Драйзер, 1986a). Аналогично: (англ.) I'm afraid then, we can't come to terms. I'm sorry. You may find this a rather long and expensive fight (Dreiser, 2010а) – Боюсь, что мы с вами не договоримся. Жаль. Борьба может оказаться длительной и обойдется вам очень дорого (Драйзер, 1986). Ср. также: (нем.) Ein bestialischer Wunsch, für den man dich hängen sollte– aber es war ein Streich zum Zerplatzen (Schiller, 2013) – Гнусное пожеланье, за которое тебя следовало бы вздернуть. Но шутка такая, что лопнуть можно (Шиллер, 1978); (нем.) Noch weiß ich Mittel, die den Stolz eines einbildischen Starrkopfs so hübsch niederbeugen können– Klöster und Mauern! (Schiller, 2013) – Я знаю средство, которое живо сломит гордость строптивой упрямицы,– монастырские стены! (Шиллер, 1978)

Следует учитывать, что практика-угроза, произнесенная перед осуществлением говорящим указанных в ней менасивных действий, вводит собеседника в дискомфортное эмоциональное состояние. Например, следующие практики на оригинальном языке оказывают то же эмоциональное воздействие, что и их перевод: (англ.) I'll show you now! You tow-headed beast! I know you now for what you are! I'll teach you once for all! Take that, and that, and that!(Dreiser, 2010а) – Я тебе покажу, будешь знать, как прикидываться овечкой! Теперь я тебя раскусила! Теперь я тебя проучу, раз и навсегда проучу. Вот тебе, вот тебе! Вот тебе! (Драйзер, 1986); (англ.) Really, you're not the man I thought you were at all, if you don't instantly let me go(Dreiser, 2010а) – Если вы сию же минуту не отпустите меня, значит, вы не тот человек, каким я вас считала(Драйзер, 1986); (нем.) Ich will ihn dafür in die Hölle stoßen (Schiller, 2013) – За это он полетит у меня в ад!; (нем.) Ich will ihn zu Staub zerreiben (Schiller, 2013) – Я его в порошок сотру! (Шиллер, 1978).

Кроме того материал исследования показывает, что для коммуникативного взаимодействия по типовому фрейму «угроза» характерно использование говорящим в пределах одного репликового шага нескольких практик-угроз, последовательно изменяющих эмоциональное состояние адресата в сторону дискомфорта. Например: (англ.) See here, you are in quite as delicate a situation as I am, if you only stop to think (a). This affair, if it gets out, will involve not only me and Mrs. Cowperwood, but yourself and your wife, and if I am not mistaken, I think your own affairs are not in any too good shape (b). You cannot blacken your wife without blackening yourself– that is inevitable (c). None of us is exactly perfect (d). For myself I shall be compelled to prove insanity, and I can do this easily (e). If there is anything in your past which is not precisely what it should be it could not long be kept a secret (f). If you are willing to let the matter drop I will make handsome provision for you both; if, instead, you choose to make trouble, to force this matter into the daylight, I shall leave no stone unturned to protect myself, to put as good a face on this matter as I can (g) (Dreiser, 2010а).

В переводе указанных выше дискурсивных практик: Мне кажется, что вы сами находитесь в довольно щекотливом положении, и, если только вся эта история выйдет наружу, ваша личная жизнь станет предметом толков и обсуждений ничуть не менее, чем моя или миссис Каупервуд, а ведь, насколько мне известно, она далеко не безупречна (a). Вы не можете очернить вашу жену, не очернив вместе с тем и самого себя, – одно неизбежно повлечет за собой другое (b). Все мы не безгрешны (c). Я в таком случае, разумеется, вынужден буду доказать невменяемость миссис Каупервуд, – мне ничего не стоит это сделать (d). А вот если у вас в прошлом не все ладно, это мгновенно станет достоянием молвы, имейте в виду (e). Если вы согласитесь предать дело забвению, я не останусь в долгу перед вами и вашей супругой (f). Если же, наоборот, вы найдете нужным поднять шум, и эта злосчастная история получит огласку, я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить свое имя (g)(Драйзер, 1986) сохраняются направления воздействия, создаваемые оригинальными практиками-угрозами, не смотря на то, что изменяется интенсивность их воздействия. Подобное расхождение во многом связано не только с тем, что переводчик изменил границы предложений, а с тем, что он изменил расположение показателей модальности в виде дополнительных строевых элементов. Так в русскоязычной версии реплика с глаголом казаться объединят в своей поверхностной структуре перевод двух англоязычных реплик (a) и (b), в то время как соответствующий глаголу казаться глагол think в англоязычной версии употреблен только в реплике (b). Англоязычная реплика (a) не содержит дополнительного строевого компонента в виде модального глагола think, который мог бы, расширяя коммуникативное пространство, ослабить ее перформативное воздействие, следовательно, англоязычная практика (a) оказывает аффицированное воздействие (см. схему выше), а ее русскоязычный эквивалент (a) ослабляет перформативное воздействие угрозы. Также, например, при переводе англоязычной практики (f) был опущен модальный глагол could, который ослабляет перформативное воздействие угрозы. Следовательно, перевод указанной конструкции (f)оказывает более сильное воздействие на адресата, чем англоязычный эквивалент. Представленный в следующем виде он смог бы передать требуемое эмоциональное воздействие: А вот если у вас в прошлом не все ладно, это может мгновенно стать достоянием молвы[5; 12].

Аналогично при переводе с немецкого языка наблюдается несоответствие передачи эмоционального воздействия: (нем.) Wart! so sollst du vor mir zittern! (Schiller, 2013) – Постой же! Ты затрепещешь передо мной! (Шиллер, 1978), где модальный глагол sollen обладает свойством расширения и усиления перформативного воздействия практики на эмоциональное состояние, в то время как русскоязычный вариант обладает лишь свойством аффицированного воздействия. Ср. также: (нем.) Er soll dafür büßen!(Schiller, 2013) – Он за это поплатится(Шиллер, 1978).

Итак, для адекватной передачи содержания (смысла) переводимых практик и, следовательно, эмоционального состояния при переводе необходимо учитывать воздействие вербальных практик на эмоциональное состояние собеседника, так как эмоциональное состояние партнеров по общению находит свое отражение в выборе ими языковых средств маркирования коммуникативной интенции. Например, известно, что нахождение автора угрозы в зоне близкой к дискомфортному эмоциональному состоянию (зона аффицированного негативного переживания) определяет маркирование им коммуникативной интенции угрозы в английском языке чаще всего простыми восклицательными предложениями, которые содержат упоминание возможного наказания, менасивного действия. Наоборот, нахождение автора угрозы в аффицированном положительном состоянии определяет выбор им условных сложноподчиненных и сложносочиненных предложений, содержащих в своей семантической структуре указание на каузируемые говорящим действия и на действия говорящего [4; 6].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Архипов, А.Ф. Самоучитель перевода с немецкого языка на русский. – М.: Высшая школа, 1991.

2. Гадамер,  Г.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Пер. с нем., общ. ред и вступ. ст. Б.Н. Бессонова. – М.: Прогресс, 1988. – 704 с.

3. Келли, Дж. Психология личности. Теория личных конструктов. – СПб.: Речь, 2000. – 182 с.

4. Новоселова, О.В. Коммуникативные маркеры дискурса угрозы [Электронный ресурс] // Электронный научный журнал «Мир лингвистики и коммуникации». – Тверь: ТГСХА, ТИПЛиМК, 2010, № 3 (20). – ISSN 1999 - 8406; Гос. рег. № 0420800038. - Идентификационный номер 0421000038\0022. - Режим доступа: http://tverlingua.ru

5. Новоселова, О.В. Коммуникативное пространство композитных перформативных угроз // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. Серия: Филология, 2012, № 4, Т.1. – С. 182 – 190.

6. Новоселова, О.В. Особенности формального варьирования дискурсивных практик-угроз // Современные направления анализа и интерпретации инокультурных текстов: сборник научных трудов III Всероссийской школы-семинара «Современные направления анализа и интерпретации инокультурных текстов». − Томск: Изд-во Томского политехнического университета, 2013. – С. 93 – 99.

7. Новоселова, О.В. Коммуникативно-конструктивное пространство регулятивных менасивных действий [Электронный ресурс] // Электронный научный журнал «Мир лингвистики и коммуникации». – Тверь: ТГСХА, ТИПЛиМК, 2013а. – № 3 (32)

8. Новоселова, О.В. Функционально-семантическая характеристика дискурсивных практик со значением угрозы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - Тверь: ТГСХА, 2013б. – 22 с.

9. Романов, А.А., Немец, Н.Г. Дискурс утешения: Лингвопсихологический анализ. – М.: ИЯ РАН, 2006. – 144 с.

10. Романов, А.А., Новоселова, О.В. Дискурсивная топонимия практик-угроз [Электронный ресурс] // Электронный научный журнал «Мир лингвистики и коммуникации». – Тверь: ТГСХА, ТИПЛиМК, 2012. - № 3 (28). – ISSN 1999 - 8406; Гос. рег. № 0420800038. - Идентификационный номер 0421200038\0030. - Режим доступа: http://tverlingua.ru/archive/028/07_28.pdf

11. Романов, А.А., Новоселова, О.В. Психосемантика конструкта угрозы в политической коммуникации // Вестник Тверского Государственного Университета. Серия: Педагогика и психология, 2012а, №3. – С. 6 – 16.

12. Романов, А.А., Новоселова, О.В. Дискурс угрозы в социальной интеракции. – Москва-Тверь: ИЯ РАН, Тверская ГСХА, 2013. – 168 с.

13. Романов, А.А., Новоселова, О.В. Конструктивно-коммуникативное пространство композитных менасивных практик //Когнитивные исследования на современном этапе. КИСЭ-2013: Сборник статей Четвертой Международной научно-практической конференции (8-9 апреля 2013 г., Россия, Ростов-на-Дону). – Ростов н/Д: МАРТ, 2013а. – С. 411 – 414.

14. Романов, А.А., Новоселова, О.В. Психосемантика медийного дискурса угрозы в политической коммуникации // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: межвуз. сб. науч. тр. – Вып. 11 / отв. ред. А.Г. Пастухов. – Орёл: ФГБОУ ВПО «ОГИИК», ООО «Горизонт», 2013б. – С. 148 – 159.

15. Романова, Л.А. Структурно-семантические аспекты перформативов в функциональной парадигме языка. – М.: ИЯ РАН, 2009. – 180 с.

16. Степанов, В.Г. Теоретические основы редактирования переводной литературы. – М.: Мир книги, 1997.

17. Хьелл, Л., Зиглер, Д. Теория личности. – СПб.: Питер Пресс, 1997. – 608c.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ПРИМЕРОВ

1. Dreiser, T. The financier [Электронный ресурс]. – Электрон. данные. – 2010. – Режим доступа: http://www.study.ru, свободный. – Загл. с экрана. – Яз. англ., 20.11.10.

2. Dreiser, T. The Titan [Электронный ресурс]. – Электрон. данные. – 2010а. – Режим доступа: http://www.gutenberg.org, свободный. – Загл. с экрана. – Яз. англ., 20.11.10.

3. Schiller, F. Die Räuber [Электронный ресурс]. – Электрон. данные. – 2013. – Режим доступа: http://www.digbib.org/Friedrich_von_Schiller_1759/ Die_Raeuber_.pdf, свободный. – Загл. с экрана. – Яз. нем., 24.08.13.

4. Драйзер, Т. Титан / Собрание сочинений в 12 томах.– М.: Правда, 1986. – Т. 4. – 589 с.

5. Драйзер, Т. Финансист / Собрание сочинений в 12 томах. Пер. М. Волосова. Пер. В. Курелла и Т. Озерской. – М.: Правда, 1986а. - Т. 3. – 558 с.

6. Шиллер, Ф. Разбойники / Разбойники; Коварство и любовь. Пер. Н. Ман. – Минск: Народная асвета, 1978. – С. 3 – 120.

Особенности перевода названий растений (на материале немецкого языка)

Швецова Юлия Васильевна — Магистрант, Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, Елец, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Растительный мир, окружающий человека, разнообразен и многогранен. Роль и значение растений издавна представляли постоянный интерес как в бытовом, так и в научном плане.

Названия растений бывают специальные, международные – принятые учеными-ботаниками разных стран в соответствии с общепринятой ботанической номенклатурной. Латинский язык является универсальным для всего научного сообщества, им удобно пользоваться, так как это мертвый язык: он не меняется со временем, у него не существует диалектов. Любой сможет понять, о каком растении идет речь, если ему знакомо латинское название растения. Бывают названия общеупотребимые, или простонародные – этими словами растения называют в быту люди, проживающие в той или иной местности. У одного и того же растения, растущего в разных уголках земного шара, может быть множество простонародных названий.

Примером тому служит занимательный случай, рассказанный студентам на лекции советским ученым С. С. Станковым. Речь шла об экспедиции двадцатых годов по реке Ветлуга. Уставшие после трудного перехода ботаники вечером набрели на избушку лесника. После отдыха они принялись за разборку растений, найденных днем. Лесник с интересом наблюдал за гостями, время от времени называя те виды, которые были ему известны. Очередь дошла до красивого и редкого растения, прозванного венериным башмачком, – изящной лесной орхидеи, чей цветок с крупной желтой губой и более мелкими удлиненными пурпурно-бурыми боковыми лепестками действительно напоминает женскую туфельку. Ученые называют его Cypripedium calceolus, дважды подчеркивая подобное сходство: родовое Cypripedium происходит от греческого cypripedilum – «башмачок Киприды (Венеры)», а латинское calceolus означает тоже «маленький башмак». «Эта трава мне знакома, – уверенно сказал хозяин. – Мы зовем ее драповой галошей». Сама «галоша» не удивила ботаников. Все-таки между башмачком, пусть маленьким, и галошей сходство, как ни говорите, есть. А вот почему «драпова»? «Драпова – значит, очень хорошая, добротная», – объяснил лесник. Дело в том, что в те времена качественным и практичным считалось пальто из драпа. Драп потерял свое первоначальное значение ткани, материала и превратился в некую меру качества. Кроме того, это растение имеет еще народные варианты: марьин башмачок и кукушкины сапожки [1].

Номинации растительного мира часто вызывают трудности при переводе с одного языка на другой. Важным аспектом при переводе растений является отнесение их к реалиям. «Реалии – это слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и/или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются переводу “на общих основаниях”, требуя особого подхода» [2, с. 47]. Многие исследователи также пользуются вместо него понятиями «безэквивалентная лексика» и «лакуны». Объекты и явления, включаемые в число реалий (безэквивалентной лексики), так или иначе переводимы на другие языки. Конечно, такие лексические единицы переводить сложно, но для них все же находятся соответствия в языке перевода [3, с. 61–63]. Они могут основываться на разных принципах: фонетическом, морфемном, смысловом или любом другом – однако перевод реалий является неотъемлемой частью работы переводчика.

Для того чтобы выполнить адекватный перевод, переводчик обязан обладать фоновыми знаниями и иметь довольно развитую интуицию. Трудностью при переводе реалий является отсутствие в языке перевода какого-либо понятия, которое имеется в исходном языке. В таком случае на помощь переводчику приходят фоновые знания

Для перевода реалий не существует одного универсального способа. В транслатологии (или переводоведении) существуют различные способы передачи реалий.

1. Транскрипция и транслитерация. Транслитерация – передача звучания иноязычного слова буквами русского языка (передача графической формы). Транскрипция – передача звуковой формы. Эти приемы применяются при передаче иноязычных имен собственных, географических названий, названий газет, журналов.

2. Калькирование – один из приемов перевода, состоящий в том, что слова и выражения одного языка переводятся на другой язык путем точного воспроизведения средствами исходного языка их морфемной или словесной структуры.

3. Уподобление – поиск ближайшего по значению соответствия в языке, на который производится перевод, для лексической единицы имеющегося языка, не имеющей эквивалента.

4. Трансформационный перевод – перестройка синтаксической структуры предложения.

5. Описательный перевод – раскрытие значения лексических единиц при помощи развернутого словосочетания.

Следует отметить, что к передаче каждой реалии нужно подходить индивидуально, так как в зависимости от контекста она может проявлять те или иные признаки, которые нужно учитывать при выборе переводческой стратегии.

Например, научное название растения водосбор – аквилегия. Происхождение народного «имени» пытаются объяснить тем, что растение якобы удерживает воду в цветках или на листьях. До середины XVIII века в большинстве стран, в том числе и в России, это растение называли либо голубками, либо орликами. Название «водосбор» родилось в середине XVIII века вместе с появлением научной номенклатуры – «официальных» названий растений. У немцев цветок носит название, производное от латинского слова Аkelei. Латинское название тоже «птичье»: аquila – «орел» (лат.), соответственно, Aquilegia – тот же русский «орлик».

Очень интересна с точки зрения переводоведения книга поэта и переводчика Д. П. Ознобшина «Селам, или Язык цветов», популярная в XVIII–XIX вв. Несмотря на арабский колорит, в основе книги лежит немецкое произведение «Язык цветов». Материал ознобишинского «Селама» неоднороден. Статьи его посвящены 392 растениям, причем около трети переведено с немецкого достаточно точно. Таковы, например, словарные статьи, посвященные базилику: Basilicum. Nur durch Annäherung lernst Du mich kennen – «Базилик. Только вблизи ты узнать меня можешь»; ежевике: Brombeere. Zürne nicht langer – «Ежевика. Перестань сердиться»; лилии огнецветной (луковиценосной): Feuerlilie. So wie die Farben glühen, so glühet mein Herz in unendlicher Liebe fiir Dich – «Лилия огнецветная. Как горят краски сии, так пылает к тебе любовью мое сердце». Дефиниция плюща дана с большой точностью: Epheu. Ewig halte ich fest was ich einmal erkohren; nicht die Strenge des Nordens, noch des Südens versengende Strahlen ziehen mich von der Erwählten ab – «Плющ. Навсегда и крепко привязан я к тому, что избрал однажды, ни суровость Севера, ни палящие лучи Юга не отвлекут меня от избранной мною».

Приведем примеры перевода известных и полезных растений, многие из которых являются лекарственными.

Толокнянка обыкновенная – трава, применяемая как дезинфицирующее средство при воспалительных заболеваниях; латинское название – uva-ursi – «медвежья ягода». Буквально совпадает с русским переводом немецкий перевод – die Bärentraube.

Латинская терминология является интернациональной благодаря общекультурному наследию и воздействию латинского языка на языки Европы, в том числе на немецкий язык. С другой стороны, не выходят из употребления народные названия растений. В связи с этим в словарях практикуется подача латинского ботанического термина наряду с народным названием растения.

Крапива – многолетнее травянистое растение семейства крапивных (Urticaceae). Родовое название растения встречается у многих римских авторов и образовано от латинского глагола urere – «жечь», указывающего на общеизвестное свойство крапивы оставлять микроожоги на кожном покрове. Представленная характеристика растения нашла отражение не только в русских народных названиях растения (жалива, жалюга, жегало), но и в немецком – die Brennessel (нем. brennen – «гореть», die Nessel – «крапива»).

Фиалка трехцветная, анютины глазки, иван-да-марья – растение семейства фиалковых (Violaceae). Латинское название Viola tricolor переводится буквально как «фиолетовая трехцветная», ср. немецкие названия das Dreifarbige Veilchen (нем. drei – «три», farbig – «цветной», das Veilchen – «фиалка») и die Dreifaltigkeitsblume (нем. drei – «три» faltig – «складчатый», die Blume – «цветок»). Следует отметить, что в христианском мире трехцветная фиалка носит название цветок Святой Троицы, так как каждая сторона треугольника считается одним из лиц Святой Троицы со Всевидящим оком в центре. Этому наименованию соответствует немецкое название die Dreifaltigkeitsblume. Термин die Dreifaltigkeit в Большом толковом словаре немецкого языка трактуется в соответствии с христианским учением следующим образом: die Einheit von Gott Vater, Gott Sohn (Christus) und dem Heiligen Geist, die zusammen Gott sind (нем. Trinitaet – «триединство»).

Череда – однолетнее травянистое растение семейства сложноцветных (Compositae). Латинское название Bidens и немецкое der Zweizahn растение получило по строению плода – продолговатой, сплюснутой семянке, имеющей два зубчика: лат. bis – «два», dens – «зуб»; нем. zwei – «два», der Zahn – «зуб».

Зверобой носит фольклорное название «мужичья кровь», так как его пьют при заболеваниях, вызванных поднятием тяжестей. Для обозначения зверобоя в немецком языке на основе калькирования образован термин Mannblut (нем. der Mann – «муж, мужчина», das Blut –«кровь») – букв. «мужская кровь» [4, c. 64]. Ср. тж.: нем. Mannskraft – букв. «мужская сила».

Листья медуницы применяют при заболеваниях органов верхних дыхательных путей, легких, в том числе при туберкулезе. На указанном свойстве растения основаны латинское родовое название Pulmonaria (лат. pulmo – анат. «легкое»); русское – легочница, легочная трава, легочный корень; немецкое – Lungenkraut, Lungentee (нем. die Lunge – анат. «легкое»).

В заключение следует отметить, что такое явление, как реалия, до сих пор представляет сложность в теории и практике перевода, но с другой стороны, тем самым оно привлекает огромный интерес лингвистов и переводчиков. Тема эта является актуальной в любое время, так как связана с историей общества, с техническим прогрессом, с развитием межкультурной коммуникации. Можно предположить, что интерес к переводу реалий будет только расти.

Библиографический список

1.        Бугаев И. В. Научные и народные названия растений и грибов: Монография. Томск: ТМЛ-Пресс, 2010.

2.        Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М.: Высшая школа, 1986.

3.        Карасева Е. В. Преодоление интерференции и установление лексической эквивалентности при переводе (на материале немецкой и русской лексики // Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода: Международный сборник научных статей. Выпуск 4. Н. Новгород: Бюро переводов «Альба», 2014. С. 60–67.

Особенности перевода частиц как особой части речи в немецком языке

Стрельцова Анна Дмитриевна — Студент, Арзамасский филиал Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского, Арзамас, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В. М. Алпатов справедливо отмечал, что ни в грамматических исследованиях по отдельным языкам, ни в трудах по общему языкознанию вопрос о частях речи, о количестве и качестве их в языках различных типов и семей, об их лингвистической природе не получил удовлетворительного разрешения. Именно по этой причине одной из основных трудностей исследования вопроса о частях речи считается то, что некоторые классы слов не подходят в систему классификаций многих ученых [1, c. 131]. По этому поводу высказался еще Л. В. Щерба, заметивший, что всегда остается какое-то количество слов, которые никуда не подходят. Их причисляют или к наречиям, или к частицам, являющимся своего рода складочными местами, куда отбрасывают все лишнее, ненужное, что никуда не подходит [5, c. 77].

Что касается германистики, то частицы также не рассматривались в совокупности. Немецкие исследователи выявили спорность проблемы относительно класса частиц, что является их прямой заслугой. Только известный немецкий лингвист Г. Хельбиг в труде «Частицы» раскрыл перспективы и тенденции этого вопроса. Он подчеркивал, что частицы необходимо изучать с точки зрения прагматико-коммуникативных факторов, а не их денотативной семантики, которая у них мала, и не с морфолого-синтаксической стороны [4, c. 272].

Изучая частицы как особенную часть речи, необходимо отметить, что части речи – такая категория, которая связана с сущностью языка как средства общения и поэтому является до известной степени общей всем языкам, хоть и реализуется в языках по-разному. Особое положение частиц наряду с другими частями речи особенно актуально для немецкого языка, поскольку морфологические особенности каждого разряда в системе частей речи связаны с синтаксическими особенностями: порядком слов, с типом предложения, с интонацией. Также стоит заметить, что частицы нельзя смешивать ни с модальными словами, ни с наречиями.

Главным отличием от других неизменяемых слов, а именно модальных слов и наречий, является то, что частицы не могут употребляться как члены предложения. Частицы не могут, как наречия, отвечать на вопросы с вопросительным словом или, как модальные слова, на вопросы без вопросительного слова. В отличие от служебных слов – союзов и предлогов – частицы не служат для выявления отношений между понятиями, а приносят специальный смысловой тон в значение других слов или в значение всего предложения [3, c. 143].

Не обладая независимым лексическим значением, частицы играют в языке значительную функциональную роль, поэтому их часто называют «функциональными словами». Принимая участие в общей модальности предложения (объективной модальности), они вносят в него некую коннотацию, вспомогательные аспекты. Частицы показывают субъективную модальность (второй модальный слой), которая накладывается на общую модальность предложения. Кроме функциональной роли частицы имеют важное стилистическое значение. Роль частиц в большой степени обусловлено контекстуально.

Усилительно-выделительная, или усилительная, частица ja («ведь, же») употребляется в побудительных и повествовательных предложениях и не употребляется в вопросительных предложениях. Например: Die Prüfung ist ja ein Kriterium («Экзамен – это критерий»).

Усилительная частица denn, напротив, довольно часто встречается в вопросительных предложениях. Роль частицы denn в вопросительном предложении (в безударном положении) заключается в том, чтобы усилить значимость вопроса. При этом говорящий должен обращать внимание на предыдущее высказывание и предполагать, что слушатель уже владеет запрашиваемой информацией. Например: Ist das Essen denn schmackhaft? («Эта еда вкусная?»).

Частица doch не употребляется в вопросительных предложениях без вопросительного слова, а используется только в побудительных и повествовательных предложениях. Например: Er probiert doch, diese Arbeit besser zu machen («Он старался сделать эту работу лучше») [3, c. 203].

Частица wohl употребляется в вопросительных и повествовательных предложениях, но не используется в восклицательных и побудительных высказываниях. Например: War die Prüfung wohl ein Erfolg? («Был ли этот отзыв полезным?»).

Частицы bloß и nur можно встретить во многих видах предложений. В повествовательных предложениях они выражают ограничение высказывания со стороны говорящего. Например: Er erhielt nur einen Trostpreis («Он получил только один утешительный приз»). В предложениях эмоционально-насыщенного содержания частицы bloß и nur имеют усилительное значение и подчеркивают мгновенно возникающее чувство или желание говорящего. В вопросительных предложениях без вопросительного слова эти частицы, так же как в повествовательных предложениях, имеют ограничительное значение. По этой причине частицы bloß и nur не могут употребляться со словами, которые ввиду их лексического значения не допускают подобного ограничения. Нельзя сказать: War die Arbeit nur (bloß) ausgezeichnet? («Работа была только отличная?»); War er nur (bloß) Regierungschef? («Он был только главой правительства?»).

В побудительных предложениях с императивом или без него частицы bloß и nur, несущие в этом случае ударение, выражают настоятельное требование, одновременно связанное с угрозой неприятных последствий: Nur (bloß) langsam! («Только медленно!»). В побудительных предложениях безударные частицы bloß и nur выражают отсутствие заинтересованности говорящего в действии. Например: Lass ihn nur reden! («Пусть говорит!»).

Безударная частица auch используется в вопросительных предложениях как с вопросительным словом, так и без него, а также отражает сомнения. Г. Хельбиг приводит следующие примеры: (Der Weihnachtsmann zu den Kindern): «Seid ihr auch alle artig gewesen? («Вы все такие же?»). Выступая в побудительных предложениях, частица auch несколько ограничивает содержание побуждения: Sei auch schön artig! («Будь такой же красивой!») [4, c. 91].

Следует обратить внимание и на частичку mal. Она употребляется в повествовательных и побудительных предложениях и не может использоваться в восклицательных и вопросительных предложениях. Безударная частица mal в повествовательном предложении показывает что-то «непринужденное», придает высказыванию смягчающий оттенок: Er will die Arbeit mal abschließen («Он все-таки хочет завершить работу»). Сохраняется то же коммуникативное значение в побудительных предложениях, но одновременно собеседник побуждается к выполнению действия, выраженного в побуждении: Komm mal her! («Иди сюда!»). Известный лингвист-русист. В. В. Виноградов писал, что «присоединяясь к императивным формам, частица ка придает волеизъявлению смягченный характер, интимную или фамильярную окраску» [2, c. 458]. То же самое можно сказать и о немецкой частице mal. Употребление частиц, а именно частицы mal, зависит не только от структурного типа предложения, но и от его лексического наполнения.

Несомненно, можно выявить значение частицы, если обнаружить, какие семантические компоненты значения частицы взаимодействуют с контекстом и какие именно элементы контекста помогают им проявиться, в результате чего оказываются реализованными функции уточнения, усиления, ограничения значений других слов и т. д.

Библиографический список

1.        Алпатов В. М. История лингвистических учений.Уч. пос. для вузов. 4-е изд., испр. и доп. М.: Языки славянской культуры, 2005. 368 с.

2.        Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.: Высшая школа, 1972. 601 с.

3.        Перельман Г. И. Сопоставительный анализ немецких и русских частиц // Язык, культура, менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории: Материалы VII международной научно-практической конференции 24–26 апреля 2008 г. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2008. 261 с.

4.        Хельбиг Г., Буша Й. Немецкая грамматика. Лейпциг: Энциклопедия, 1989. 383 с.

5.        Щерба Л. В. О частях речи в русском языке // Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. 432 с.

Преодоление интерференции и установление лексической эквивалентности при переводе (на материале немецкой и русской лексики)

Автор: Карасёва Елена Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков, Елецкого государственного университета им. И. А. Бунина), г. Елец, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Перевод является сложным видом речевой деятельности, при овладении которым необходимо формировать специфические навыки и умения. Перевод отличается от других видов речевой деятельности не только тем, что он освещает аудирование и говорение или чтение и письмо, но и тем, что он осуществляется в условиях двуязычия.

В практике переводческой и лексикографической работы, а также преподавания иностранных языков особые трудности представляют межъязыковые омонимы и паронимы. Межъязыковыми омонимами можно назвать слова обоих языков, сходные до степени отождествления по звуковой (или графической) форме, но имеющие разные значения. К межъязыковым паронимам следует отнести слова сопоставляемых языков, не вполне сходные по форме, но могущие вызвать у большего или меньшего числа лиц ложные ассоциации и отождествляться друг с другом, несмотря на фактическое расхождение их значений.

Все эти семантически несколько разнородные случаи объединяет то практическое обстоятельство, что слова, ассоциируемые и отождествляемые (благодаря сходству в плане выражения) в двух языках, в плане содержания или по употреблению не полностью соответствуют или даже полностью не соответствуют друг другу. Именно поэтому слова такого типа получили во французском языкознании название faux amis du traducteur – «ложных друзей переводчика».

Сделать точный перевод очень сложно по причине того, что разные языки отличаются как по грамматическому строю, так и по простому количеству слов, не говоря уже о различии культур. При переводе не стоит прибегать к “буквализму” (пословному воспроизведению исходного текста в единицах переводящего языка).

Перевод географических названий обычно не представляет трудности, так как они воспроизводятся механически – путем транслитерации: иногда побуквенно (Berlin – Берлин, Bern – Берн, London – Лондон, der Ob – Обь), иногда с небольшими фонетическими изменениями (Moskau – Москва). Однако привычка механического воспроизведения географических названий в некоторых случаях может сыграть злую шутку, поскольку встречаются географические названия, имеющие одинаковое или почти одинаковое звучание и написание, но обозначающие разные географические объекты: Algier – Алжир (город), Algerien – Алжир (государство); Moskau – город Москва, die Moskwa – Москва-река и т.д.

Особое внимание следует обращать на перевод слов, объем значений которых не совпадает в родном языке. Исследование подобных межъязыковых соответствий является объектом изучения контрастивной лингвистики. Межъязыковые соответствия – это единицы разных языков, имеющие сходство в семном составе. Это сходные по семантике единицы двух языков, которые могут быть поставлены друг другу в соответствие независимо от того, часто ли они используются для взаимного перевода или могут быть использованы для перевода лишь теоретически, в некоторых специальных контекстах [2, с. 34].

Важным моментом при контрастивном описании лексики является количество лексических единиц языка сопоставления (в нашем случае – немецкого языка), приведенных в соответствие исследуемой единице исходного языка (русского языка). Исходя из этого, можно выделить линейные соответствия, векторные соответствия и лакуны.

При линейном соответствии единице исходного языка соответствует лишь одна единица языка сопоставления, не имеющая синонимического ряда. Значение немецкого слова полностью соответствует значению одного русского слова. Такое соответствие предполагает, что во всех (или почти во всех) случаях использования немецкого слова в тексте оно будет передано в переводе этим русским словом. Такие постоянные равноценные соответствия называются эквивалентами. Например: вилка – Gabel; зеркало – Spiegel; город – Stadt; январь – Januar; свинец – Blei; красный – rot; луна – Mond; миля – Meile.

При векторном соответствии единице исходного языка соответствует несколько единиц языка сопоставления, выражающие различные семантико-стилистические оттенки или же разные значения. К примеру, в русском языке двум или нескольким немецким глаголам может соответствовать один глагол, который соответственно будет иметь более широкий объем значения: знать – wissen etw. (Allgemeines) oder wissen + придаточное дополнительное vs., kennen j-n, etw. (+ прямое дополнение); предлагать – vorschlagen (сделать что-то) + инфинитивная конструкция с zu vs. anbieten + прямое дополнение; жить – leben (жить, существовать), wohnen (проживать); мочь – können (иметь возможность или способность к чему-либо), dürfen (иметь разрешение); переводить – übersetzen (переводить на какой-либо язык), dolmetschen (переводить устно).

Таким образом, русские глаголы оказываются в типологическом плане гиперонимами, а немецкие, соответственно, – гипонимами. Соотношение гиперонимов и гипонимов – важный типологический признак, характеризующий лексические системы языков. Гипонимичность немецкого языка связана с развитым словосложением и дифференцированной категоризацией отдельных понятий.

Примеры русско-немецких векторных соответствий: костюм – Аnzug (мужской костюм), Kostüm (женский костюм), Tracht (национальный костюм); майка – T-Shirt(футболка, фуфайка), Nicki (детская майка), Тrikot, Trikothemd, Sporthemd (спортивная майка), Unterhemd (майка из разряда «бельё»); река – Fluß (небольшая река), Strom (река, впадающая в море или океан); издание – Herausgabe (действие), Veröffentlichung (опубликование закона и т.п), Ausgabe (печатное произведение), Auflage (тираж); столовая – Speiseraum, Kantine (столовая на предприятии), Mensa (столовая в вузе), Schülergastätte.

Примеры немецко-русских векторных соответствий: Schwiegervater – cвёкр, тесть; Schwiegermutter – cвекровь, тёща; Schwager – шурин, деверь; Schwägerin – золовка, свояченица, невестка (жена брата); Ausgabe – выдача, печатное издание, расход; Land – страна, земля (административно-территориальная единица), край, почва, суша, деревня (сельская местность); Laden – небольшой магазин, ставень; Zimmer – комната, номер (в отеле); verheiratet sein – быть женатым, быть замужем; übersetzen – переводить (на какой-либо язык), переправлять (перевозить на дугой берег).

Отсутствие межъязыкового соответствия в одном языке относительно другого называют лакунарностью, т.е. единице исходного языка не соответствует ни одной единицы языка сопоставления [1, с. 31 – 33]. Такие языковые единицы называют также безэквивалентными [3, c. 156 – 157]. В словаре Duden Fremdwörterbuch одно из значений понятия «лакуна» определяется как «пробел»; подобный термин является достаточно оправданным в контексте контрастивного исследования культур.

Основными признаками лакун являются их необычность, экзотичность, непонятность или неточность, дополнительными – их странность, неожиданность, непредсказуемость для реципиента. Определить, систематизировать и классифицировать лакуны возможно лишь благодаря переводу и процессу перевода, так как лакуна есть результат тесного контакта культур.

Немецко-русские лакуны (отсутствие узуальной единицы в немецком языке при наличии ее в русском): щи – Kohlsuppe (суп из капусты); кулебяка – Kuljebjaka; ушанка – Uschanka; мизинец – kleine Finger; гастроном - Feinkosthandlung; борщ – Suppe aus Gemuse mit roten Ruben; кипяток – «только что вскипяченная вода»; старшеклассник – «ученик старших классов средней школы»; квартал – «часть улицы между двумя перекрёстками»; однофамилец – «тот, кто носит с кем-либо одну фамилию».

Русско-немецкие лакуны (отсутствие слова в русском языке при наличии ее в немецком): артист, исполняющий сочиняемые им сатирические миниатюры, – Kabarettist; torkeln, taumeln – идти, качаясь из стороны в сторону; morastig – покрытый лужами, болотистый; Geschwister – братья и сестры; Feierabend – вечер после работы; Wochenende – вечер пятницы + суббота + воскресенье.

Особое внимание нужно обратить на разную сочетаемость слов: leichte Arbeit (легкая работа); leiser Wind (легкий ветер); verträglicher Charakter (легкий характер). Русское прилагательное родной соответствует нескольким немецким: его родной отец – der leibliche Vater, родной город – die Heimatstadt, родной дом – das Vaterhaus, родной язык – die Muttersprache.

При переводе необходимо преодолевать такое явление, как интерференция (наложения сформированных навыков на вновь формируемые со знаком минус, или отрицательный перенос).

Фонетическая интерференция включает ошибки фонологического характера, искажающие звуковую форму и смысл, затрудняют, а то и нарушают акт коммуникации. Например, fordern (требовать) – fördern (способствовать, содействовать); немецкое Kurort обозначает и в русском языке курорт, но с большим трудом привыкают к тому, что ударение в немецком языке падает не на последний, а на первый слог “Kurort”.

Лексическая интерференция обычно приводит к буквализмам. Так, например, слово Magazin, n, понимается и переводится обучаемыми как магазин (Laden, m; Geschäft, n; Handlung, f;), а не иллюстрированный журнал.

В современном немецком языке есть много существительных-омонимов, и различаются они при помощи рода:

Грамматическая интерференция может возникнуть в переводе ряда грамматических форм и конструкций, например, при несовпадении управления глаголов двух языков: русский глагол ждать требует прямого дополнения, а немецкий глагол warten – косвенного, необходимо использовать предлог auf (Akk.). Сравните: ответить на вопросы – beantworten die Fragen; восхищаться картинами – bewundern die Gemälde; просить извинения – um Entschuldigung bitten.

Cинтаксическая омонимия охватывает синтаксические служебные слова (союзы, частицы и т. д.). Синтаксическими омонимами называются служебные слова, имеющие одну и ту же форму, но различающиеся по своей синтаксической функции. Например, das – артикль среднего рода, das – относительное местоимение среднего рода,  daß – союз. Ich glaube, daß das Buch interessant ist. – Я полагаю, что книга интересна.

В общении с носителями языка, а также при чтении художественной, публицистической и научной литературы можно столкнуться с малопонятными и труднопереводимыми словами. К числу таковых принадлежат неологизмы, активно используемые в межкультурной коммуникации: Video Walkmann, m; Mikrowelle, f; Videofilm, m; Babysitter, m; Bermudas, pl; Bermudashorts, pl; Teenager, m; Body-Shampoon, n; Telex, m; Fitneßplatz, m; Lifting, n.

Владение молодежным сленгом в настоящее время очень престижно. Важно понимать и быть понятыми своими зарубежными сверстниками. Глагол “aufreißen” означает “познакомиться с девушкой”,  а для девушки “познакомиться с юношей”; “der Exi (Existenz)” – “обычный молодой человек”; “der Yuppie” – “молодой человек, делающий политическую карьеру”.

Для изображения национальных обычаев, традиций используются слова-реалии, обозначающие элементы национальной системы понятий, существующие в рамках явлений и объектов данной народности и получившие свое отражение в языке. Примером могут служить реалии природно-географической среды, общественно-политической жизни, быта, нравов, фольклора, народных поверий и т.д. Oktoberfest – Мюнхенский пивной фестиваль. В течение шестнадцати дней местные жители и гости выпивают большое количество кружек пива, жареные цыплята поглощаются тоже в неимоверных количествах. Для поддержания хорошего настроения немцы поют в микрофон песни, взявшись за руки и раскачиваясь в разные стороны.

К реалиям относят

– имена, фамилии:

Im Jahre 2013 wurde Angela Merkel zur Bundeskanzlerin gewählt;

– названия стран, городов, рек, морей, гор и т.п.:

Die Hauptstadt der BRD heißt Berlin. Die Bundesregierung befindet sich auch in Berlin;

– названия газет, журналов:

Im «Spiegel» wurde das Interview mit Angela Merkel erschienen;

– названия международных организаций, партий, концернов, фирм:

Die Sozial-Demokratische Partei Deutschlands (SPD), die Christlich-Demokratische Union Deutschlands (CDU);

– названия международных премий, фестивалей:

Er ist in das Guinness-Buch der Rekorde eingetragen.

К числу реалий относятся и некоторые имена собственные. Например:

 dem Peter nehmen und dem Paul geben – переложить из одного кармана в другой (букв. взять у Петра и дать Павлу). Имена Peter и Paul являются широко распространёнными в Германии;

ungläubiger Thomas – Фома неверующий;

Was Hänschen nicht lernt, lernt Hans nimmermehr – Чего не знал Ванюша, того не будет знать Иван (т.е. знания нужно приобретать смолоду).

Трудности могут возникнуть и с аббревиатурами – сокращениями, отражающими тенденцию экономии языковых средств и нашедшими широкое использование в современном языке.  Аббревиатура – это слово, образованное из начальных букв какого-либо словосочетания. В прессе, как правило, словосочетание в первом упоминании употребляется развёрнуто, а в скобках даётся его аббревиатура, которая далее в тексте употребляется самостоятельно. Наиболее употребительные аббревиатуры немецкого языка в тексте могут не расшифровываться, их желательно знать:

а) усечения: Alu – Aluminium; Ober – Oberkellner; Schirm – Bildschirm; Kita – Kindertagesstätte; Uni – Universität; Stip – Stipendium; Diss – Dissertation; Demo – Demonstration;

б) сокращение словосочетаний: MdB – Mitglied des Bundestages; PLZ – Postleitzahl (почтовый индекс); PC – Personalcomputer; GmbH –Gesellschaft mit beschränkter Haftung; AG – Aktiengesellschaft; IBRD – International Bank for Reconstruction and Development – Internationale Bank für Wiederaufbau und Entwicklung – Всемирный банк реконструкции и развития; IMF – Internationaler Währungsfond; EWS – Europäisches Währungssystem – Европейская валютная система; UNO – United Nations Organisation – die Vereinten Nationen.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Муравьев, В.Л. О языковых лакунах //Иностр. язык в школе. 1971. – №1. – С. 31 – 39.

2. Стернин, И.А. Контрастивная лингвистика. Проблемы теории и методики исследования. – М.: АСТ: Восток – Запад, 2007. – 288 с.

3. Стернин, И.А., Попова, З.Д., Стернина, М.А. Лакуны и безэквивалентные единицы в лексической системе языка //Язык и национальное сознание. Вопросы теории и методологии. – Воронеж, 2002. – С. 155 – 170.

Проблемы перевода банковской лексики с немецкого языка на русский

Махортова Татьяна Юрьевна, к.филол. н., доцент кафедры теории и практики перевода Волгоградского государственного университета, г. Волгоград.

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Современная эпоха отмечается расширением межнациональных контактов в различных областях человеческой деятельности: экономике и политике, науке и искусстве, спорте и туризме. В связи с этим существует необходимость внимательного изучения специфики национальных менталитетов и национальных лингвокультур, а также рассмотрения вопросов межкультурного взаимодействия, включающего адекватное языковое перекодирование.

С ускорением процессов интеграции России в мировое сообщество и мировую экономическую систему связано увеличение количества заказов на перевод текстов информационно-рекламного характера: веб-сайтов компаний и отелей, туристических брошюр, рекламных буклетов, потребительских инструкций. Кроме того, появление в российском банковском сегменте филиалов и дочерних отделений иностранных банков влечет за собой потребность в создании прагматически адекватных версий банковских проспектов, предназначенных для русскоязычного получателя.

В связи с этим актуальными являются вопросы оптимальной технологии перевода банковских проспектов для создания прагматически адекватного в лингвокультурном отношении текста. Одна из переводческих проблем текстов данного жанра касается передачи безэквивалентной лексики.

Под безэквивалентностью мы понимаем отсутствие эквивалентной лексической единицы при переводе с одного языка на другой. Такие лексемы часто не зафиксированы в словаре, однако, это отнюдь не означает, что невозможно передать смысл таких лексем на другой язык. В самом термине «безэквивалентность» заключена противоречивость, которая выражается в том, что, несмотря на отсутствие готового переводческого эквивалента для соотносимых лексических единиц ИЯ и ПЯ, переводчик всегда стремится к тому, чтобы как можно более адекватно передать семантику лексемы.

Проблема безэквивалентной лексики является достаточно актуальной при переводе банковских проспектов с немецкого языка на русский, так как данные тексты характеризуются наличием большого количества лексических единиц, не имеющих регулярных соответствий в русском языке. К ним относятся:

– названия банков, финансовых институтов и компаний;

– терминологические единицы окказионального характера;

– некоторые банковские и общеэкономические термины.

Наиболее распространенным способом передачи названий банков, финансовых институтов и компаний является традиционный прием транслитерации, при этом используются два варианта написания названий – в кавычках и без кавычек:

(1) Die Postbank bietet Ihnen all die Zugangsmöglichkeiten, die Sie von einer modernen Multikanal-Bank erwarten können: per Telefon, über das Internet oder in allen größeren Filialen der Deutschen Post. – «Постбанк» как современный мультиканальный банк предлагает Вам все существующие способы доступа: по телефону, через Интернет или во всех крупных филиалах «Дойче пост».

(2) Willkommen bei der Citibank! – Добро пожаловать в Ситибанк!

В некоторых случаях наиболее оптимальным представляется использование современного способа передачи названий – оригинальное написание на ИЯ:

(1) Sie finden bei der Citibank günstige Konditionen und Zinsen. – Citibank предлагает Вам выгодные условия кредитования и высокие проценты по вкладам.

(2) Basierend auf dem Rating der anerkannten Agentur Standart &Poor’s unterbreiten wir Ihnen einen Ihren Vorstellungen entsprechenden Anlagevorschlag. – Основываясь на данных известного рейтингового агентства Standart &Poor’s, мы подберем для Вас такой вариант размещения капитала, который соответствует Вашим желаниям и требованиям.

Хотелось бы отметить, что в соответствии с нормами русского языка названия фирм, учреждений, организаций заключаются в кавычки, например: компания «Росгосстрах», кондитерская фабрика «Красный Октябрь», гостиница «Россия», издательство «Наука». Однако как отмечается на справочно-информационном портале ГРАМОТА.РУ, «некоторые названия крупнейших компаний, например Газпром, АвтоВАЗ и др., испытывают колебания в написании при употреблении без родового слова; при наличии родового слова постановка кавычек не вызывает сомнений: ОАО «Газпром», ОАО «АвтоВАЗ». Без кавычек пишется название Сбербанк России. Этот пример можно считать уникальным: отсутствие кавычек при данном наименовании объясняется историей его употребления» [3].

При этом ни в одном из современных справочных пособий по правописанию нет рекомендаций по употреблению кавычек в названиях, написанных латиницей. Написание оформленных латиницей названий без кавычек является сложившейся устойчивой традицией современного русского письма, которую можно объяснить следующим образом: кавычки выполняют выделительную функцию, а написание латиницей само по себе является выделительным, поэтому двойное выделение является излишним [3].

Наибольшую трудность при переводе составляют терминологические единицы окказионального характера, поскольку большинство из них номинируют совершенно новые банковские услуги или формы обслуживания, не имеющие аналогов в российской банковской системе. Кроме того, трудности обусловлены следующими характеристиками окказиональных терминов: их нецельнооформленностью, нестандартным вариантом написания, включением в структуру англицизмов, функционированием в форме сложного существительного, образованного путем сложения двух или большего количества основ, например: Deutsche Bank-Bausparen, Citibank Rendite Plus, SpardaCash, All-inclusive-Konto CitiBest, Echtzeit-Brokerage-System, Realtime-Kurs-Abfrage, db AktivKonto, LBS-Bausparer, Deutsche Bank EUROCARD, Sparda-Bank Hypothek, Dresdner OnlineDepot.

При передаче окказионализмов, содержащих в своей структуре англицизмы, адекватным способом является использование оригинального написания на ИЯ:

Besuchen Sie uns einfach in der Filiale oder rufen Sie uns unter … (24-Hour CitiPhone Banking) an. – Посетите наш филиал или позвоните в 24-Hour CitiPhone Banking по телефону …

Кроме того, возможно использование оригинального написания на ИЯ с добавлением поясняющих элементов, обеспечивающих понимание банковской реалии:

(1) Finanzielle Freiheit mit der Visa Cold Karte. – Финансовая независимость с картойVisa Cold Karte.

(2) Ganz einfach – der db DispoKredit zu Ihrem persönlichen Konto. – Очень просто – услугаdb DispoKredit на Ваш персональный счет.

(3) Mit dem Dresdner OnlineDepot gestalten Sie Ihr Wertpapiergeschäft selbst. – С услугойDresdner OnlineDepot Вы сможете самостоятельно осуществлять операции с ценными бумагами.

При переводе некоторых окказиональных терминологических единиц, содержащих в своей структуре название банка, возможно применение комбинации транслитерации и одного из способов перевода терминов:

1) транслитерация + описательный перевод: Deutsche Bank-Bausparen – услуга «Дойче банка» по накоплению денежных средств на жилищное строительство; Citibank Finanzierungsberatung – консультирование Ситибанка по вопросам финансирования;

2) транслитерация + подстановка: Deutsche Bank-Obligation – облигация «Дойче банка»; Dresdner Bank Geldautomat – банкомат Дрезднер банка.

В связи с тем, что германская банковская система является более высокоразвитой по сравнению с российской, для некоторых банковских терминов на немецком языке не существует устоявшихся эквивалентов в русском языке. В таких случаях применяется в основном описательный (разъяснительный) перевод, который заключается в раскрытии значения лексической единицы ИЯ при помощи развернутых словосочетаний, раскрывающих существенные признаки означаемого данной лексической единицей явления, т.е. по сути дела, при помощи ее дефиниции на ПЯ:

(1) Attraktives Versicherungspaket mit: Auslandsreisekrankenversicherung, Reiserücktrittskostenversicherung, Auslandsreiseunfallversicherung. – Привлекательный набор услуг страхования включает: страхование на случай болезни во время поездки за границу, страхование расходов на случай отказа от поездки, страхование от несчастного случая во время поездки за границу.

(2) Ein wichtiger Schritt zu den eigenen vier Wänden wie auch zu deren Modernisierung ist das Bausparen. – Важным шагом на пути к собственной квартире, а также к ее модернизации является накопление денежных средств на жилищное строительство.

Нетрудно заметить, что описательный перевод, хотя и раскрывает значение исходной безэквивалентной лексики, имеет тот серьезный недостаток, что он обычно оказывается весьма громоздким и неэкономным.

Часть безэквивалентных терминов переводится с немецкого языка на русский с помощью приема калькирования, т.е. путем замены составных частей сложных слов в ИЯ их прямыми лексическими соответствиями в ПЯ. Так как в русском языке сложные слова малоупотребительны, то составные части сложного слова немецкого языка объединяются в русском языке в словосочетания в соответствии с его правилами лексико-грамматической сочетаемости:

Lohnkonto – зарплатный счет; Kreditkonto – кредитный счет; Kapitalversicherung – страхование капитала; Aktienfonds – фонды акций.

Для лексической единицы ИЯ, не имеющей в ПЯ точных эквивалентов, путем подбора ближайшей по значению единицы создаются соответствия-аналоги, т.е. осуществляется приближенный перевод:

Fondsgesellschaften – паевые фонды; Reisezahlungsmittel – международные средства платежа; Risiko-Lebensversicherung – страхование жизни/страхование от несчастных случаев.

В ряде случаев при передаче значения безэквивалентного термина переводчику приходится прибегать к приему адекватной замены, т.е. переводчик, исходя из содержания целого, заменяет одно понятие другим, функционально ему равноценным:

(1) Ab 3.000 EUR Einlage ein sattes Zins-Plus: je höher die Einlage, desto höher der Zinssatz. – Размер вклада от 3.000 евро обеспечит высокий процент: чем больше размер вклада, тем выше процентная ставка.

(2) Terminvereinbarung für die Vor-Ort-Beratung bei Ihnen mit einem mobilen Kundenberater unter … – Согласование даты Вашей консультации у Вас дома или в офисе с оператором по телефону...

Смысловое развитие понятий – наиболее сложный прием. Он заключается в подборе слова, обозначающего другое, но контекстуально и логически связанное понятие:

Kreditkarten: weltweit Bargeld an 9.000 Geldautomaten der Citibank rund um die Uhr. – С помощью Вашей банковской карты Вы можете снимать наличные средства с Ваших счетов через 9.000 банкоматов Ситибанка по всему миру 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, 365 дней в году.

Очень часто такие переходы между взаимосвязанными понятиями переводчику приходится находить заново, что и составляет одну из сторон его творчества. При логическом развитии понятий семантическая структура претерпевает наибольшие изменения и может получить все или почти все новые компоненты.

Таким образом, проведенное исследование показало, что при переводе текстов банковских проспектов с немецкого языка на русский для передачи безэквивалентной лексики используются следующие приемы: транслитерация; использование оригинального написания на ИЯ; комбинация транслитерации и описательного перевода или подстановки; описательный перевод; калькирование; приближенный перевод; лексико-семантические трансформации (адекватная замена, смысловое развитие). Преобладающим приемом передачи является использование оригинального написания на ИЯ с добавлением поясняющих элементов, обеспечивающих понимание банковской реалии, а также описательный перевод.

Список литературы

1. Комиссаров, В.Н. Общая теория перевода. М., 1999.

2. Латышев, Л.К. Технология перевода. Учебное пособие по подготовке переводчиков (с нем. яз). М., 2001.

3. Справочно-информационный портал ГРАМОТА.РУ. – 2000-2013 [Электронный ресурс]. – URL: http://www.gramota.ru/spravka/letters?rub=kav3 (дата обращения 15.01.2013).

Прокладывая путь через неразбериху родственных отношений – предварительные замечания к системе обращений в средневековой Северной Германии и её отражении в литературе того времени на примере средненижненемецкого животного эпоста«Рейнке лис»

Автор: Цапаева Сабина Юрьевна, дипломированный лингвист-переводчик, докторант Университета г. Росток, Германия
Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Исследование посвящено изучению немецкого животного эпоса XVI века «Рейнке лис», который считается образцом письменного языка Северной Германии того времени. В данной статье рассматривается неоднородная система обращений в средненижненемецком языке. Акцент делается на прономинальные обращения единственного числа: уважительное дистантное „gy“ (ihr) и доверительное „du“. В этой связи называются возможные факторы прагматического характера, влияющие на выбор или смену местоимения, объясняются социолингвистические причины употребления той или иной формы. Помимо этого внимание уделяется субстантивным обращениям, отражающим различную степень родства. Предпринимается попытка систематизации встречающихся в тексте обращений.

EIN PFAD IM MAGENSCHAFTSDURCHEINANDER – VORLÄUFIGE BEMERKUNGEN ZU DEN ANREDEFORMEN IM MITTELALTERLICHEN NORDDEUTSCHLAND UND IHRER WIDERSPIEGELUNG IN DER ZEITGEMÄSSEN LITERATUR AM BEISPIEL DES MITTELNIEDERDEUTSCHEN TIEREPOS „REYNKE VOSZ DE OLDE“

Duzen oder Siezen, Erzen oder Ihrzen. Wie war das noch mal im Mittelalter? Das gegenwärtige deutsche Anredepronomensystem kennt nur noch drei Möglichkeiten: das vertraute ,du’ für die Personen aus dem engsten Familien- und Freundeskreis, das an sich mehr oder weniger neutrale ,ihr’ als Pluralform von ,du’ und das distanzierte ,Sie’ als Höflichkeitsform (ausnahmsweise auch das durch Sonderbedingungen zustande gekommene sog. ,Krankenschwestern-wir’ [3, S. 13]). Wie es z.B. im 16. Jahrhundert gewesen ist, können uns in erster Linie die mittelalterlichen literarischen Werke verraten. Ich habe mich entschieden, die Anredeformen im wohl bekanntesten mittelniederdeutschen Tierepos „Reynke vosz de olde“ [1] näher zu betrachten, und zwar nicht nur die pronominalen, sondern auch die verwandtschaftsbezogenen als Unterart der nominalen Formen.

Zunächst soll die Wahl des Untersuchungsgegenstandes geklärt werden. Beim 1539er Rostocker „Reynke vosz de olde“ handelt es sich um ein mittelniederdeutsches Tierepos, offensichtlich um einen „Bestseller“ seiner Zeit, wenn man sich der heutigen Popularitätsskala bedienen möchte. Der Rostocker Text ist jedoch kein Original, er basiert auf einem älteren niederdeutschen Text, dieser wiederum auf einer niederländischen Vorlage des 15. Jahrhunderts. Rostocker „Reynke vosz de olde“ ist also ein Nachdruck, mehr noch, eine Überarbeitung der Lübecker Inkunabel aus dem Jahr 1498 [4], die sich vor allem durch die sog. protestantische Glosse kennzeichnet. Der angesprochene Rostocker Druck hat außerdem eine lange und erfolgreiche Rezeptionsgeschichte sowohl im niederdeutschen, als auch im hochdeutschen Raum erfahren. Aus diesen Gründen halte ich die Rostocker Reynke-Fuchs-Ausgabe für durchaus repräsentativ für die mittelniederdeutsche Sprache im 16. Jahrhundert und daher geeignet für eine sprachliche Analyse, im vorliegenden Fall die des Allokutionssystems im norddeutschen Areal. Eine umfassende Darstellung der graphematischen Seite dieser Frage würde freilich den Rahmen dieses Beitrages sprengen, deswegen müssen Kommentare bezüglich der Orthographie der Anredeformen komplett ausgelassen werden.

In diesem Beitrag soll versucht werden das Wissen über die mittelalterlichen Anredeformen zusammenzutragen und ein mehr oder weniger einheitliches Bild von diesen unter Zuhilfenahme vom gewählten literarischen Kontext zu machen. Diese vorläufigen Bemerkungen sollen als Vorstufe für eine umfangreichere Arbeit gesehen werden, die der bebilderten Verserzählung vom listigen Fuchs gewidmet und momentan in der ersten Phase der Ausarbeitung ist. Es wird kein Versuch unternommen das Umgangsformensystem diachron zu betrachten oder einen systematischen Vergleich mit dem heutigen Deutschen vorzunehmen. Die Arbeit bleibt somit im Rahmen einer synchronen Untersuchung und beleuchtet die soziolinguistischen und pragmatischen Fragestellungen der Anredeformen des Rostocker Mittelniederdeutschen. Als Erstes sollen die pronominalen Anredeformen studiert werden, im Anschluss die nominalen.

Im Rostocker Druck findet man zwei Personalpronomen, die als Anrede fungieren: das ,du’ und das ,ihr’. Diese sind im Text offensichtlich komplementär verteilt, was eindeutig davon zeugt, dass sie auch im Paradigma einander gegenüber stehen werden, und zwar nicht ausschließlich als Singular-Plural-Dichotomie, obwohl die höfliche Anrede ihren Ursprung offensichtlich in der 2. Person Plural findet. Wollen wir im Einzelnen verfolgen, in welchen Fällen das ,du’ und wann das ,ihr’ zustande kommt. Dafür muss eine Vorbemerkung den narrativen Kontext betreffend gemacht werden, um einen gerafften Überblick über die literarische Ausgangssituation zu geben. Beim „Reynke Vosz de olde“ handelt es sich um einen Text, der im Großen und Ganzen als extensiver Gerichtsprozess verstanden werden kann. An einem Pfingstag sind alle Tiere und Vögel beim König zum Hoftag eingeladen, alle außer Reynke, weil er vielen über den Weg gelaufen ist. Es kommt zu keinen Feierlichkeiten, weil die Eingeladenen anfangen den Fuchs in seiner Abwesenheit anzuklagen. Dem König Nobel, dem Löwen, bleibt nichts Anderes übrig als das Gerichtsverfahren gegen den Dieb und Mörder einzuleiten. Der Fuchs wird zum Hof zitiert, was zu neuen Verbrechen und Rechtsbrüchen seitens Reynke führt. Der unverbesserliche Missetäter lügt, redet sich mehrmals aus, und zum Schluss gelingt es ihm endgültig in des Königs Gunst einzuschleichen und sogar Kanzler zu werden.

Durch die literarisch-unterhaltsame Weise wird das belehrende Vorhaben des Dichters sichtbar, anhand der zusammengeführten kommentierten Fabeln die damalige Gesellschaft mit ihren Unzulänglichkeiten widerzuspiegeln und somit ihrer Besserung dieser beizutragen. Da diese Verserzählung als sozialer Spiegel gedacht ist, finden sich in ihm die Reflexionen aller vier Stände des Mittelalters im Text: des der Bauern (dargestellt durch Pferde, Esel, Ochsen und dgl.), des der Bürger und der Kaufleute (Eichhörnchen, Hamster, Kaninchen, Hasen etc.), des der Geistlichen (Dachs) und des des Adels (Wölfe, Bären, Luchse, Leoparden, ferner Füchse, Affen, Hunde) [1, Bl. III v – VIII r]. Viele Tiere sind miteinander verwandt (ausführlicher zu den Verwandtschaftsgraden im zweiten Teil des Beitrags). An dieser Stelle darf ad interim unterstrichen werden, dass „[d]as vertikale Lehnsverhältnis und die horizontale Verwandtschaft [sich] als zentrale Orientierungspunkte für das politische und soziale Handeln des Adels [erweisen]“ [5, S. 59]. In erster Linie geht es im 1539er Text genau um die Fürsten, Bannerherren und Herren der Welt und deren Verhalten, das von der sozialen und pragmatischen Ebene direkt in den analysierten sprachlichen Gebrauch eindringt. Um einen Bogen zu den pronominalen Anredeformen zu schlagen, kann man präliminar behaupten, dass die gesellschaftlichen Beziehungen jener Zeit im Text relevant sind: im differenzierten Repertoire an Formen erkennt man auf den ersten Blick den Unterschied zwischen der höflichen und der vertraulichen ggf. respektlosen Anrede.

Fangen wir mit der Oberschicht, id est mit dem König, an. Der Löwe wird ohne Ausnahmen respektvoll von allen Tieren geihrzt, wie u.a. im folgenden Beispiel, vom Wolf Isegrim angesprochen: „Hochgebaren Koninck / gnedyge here. Dorch juwe eddelicheit vnd eere. Beide dorch recht / vnd jn gnaden / Entbarmet juw des groten schaden“ [1, Bl. XII v], weiter vom Kater Hinze „He vruchtet Reynken mehr dan juw“ [1, Bl. XIII r] und dem Hahn Henning „Dar hangede juwe Segel nedden an / Dar vant ick jn geschreuen stan“ [1, Bl. XXI r]. Reynke richtet sich ebenfalls an die Königin dementsprechend mit dem Honorativ: „Myn leue frouwe. In deme / dat my de Koninck nu / Dyt vast lauen wyl vor juw“ [1, Bl. XCV v]. Mittels der angeführten Beispiele wird sichtbar, dass es vorausgesetzt ist, dass das königliche Paar als oberste Instanz wahrgenommen und aus diesem Grund mit dem Respekt ausdrückenden Pronomen „ihr“ angesprochen wird.

Wie bereits an anderer Stelle erwähnt, wird im Text das Hofleben exemplifiziert. Die Ankläger gehören zum Stand der Adeligen, bei denen es sich eingewurzelt hat, das „ihr“ gegen Höhergestellte, Gleichgestellte und sogar adelige Untertanen, wenn es  e.g. den König betrifft, zu verwenden. So wendet sich Reynke u.a. an den Bären in der Honigszene folgenderweise: „[H]oret my Bruen myn oem / Rechte hyr in dessem suluen boem. Js Honninges mer / wan gy gelouet / Steket daryn wol depe / juwe houet“ [1, Bl. XXXII r], fürder an den Wolf in der Szene mit der Stute: „Synt gy van dem Valen ock sat? Wor vmme geue gy my nicht ock wat? Wente ick juw doch de bodeschop dede / Hebbe gy vp juwe maltydt geslapen rede?“ [1, Bl. CXLVII r]. Der König sendet den Kater Hinze zu Reynke im 12. Kapitel des ersten Buches mit folgenden Worten: „Mercket dyt recht / Wat desse Heren hebben gesecht. Gaet hen: vnd segget Reynken also / Desse Heren alle / beden em tho“ [1, Bl. XLI r]. Bereits aus diesen repräsentativen Beispielen wird sichtbar, dass adelige Herren im Umgang miteinander das Honorativ wählen; diese Regel wird im Werk weitgehend eingehalten.

Eine Ausnahme im Bereich der pronominalen Anredeformen bildet die Anrede des Protagonisten Reynke Fuchs. Hier teilen sich die Tiere in zwei Gruppen: Die Einen ihrzen Reynke kontinuierlich, während die Anderen die Pronomen je nach der pragmatischen Situation wählen. Da sich die Motivation der einen oder anderen Anrede in jedem Fall verschieden ist, muss das gesondert aufgearbeitet werden. In der Regel wird Reynke von denen, die es gut mit ihm meinen, respektvoll angesprochen: Darunter sind zu nennen Martin der Affe, die Äffin Frau Rukenaue, der Otter, sowie Reynkes Frau Armeline die Füchsin, diese sind mit Reynke auch verwandt. Nur der Dachs, ständiger Mitkämpfer Reynkes, sein Vormund und Beichtvater, wechselt gelegentlich zwischen dem intimativen „du“ und dem etwas Abstand bewahrenden „ihr“: „Reynke ohem / ick bede juw mynen groth / Gy synth jo gelert / ock wyß vnd vroet. My wundert / dat gy dat holden vor spoth / Vnd achten nicht des Koninges geboth?“ [1, Bl. LII r] vs. „Och Reinke Ohem / nu wilt sick maken. Du bist dat Houet / van vnsem geslechte / Wy mogen dy wol beklagen mit rechten. Wente wenn du plegest vor uns tho spreken / So konde vns nichtes entbreken“ [1, Bl. CXXXIX r]. Das mag folgende Gründe haben: Der Dachs und der Fuchs sind nicht nur verwandt, sondern auch eng befreundet. Dies äußert Reynke im 16. Kapitel des ersten Buches: „[H]oret my / ohem vnd frundt. Grimbart / myn alder leueste Neue […]“ [1, Bl. LVII r]. Da Reynke als Sippenoberhaupt anerkannt wird, muss er als Ältester geihrzt werden. Andererseits vertritt der Dachs im Text den Stand der Geistlichen, deswegen beichtet ja auch Reynke manche seiner Sünden dem Dachs, was dem Letzteren die „du“-Anrede zum Herdenmitglied so zu sagen erlaubt. Zum Dritten ist der Fuchs seinem Verwandten Grimbart mehr oder weniger unter Kuratel gestellt (der Dachs verteidigt Reynke vor dem König mehrmals). Für uns heißt das nichts Anderes, als dass es eine Art Wechselbeziehung zwischen dem Fuchs und dem Dachs besteht, in welcher unklar zu sein scheint, wer von den beiden die führende Position hat.

Abgesehen von Grimbarts kurzfristigem „du–ihr“-Wechsel, tritt der Mischstil innerhalb noch dreier Sender-Empfänger-Dyaden auf. Zum Ersten ist es der erfolglose Rivale Reynkes Wolf Isegrim, der im Verlauf des Prozesses und v.a. des Kampfes die Anredeform „du“ benutzt: „O du valsche Voß / Wo gerne werestu wedder van my loß“ [1, Bl. CCLI r]. Aus den Wiedergaben der vorigen Ereignisse geht jedoch hervor, dass der Wolf den Fuchs genauso mehrmals mit „ihr“ angesprochen haben muss: „Reynke Ohem / Hyr wyl ick beyden vnder dem Boem. Gy synt bequemer dartho / wen ick / Seeth / sus wolde he my wysen jnt stryck“ [S. 1, Bl. CCXXXIII v]. Dasselbe gilt ferner für den Bären: „[O] Reynke du valsche creatur“ [1, Bl. XXXVI r] vs. „Wanne wanne / wat hebbe ick nu gehort? Holde gy dat Honnich so sere vnwert?“ [1, Bl. XXX r] und für den Löwen: „[H]ore my tho recht. Du vntruwe / lose / bose deff / Wat was ydt / dat dy dar tho dreff?“ [1, Bl. CLXXIX v] vs. „[S]wyget Reinke / latet aff / Juwe smekent / helpet nicht ein kaff. Juwe vndadt / wert juw nu vorgolden / Wo gy den frede hebben geholden“ [1, Bl. LXIX v]. Diese aufschlussreichen Beispiele lassen sich auf folgende Weise interpretieren: Solange Reynke als Freund ggf. treuer Untertan wahrgenommen wird, wird er geihrzt wie jeder andere angesehene Mann. Wo das Vertrauen endet, wird ein deutlich abgrenzbarer Übergang zum respektlosen Pol der Anrededichotomie vollzogen: Im Moment des Zornes greift der aufgeregte Sprecher bewusst zur unhöflichen Variante [3, S. 96-106]. Hier lässt sich die pragmatische Seite des Angesprochenwerdens am besten ermitteln. Mit dem Pronomenwechsel wird die veränderte Haltung demonstriert. Die demütigende „du“-Anrede senkt den Angesprochenen eine Stufe tiefer in der sozialen Hierarchie v.a. in Anwesenheit von Mithörern. Das gilt natürlich auch umgekehrt: Sobald das „du“ wieder zu „ihr“ wird, kann die unangenehme Angelegenheit praktisch als geregelt betrachtet werden. Dieser pragmatische Anredepronominalwechsel nimmt meines Erachtens eine unterstützende Rolle für das Gesamtverständnis des Textes ein.

In diesem Beitrag wird nicht extra behandelt, bei welchen Tieren und in welchem Zusammenhang das honorative Pronomen „ihr“ kleingeschrieben wird und wann es mit einer Majuskel eingeleitet wird. Es reicht zu bemerken, dass keine eindeutige Tendenz oder Gesetzmäßigkeit betr. der Schreibung festgestellt werden konnte. Zu dem Zeitpunkt, als „Reynke vos“ entstanden ist und im 16. Jahrhundert weitertradiert wurde, gab es noch keine strikten Groß- und Kleinschreibungsregelungen. Das betrifft im Übrigen nicht nur die Anredeformen, sondern die graphematische Gestaltung der mittelniederdeutschen Texte überhaupt.

An dieser Stelle möchte ich zum zweiten Punkt übergehen – zu den nominalen Anredeformen mit Verwandtschaftsbezug. Im 1539er Druck konnten folgende Magenschaftsbenennungen als Anredevarianten ausfindig gemacht werden: systematisch „ohm“ und reimbedingt „pape“ für Oheim, „neue“ für Neffen, „pade“ für Paten als Bezeichnung des Verhältnisses vom Fuchs zu Isegrims Kindern [1, Bl. XLVII] und „medder“ für Muhme („Frau / Weib“ kann nicht als verwandtschaftsbezogene Anrede betrachtet werden, weil es sich nicht um eine Blutsverwandtschaft handelt). Ich halte es für durchaus logisch zunächst die vorgegebenen Affinitäten rund um den Fuchs aufzunehmen, weil in diesem Fall praktisch alle Tiere auf einmal einbezogen werden. Vorweg muss gesagt werden, dass nicht alle textuell aufgefassten Verwandtschaftskonstellationen durch Tierverwandtschaften, Verschwägerungen und Verflechtungen durch Ehe erklärt werden können, weil an mehreren Stellen vorgespielte Ansippungsversuche stattfinden oder nur geistige Verwandtschaft durch Institut der Patenschaft eintritt [2, S. 29-31]. Darüber hinaus muss darauf aufmerksam gemacht werden, dass die Verwandtschaftsbezeichung bekanntlich als Höflichkeitsform und Eigennamenzusatz fungiert. Dieserart nennt Reynke den Affen Martin seinen Onkel und die Äffin seine Muhme (Tante) mütterlicherseits, den Otter zählt er auch zu seinen Verwandten, eine Blutsverbindung zum Geschlecht der Meerkatzen verneint er jedoch. Der Fuchs entlarvt seine Worte betr. der letzten einmal ausgesprochenen engen Verwandtschaft als Notlüge: „Meerkatten synt nicht myne Medderen. Frouwe Rukenouwe / vnd Marten de Ape / Desse ys myn Medder / vnd he myn Pape […] Men dat ick de Meerkatte do Medder heeth / Ja / dat dede ick all vmme geneeth“ [1, Bl. CCXXXIII r]. Das Anredeverhalten der verwandten Figuren des Fuchses und des Dachses variiert, wobei eine enge magenschaftliche Verbundenheit zweifellos vorhanden ist. So Reynke zum Dachs: „Leue Ohem / wille gy ock by my stan? Alse ein Ohem dem andern doet?“ [1, Bl. CXL r] vs. „Grimbart / myn alder leueste Neue“ [1, Bl. LVII r], ferner Grimbart zu Reynke mit Höflichkeitsform: „[O]hem nu seeth. Dat gy juw betern mit guden wercken“ [1, Bl. LXII v]. Für ein verwandtschaftliches Verhältnis zwischen den beiden Tieren spricht u.a. die Tatsache, dass der Dachs als ältester im Gericht anwesender Verwandte die Vormundschaft für Reynke übernimmt (die sog. Sippenverpflichtung). Zusammenführend aus den vorgenannten Belegen ist zu merken, dass die beiden Bezeichnungen „ohm“ und „neue“ selbst bei Verwandten nicht konsequent auseinander gehalten werden. Dies mag natürlich rein aus Versehen geschehen sein. Andererseits, und hier erlaube ich mir eine vorsichtige Vermutung, konnten männliche Sippenangehörige im Mittelalter sowohl als Neffe (ungeachtet des eigentlichen Verwandtschaftsgrades), als auch als Oheim (als eine mehr konkrete Verwandtschaftsbezeichnung) betitelt werden konnten. Festzuhalten bleibt, dass im 1539er „Reynke Vosz“ die Verwandtschaftsgrade nicht ausführlich genug ausgearbeitet sind, sodass eine eindeutige Rekonstruktion des Stammbaumes ohne Einbeziehen der Textvorlagen unmöglich zu sein scheint.

Mit den vorgespielten Verwandtschaftsbeziehungen haben wir nicht ausschließlich in der Szene mit der Meerkatze zu tun, sondern und v.a. im Gegnerpaarverhältnis Reynke – Isegrim. Reynke bezeichnet seinen ewigen Rivalen durchgehend höflich und zuvorkommend als Oheim, um seine Besonnenheit und Wachsamkeit ins Wanken zu bringen und sich dann in voller Niederträchtigkeit und Bosheit zu zeigen: „He ys nicht myn ohem / wol hete ick en so / He horet my altes nichtes tho“ [1, Bl. LIX r].  Das gehört zu Reynkes gemeinem Wesen, die nichts ahnenden Tiere (u.a. den Kater, Hasen, Ziegenbock, Hahn) zu betrügen und diese nach seinem Ermessen zu benutzen, wobei er die „Methode“ der Verwandtschafts- und Höflichkeitstäuschung immer wieder anwendet und sich entweder als Muttersbruder oder Neffe ausgibt. Verallgemeinert kann überdies als geltend angesehen werden, dass ältere und adligere, aber auch größere und stärkere Tiere von kleineren mit „ohm“ angesprochen werden, so wie der nicht hochgeborene und vornehme Bär: „Bruen / leue Ohem / wilkame mote gy wesen“ [1, Bl. XXIX r].

Zusammenfassend lässt sich sagen, dass gemäß dem „Reynke Vosz de olde“-Text das mittelniederdeutsche Anredepronominalparadigma eindeutig eine Dichotomie darstellt, in der das intimative „du“ dem honorativen „ihr“ gegenübergestellt wird. Als primäre Funktion der „ihr“-Anrede sieht man die sprachliche Strategie dem Adressanten Respekt und Höflichkeit zu signalisieren. Der Anredepronomenwechsel deutet auf einen pragmatischen Übergang beim Gesichtsverlust als Demütigungssignal oder vice versa beim Wiedererlangen des guten Rufes als positives Zeichen. Diese Funktionen können mit hohem Grad von Bestimmtheit ohne jegliche Anpassungen auf die mittelniederdeutschen Umgangsformen des 16. Jahrhunderts übertragen werden, denn zu dem Zeitpunkt kannte das mittelniederdeutsche Sprachsystem offensichtlich keine anderen Anredepronomen. Es scheint relevant zu sein im Rahmen einer umfangreicheren Anredepronomenarbeit diese Vermutung detailliert zu erforschen und mit Beispielen aus den Schriftzeugnissen andere Textsorten oder aus anderen Regionen nachzuweisen oder eine diachrone Analyse der Kategorie Anredepronomina durchzuführen.

Das nominale Anredeninventar bietet nur bedingt etwas mehr Variationen. Der nicht konsequent durchgezogenen Oheim-Neffe-Dichotomie im männlichen Bereich wird der relativ einheitliche Muhme-Begriff  im weiblichen entgegengehalten. Im Lichte der wahren und vorgespielten Sippenbindungen soll das verwandtschaftsbezogene Anredenset immer im näheren Kontext betrachtet und untersucht werden zwecks möglicher pragmatischen Diskrepanz oder Kollision der tatsächlichen Absicht und des Gesagten. Im sprachgeschichtlichen Zusammenhang soll die behandelte Anredenauswahl als Vorstufe für eine grundlegende Anredenzusammenstellung mit Bezug auf Verwandtschaftsgrade und –beziehungen im Mittelalter verstanden und dementsprechend ergründet werden.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Reynke Vosz de olde, nyge gedrucket, mit sidlikem vorstande vnd schonen figuren, erluchtet vnd vorbetert. Rostock 1539.

2. Ruberg, Uwe: Verwandtschaftsthematik in den Tierdichtungen um Wolf und Fuchs vom Mittelalter bis zur Aufklärungszeit. In: Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. Bd. 110. Tübingen 1988. S. 26-62.

3. Simon, Horst J.: Für eine grammatische Kategorie >Respekt< im Deutschen. Synchronie, Diachronie und Typologie der deutschen Anredepronomina. Tübingen 2003 (= Linguistische Arbeiten. 474).

4. Sodmann, Timothy: Reynke de vos, Lübeck 1498. Faksimile der Wolfenbütteler Inkunabel. Hamburg 1976.

5. Spieß, Karl-Heinz: Das Lehnswesen in Deutschland im hohen und späten Mittelalter. Idstein 2002 (= Historisches Seminar N.F. 13).

Процессы транссемантизации в ситуации средненижненемецко-древнескандинавского языкового контакта: попытка классификации адаптации древнескандинавских заимствований в средненижненемецком языке

Цапаева Сабина Юрьевна – научный сотрудник секции «Словарь средненижненемецкого языка», кафедра нижненемецкой филологии, университет г. Гамбург, Германия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Этимологический словарь древнескандинавского языка де Фриза фиксирует более 450 лексических заимствований из средненижненемецкого языка в древнескандинавский язык. Не последнюю роль в данном вопросе, очевидно, сыграли долгосрочные и интенсивные торговые и культурные отношения между Скандинавским полуостровом и городами Ганзейского союза. Несмотря на доминирующую позицию Ганзы в данной ситуации языкового контакта, обусловленную, в первую очередь, экстралингвистическими факторами, заимствования из древнескандинавского языка также прочно вошли в средненижненемецкую лексику, хоть и в значительно меньшем объёме. В настоящей статье представлены первые результаты исследования древнескандинавских заимствований в средненижненемецком языке с позиции лексической контактологии. Акцент делается на результатах процесса транссемантизации, т.е. семантической адаптации, который представляет собой определённый научный интерес, как для германистов, так и для скандинавистов. В качестве методологической базы для настоящего анализа заимствований использована теория адаптации русизмов, развитая сербским лингвистом и славистом Йованом Айдуковичем, и, в частности, его докторская диссертация «Русизмы в современных южнославянских и западнославянских литературных языках согласно квалификаторам в лексикографических источниках». Так, следуя терминологии Й. Айдуковича, предметом данного исследования являются контактологически маркированные семы.

TRANSSEMANTISIERUNGSPROZESSE IM MITTELNIEDERDEUTSCH-ALTNORDISCHEN SPRACHKONTAKT: EIN KLASSIFIKATIONSVERSUCH DER ALTNORDISCHEN ENTLEHNUNGEN IM MITTELNIEDERDEUTSCHEN

Der Wortschatz des Mittelniederdeutschen besteht zu einem nicht unerheblichen Teil aus Entlehnungen aus dem Lateinischen, Altfranzösischen, Altrussischen, aber auch aus dem Altnordischen. Dies verwundert kaum, denn dieses kontaktlinguistische Phänomen betrifft prinzipiell alle Sprachen und alle Sprachstufen. Das Mittelniederdeutsche, das während der Hansezeit einerseits als Lingua franca fungierte, hat andererseits als Gebersprache viele Sprachen im nordeuropäischen Raum bereichert. Im Umkehrschluss hat auch das Mittelniederdeutsche zahlreiche Lexeme entlehnt, die in diesem Beitrag diskutiert werden sollen.

Der Schwerpunkt der vorliegenden Untersuchung liegt auf dem mittelniederdeutsch-altnordischen Sprachkontakt, wie es der Titel verrät. Sie soll zu beantworten versuchen, inwiefern die Bedeutung der altnordischen Lexeme im Mittelniederdeutschen verändert wurde. Die theoretische Grundlage bietet dafür die Transfertheorie des serbischen Linguisten Jovan Ajduković [vgl. 1, 2] an, die direkt nach einem kleinen Einblick in die mittelniederdeutsch-altnordische Sprachkontaktsituation kurz vorstellt wird. Im zweiten Teil der Arbeit werden erste Ergebnisse der Analyse der Transsemantisierungsprozesse bei der Adaptation der altnordischen Entlehnungen im Mittelniederdeutschen präsentiert. Als Untersuchungsgrundlage dienen dafür insgesamt vier lexikographische Quellen: die Mittelniederdeutschen Wörterbucher [5, 6], das Altnordische Etymologische Wörterbuch [4] und die elektronische Datenbank des linguokulturellen Thesaurus des Mittelniederdeutschen [3]. Die auf der Basis der genannten Quellen herausgesuchten Kontakteme sollen im Weiteren gewähren, die entsprechenden Entlehnungen zuzuordnen und die Transsemantisierungsprozesse zu erfassen. Die genauere Lokalisierung der Entlehnungen wird in diesem Beitrag nicht berücksichtigt, da dieses Kriterium für den Untersuchungsgegenstand nicht von Belang ist.

Das Mittelniederdeutsche hat sich in der Sprachkontaktsituation mit dem Altnordischen etwas anders verhalten, als beispielsweise mit dem Altrussischen, Mittelenglischen, Altfranzösischen und Lateinischen [7]. Hierzu trägt wohl auch die Tatsache bei, dass das Altnordische ebenfalls zu den germanischen Sprachen zählt. Für unsere Zwecke soll das Altnordische als Vorstufe der heutigen skandinavischen Sprachen verstanden werden, also des Isländischen, Dänischen, Norwegischen, Schwedischen und Färöischen. Die mögliche regionalsprachliche Unterteilung ins Altwestnordische (Altisländische, Altfäröische, Altnorwegische) und Altostnordische (Altdänische, Altschwedische) wird in diesem Zusammenhang nicht vorgenommen, wobei eine detaillierte vergleichende Untersuchung regionalspezifischer Aspekte des Festlandskandinavischen und des Inselskandinavischen durchaus möglich wäre.

Sowohl aufgrund der geographischen Nähe, vor allem jedoch aufgrund der intensiven Handels- und Kulturkontakte wurde das Altnordische durch das Mittelniederdeutsche in vielen Bereichen geprägt. In diesem Zusammenhang ist auf das starke kulturelle, aber auch wirtschaftliche Gefälle zwischen Norddeutschland als Vertreter des Kontinentaleuropas und den nördlichen Territorien hinzuweisen. So wurde das Mittelniederdeutsche der Hanse- und Reformationszeit zur Sprache der Oberschicht in den skandinavischen Ländern und es wurden zahlreiche Lexeme in den Bereichen Kirche und Religion, Schule und Bildung, Regierung, Verwaltung und Recht etc. übernommen. De Vries [4] vermerkt in seinem etymologischen Wörterbuch über 450 Lexeme, die aus dem Mittelniederdeutschen entlehnt worden sind.

Es wäre allerdings falsch anzunehmen, dass der mittelniederdeutsch-altnordische Sprachkontakt als eine Art One-way traffic verlaufen ist. Wörter aus dem Altnordischen haben den mittelniederdeutschen Wortschatz genauso bereichert, wenn auch in geringerem Maße. Die genetische und typologische Verwandtschaft, aber auch die engen Verflechtungen auf kulturellem und wirtschaftlichem Niveau haben eine besonders günstige Konstellation für den regen Austausch zwischen den betroffenen Sprachen geschaffen. Die Ergebnisse von solchen Transfers werden im praktischen Teil dieses Beitrags dargestellt. Zunächst folgen einige theoretische Bemerkungen zur Untersuchungsmethode.

Zur Untersuchung von Adaptationen, d.h. Veränderungen der Entlehnungen in der Zielsprache eignet sich m.E. die Transfertheorie von Ajducović, der zwischen den folgenden Adaptationen auf unterschiedlichen Sprachebenen unterscheidet: Transphonemisierung auf der phonologischen Ebene, Transderivation im Bereich der Wortbildung, Transmorphemisierung im Bereich der Adaptation von gebundenen und ungebundenen Morphemen, Transmorphologisierung im Bereich der grammatischen Kategorien, Transsemantisierung auf der lexikalisch-semantischen Ebene und Transsyntaktisierung auf der Ebene der Syntax. Die für diesen Beitrag relevante Transsemantisierung umschreibt drei mögliche Stufen der Adaptation der Wortbedeutung, d.h. Veränderung der Wortbedeutung bei der Lexemübernahme. Bei der Nulltranssemantiseirung wird die ursprüngliche Wortbedeutung erhalten (bspw. dt. Banja < russ. баня), während es bei der partiellen Transsemantisierung teilweise zu einer Bedeutungserweiterung bzw. Bedeutungsverengung kommt (bspw. dt. Stress ‚erhöhte Beanspruchung, Belastung physischer oder psychischer Art‘ < engl. stress‚Betonung‘, ‚Druck‘‚physische Anspannung durch erhöhte Belastung‘). Von einer extremen Bedeutungserweiterung oder Bedeutungsverengung wird bei der freien Transsemantisierung gesprochen (bspw. serb. баћушка ‚Vater, Väterchen; Mann; orthodoxer Pfarrer, Pfaffe‘< russ. батюшка ‚orthodoxer Pfarrer, Pfaffe‘).

In seinen einführenden Bemerkungen zeigt Ajduković leider keine scharfen Grenzen zwischen einer starken und einer schwächeren Bedeutungsabweichung bei der Adaptation während der Lexemübernahme auf. Zu einer klareren Abgrenzung der partiellen von der freien Transsemantisierung eignet sich eine genaue Untersuchung der Wörterbuchartikel. Hier spielt nicht nur die Reihenfolge der aufgeführten Sememe eine Rolle, sondern auch eine genaue Unterscheidung und Abtrennung von Haupt- und Nebenbedeutungen. Die Nebenbedeutungen (Trennung durch Kommata) liefern in diesem Zusammenhang einen Hinweis, dass es sich wohl um partielle Transsemantisierung handelt, die Unterschiede in den Hauptbedeutungen (Trennung durch Ordinalzahlen) unterstützen eher die These von freier Transsemantisierung. Die Generalisierung und Spezialisierung der Bedeutung(-en) kommen sowohl bei der freien, als auch bei der partiellen Transsemantisierung vor.

Ausschließlich zum Ermitteln von mittelniederdeutschen Entlehnungen aus dem Altnordischen wurde als Tool die Suchmaske der Datenbank des linguokulturellen Thesaurus des Mittelniederdeutschen verwendet (s. Abb.1). Die Datenbank ist nach Kontaktem, Bedeutung, Wortart, Bedeutungsart, Bereich, Gebersprache, Nehmersprache und Quelle sortiert. Für die vorliegende lexikalisch-semantische Analyse sind folgende Felder relevant: ‚Kontaktem‘, ‚Bedeutung‘, ‚Gebersprache‘ (als Eingabeparameter), ‚Nehmersprache‘ (als Eingabeparameter), sowie als zusätzliches Hilfsmittel das Feld ‚Bedeutungsart‘.

Abb. 1. Screenshotausschnitt der DB des linguokulturellen Thesaurus des MND

Die Datenbank liefert insgesamt 60 Einträge mit den Suchparametern Altnordisch als Gebersprache und Mittelniederdeutsch als Nehmersprache. Vollständigkeitshalber zu erwähnen ist, dass die meisten Kontakteme der Wortart ‚Substantiv‘ (58) gehören, weitere zwei sind der Wortart ‚Verb‘ zuzuordnen. Die ermittelten Entlehnungen wurden im zweiten Schritt auf ihre lexikalischen Bedeutungen mithilfe von relevanten Wörterbüchern untersucht [4-6].

Bevor ich zur Auswertung der Ergebnisse übergehe, möchte ich einige ausgewählte Beispiele für die jeweiligen Transsemantisierungsgrade anführen. Durch die Nulltranssemantisierung wurde bspw. das Substantiv mnd. windas ‚Rolle zum Winden‘ < anord. vindass ‚Schiffswinde‘ gebildet. Das mnd. Lexem titlink wurde durch Bedeutungsverengung (Spezialisierung) partiell transsemantisiert: mnd. titlink, ‚eine kleine und zarte Gattung von Stockfisch‘ < anord. titlingr ‚Sperling, gedörrter kleiner Dorsch‘, genauso wie bei mnd. mungat, ‚leichtes hausgebrautes Bier‘ < anord. mungat ‚geringe Sorte Bier‘ (Bedeutungsverengung, Spezialisierung). Bei mnd. wik hat sich die Bedeutung hingegen erweitert (teilw. Spezialisierung): mnd. wik ‚1. (See)Bucht; 2. Weichen, Entweichung; Bezeichnung eines Ortes, einer Stadt‘ < anord. vik ‚Bucht‘. Eine bedeutende Bedeutungsverengung im Rahmen der freien Transsemantisierung haben die anord. gildr und logmaðr erfahren: mnd. giltgelt ‚gangbares, gängiges Geld, gültige Scheidemünze’ < anord. gildr ‚trefflich, wertvoll‘; mnd. lochman ‚Dingmann; rechtskundiger Gerichtsbeisitzer‘ < anord. logmaðr ‚Rechtskundiger‘. Frei transsemantisiert und bei der Adaptation signifikant erweitert wurde das anord. spytingr: mnd. sputink ‚Packen, Ballen; Rolle Grobtuch von 60 Ellen‘ < anord. spytingr ‚Rolle Fries von 60 Ellen, weil sie mit einem Pflock zusammengehalten wurde‘.

Das Diagramm in Abbildung 2 zeigt die prozentuale Verteilung der Entlehnungen auf die Transsemantisierungsgrade:

Abb. 2. Prozentuale Verteilung der Entlehnungen

Wenn man sich die absoluten Zahlen mit einer weiteren Unterteilung in die Bedeutungserweiterung und Bedeutungsverengung bei der partiellen (PT) bzw. freien (FT) Transsemantisierung genauer anschaut, ergibt sich folgendes Bild (s. Abb. 3). Dabei fällt eine eindeutige Tendenz zur Bedeutungsverengung bei PT und FT auf:

Abb. 3. Absolute Verteilung der Entlehnungen

Die absoluten Zahlen der Verteilung von Generalisierungen und Spezialisierungen unterstützen diese These; ein Großteil der Spezialisierungen entfällt dabei auf die Bedeutungsverengungen (s. Abb. 4):

Abb. 4. Absolute Verteilung der Generalisierungen und Spezialisierungen

Insgesamt auffällig ist, dass der Anteil der Nulltranssemantisierungen im Korpus leicht überwiegt (41%). Bezüglich der erfassten Nulltranssemantisierungen kann außerdem festgestellt werden, dass es sich in allen Fällen um Substantive handelt. Die meisten Lexeme kommen wie erwartet aus den Bereichen ‚Handelsgüter und Handelsbeziehungen‘ und ‚Schifffahrt und Seeverkehr‘: mnd. ore < anord. aurriði ‚Lachs‘, mnd. enbere < anord. einir ‚Wacholder‘, mnd. rotgans < anord. hrottgas ‚Ringelgans‘, mnd. klippink < anord. klippingr ‚geschorenes Schaffell‘, mnd. vodmol < anord. vaðmal ‚grobes Wollenzeug; ein bestimmtes Maßzeug, benutzt als Zahlungsmittel ‘, mnd. rekelink < anord. reklingr ‚getrockneter Heilbuttstreifen als Schiffproviant‘, mnd. narval < anord. nahvalr ‚Narwal‘, mnd. ford < anord. fjǫrðr ‚Bucht, Fjord‘, mnd. lom < anord. lomr ‚Meertaucher‘ u.a.m. Viele der ermittelten Bezeichnungen sind landes- bzw. regionsspezifisch und wurden in die Zielsprache offensichtlich als Exotismen ohne lexikalische Veränderungen übernommen.

Die zweitgrößte Gruppe bilden die freien Transsemantisierungen (37%), von denen zwei Drittel über die Bedeutungsverengung und nur ein Drittel über die Bedeutungserweiterung adaptiert worden sind. Besonders auffällig sind in dieser Gruppe die Spezialisierungen im Rahmen der Bedeutungsverengung: mnd. giltgelt ‚gültiges Geld‘ < anord. gildr ‚trefflich, wertvoll‘, mnd. keren ‚i.w.S.: sich wenden, eine Richtung annehmen, umkehren, umwenden‘ < anord. keyra ‚treiben; fahren‘, mnd. staven ‚Landhaus, bäuerliche Landstelle, Grundstück mit Haus und zugehörigem Land‘ < anord. stofa ‚Stube; Haus‘. Hier sind folgende Bereiche vertreten (ohne Anspruch auf Vollständigkeit): ‚Schifffahrt und Seeverkehr‘, ‚Berufe; Personenbezeichnungen‘, seltener ‚Handelsgüter und Handelsbeziehungen‘ u.a. Ein lockerer Umgang mit Entlehnungen aus diesen lexikalisch-semantischen Bereichen kann wohl damit erklärt werden, dass sich die entlehnten Lexeme (u.a. Verben) aufgrund ihrer genetischen und typologischen Ähnlichkeit haben leicht transformieren und anpassen lassen. Außerdem handelt es sich bei den entlehnten Lexemen zum größten Teil nicht um Fachtermini. Es kann daher vermutet werden, dass in diesen Fällen die Bereitschaft, Lexeme im Zuge der Adaptation zu verändern und zu konkretisieren, größer war als in anderen Bereichen.

Obwohl die partiell transsemantisierten Entlehnungen am wenigsten vertreten sind, bilden sie trotzdem einen beträchtlichen Teil des untersuchten Korpus (22%). Hier verhalten sich die Bedeutungserweiterungen und Bedeutungsspezialisierungen ähnlich wie im Bereich der freien Transsemantisierungen, d.h. es überwiegen die Spezialisierungen, bspw. mnd. gripfalk ‚Greif; Fabeltier‘ < anord. geirfalki ‚Jagdfalke‘, mnd. klint ‚Fels, Klippe, steiles Ufer, Abhang‘ < anord. klettr ‚Felsklippe, Hügel‘, mnd. lach ‚Gesetz, Statut, statuarische Festsetzung der Rechte und Pflichten‘ < anord. lǫg ‚Gesetz‘. Der lexikalisch-semantische Schwerpunkt der partiellen Transsemantisierungen liegt auf den Bereichen ‚Regierung, Verwaltung und Recht‘, ‚Haus und Garten‘, ‚Schifffahrt und Seeverkehr‘ und ‚Handelsgüter und Handelsbeziehungen‘: bspw. mnd. schra ‚Statut, Rolle‘ < anord. skra ‚trockenes Fell; Urkunde, Gesetzbuch; Buch‘, mnd. herde ‚Unterabteilung eines Kreises oder Amtes‘ < anord. herað ‚Bezirk, Distrikt‘, mnd. kropelink ‚kleiner Stockfisch‘ < anord. kroppungr ‚kleiner Dorsch‘ etc. Anzumerken bleibt, dass die partiellen Adaptationen altnordischer Lexeme im Mittelniederdeutschen eine deutliche Entwicklung Richtung freie Transsemantierung (und nicht Nulltranssemantisierung) aufweisen. Diese Besonderheit äußerte sich verstärkt bereits bei der Auswertung und Interpretation der kontaktologischen Daten, aber auch ihrer Zuordnung in Abtrennung zu den frei transsemantisierten Entlehnungen.

Zusammenfassend lässt sich sagen, dass sich im untersuchten Korpus alle drei Grade der Transsemantisierung bei der Entlehnung altnordischer Lexeme ins Mittelniederdeutsche beobachten ließen. In allen drei Bereichen lag der Schwerpunkt vorwiegend auf den Entlehnungen aus den Bereichen ‚Schifffahrt und Seeverkehr‘ und ‚Handelsgüter und Handelsbeziehungen‘, was sich in Anbetracht der extralinguistischen Faktoren der analysierten Sprachkontaktsituation als kaum überraschend erweist. Die häufiger vertretenen Spezialisierungen verwundern ebenfalls nicht, wenn man sich daran erinnert, dass das Mittelniederdeutsche im mittelniederdeutsch-altnordischen Sprachkontakt eigentlich vorwiegend die Rolle der Gebersprache und nicht der Nehmersprache übernommen hat. Die Vermutung liegt nahe, dass das sonst als Prestigesprache fungierende Mittelniederdeutsche die altnordischen Wörter zwar übernommen, aber gleichzeitig an die norddeutschen Gegebenheiten angepasst und konkretisiert hat.

Selbstverständlich stellt diese Untersuchung nur eine kontaktologische Stichprobe dar. Durch die Erweiterung des Korpus durch andere Sprachkontaktsituationen oder Heranziehung weiterer Sprachebenen könnte die Arbeit zu fundierten Erkenntnissen kommen. Eine feinere regionale Unterscheidung zwischen den Entlehnungen wäre möglich und könnte wichtige Hinweise zum Verlauf des Sprachkontaktes geben. Ein weiterer zu untersuchender Punkt wäre überdies die Ermittlung der Auswahlkriterien für Entlehnungen sowie intra- und extralinguistischer Motivationen für Transsemantisierungsprozesse insgemein.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Айдукович, Й. Введение в лексическую контактологию. Теория адаптации русизмов. Белград, 2004.

2. Айдукович, Й. Контактологический словарь адаптации русизмов в восьми славянских языках. Белград, 2004.

3. Цапаева, С.Ю. Разработка базы данных лингвокультурного тезауруса средненижненемецкого языка с позиции современной теории языковых контактов: вып. квал. раб. … маг. прикл. мат. и инф., В. Новгород, 2013. – 142 с.

4. De Vries, J. Altnordisches Etymologisches Wörterbuch. Leiden, 1961.

5. Mittelniederdeutsches Handwörterbuch. Begr. von A. Lasch und C. Borchling. Neumünster, 1928 ff.

6. Schiller, K., Lübben, A. Mittelniederdeutsches Wörterbuch. Bremen, 1877.

7. Squires, C. Die Hanse in Novgorod: Sprachkontakte des Mittelniederdeutschen mit dem Russischen. Mit einer Vergleichsstudie über die Hanse in England. Köln [u.a.] 2009 (= Niederdeutsche Studien 53).

Специфика перевода газетно-публицистического текста предметной области «Офисный фитнес»

Кодацкая Елизавета Сергеевна — Студент, Северо-Кавказский федеральный университет, Ставрополь, Россия

Газетно-публицистический стиль обладает особенностями, влияющими на перевод. Адекватный перевод любого текста СМИ подразумевает «верную передачу средствами другого языка не только фактического и информативного содержания текста, направленности» [6].

Принцип эквивалентности перевода газетных текстов основывается на нескольких ключевых концепциях, в частности на концепции нормативно-содержательного соответствия, что означает передачу всех или большинства существенных элементов содержания исходного текста и как можно большее соответствие в передаче структуры исходного текста. Основным качеством адекватного перевода считается наиболее полная передача смыслового содержания текста равноценными средствами. Говоря о проблеме эквивалентности и адекватности перевода, И. А. Нестерова подчеркивает, что перевод статей газетно-публицистического стиля представляет собой не систему трансформаций и замен разноуровневых единиц одного языка единицами языка перевода. То есть основная проблема перевода газетных текстов состоит в том, что требование максимально точной передачи газетно-публицистического текста на другой язык сталкивается с невозможностью отобразить все его своеобразие средствами языка перевода [7].

Изучая современные подходы к переводу текстов газетно-публицистического стиля, необходимо отметить, что важным также является тип или вид информации, которая заложена в тексте. Именно вид информации с его собственными средствами языкового оформления является определяющим для типа текста. И. С. Алексеева выделяет четыре вида информации в тексте, а именно: когнитивную, включающую объективные сведения о внешнем мире; оперативную, которая представлена побуждениями к совершению определенных действий путем применения различных побудительных средств, таких как формы глагольного императива, инфинитив со значением императивности, модальные глаголы и так далее; эмоциональную, включающую новые сведения для чувств реципиента; эстетическую, представленную стилистическими тропами, невербальными знаками, средствами фонетической стилистики. Согласно И. С. Алексеевой, каждый вид информации имеет свои средства оформления в языке. Допускается, что текст может сочетать в себе нескольких видов информации [1, c. 197].

Основными функциями газетно-публицистического стиля являются информационная и воздействующая. Воздействующая функция порождает такие стилевые черты, как оценочность и экспрессивность. Экспрессивность включает такие качества речи, как эмотивность, образность, тональность, побудительность и т. д. [8].

В последнее время большое количество газетно-публицистических текстов посвящено офисному спорту и спорту в целом. Спорт представляет собой определенный образ жизни, социальной и духовной деятельности. Главным предметом современного спорта является человек, его индивидуальная и общественная жизнь.

В немецких СМИ теме офисного спорта в последние несколько лет уделяется огромное внимание. Известные печатные и интернет-издания публикуют статьи, посвященные спорту среди работоспособной части населения и состоянию здоровья нации. Материалом для изучения послужили статьи, объединенные общей темой «Офисный фитнес», взятые из таких интернет-источников, как Ergotopia, Büro-Kaizen и Ebuero AG.

Значительную роль в газетно-публицистических текстах играют заголовки. Заголовок выполняет функции композиционности, информирования, аттрактивности и др. [4, c. 57]. Именно аттрактивный газетный заголовок способствует привлечению внимания читателя к материалу и часто непонятен реципиенту, содержит минимальную информацию о тексте. Особое место среди функций, которые выполняет заголовок, занимает аттрактивно-прагматическая функция. Именно эта функция определяет роль, которую заголовок играет в структуре целого текста, и является преобладающей, так как прагматическое воздействие названия текста на читателя достаточно велико [4, c. 149]. Например:

3 + 1 Gründe für Sport im Büro [3]. — 3 + 1 причины для занятий спортом в офисе.

Приведенный в пример заголовок является аттрактивным, так как не содержит конкретной информации о причинах для спортивных занятий, но привлекает внимание читателя, заставляет задуматься о них, что является примером аттрактивно-прагматической функции.

Пример информативных заголовков, которые служат основой для последующей информации, также можно найти в текстах СМИ, однако они не обладают такой же популярностью.

На лексическом уровне газетный текст отличается наличием разговорной и сленговой лексики, обилием клише и штампов, а также высокой степенью экспрессивности [11, c. 10].

На лексическом уровне в анализируемых текстах преобладают спортивные лексемы, известные широкому кругу читателей, например: die Fitnessübung (фитнес-упражнение), korrektes Sitzen (правильное сидячее положение), die Belastung (напряжение, нагрузка), die Spannung (нормальное, правильное напряжение). Приведем следующий пример:

Damit die täglichen „Trainingseinheiten“ vor lauter Arbeitsstress nicht in Vergessenheit geraten, sprechen Sie sich mit Kollegen ab oder installieren Sie einen Reminder auf dem Bildschirm [10]. — Чтобы ежедневные «тренировки» не забывались в условиях постоянного рабочего стресса, договоритесь с коллегами или установите напоминание на экране телефона.

Составляя предложение, автор прибегает к использованию термина die Trainingseinheit (тренировка), избегая более широких понятий значения «тренировка», так как желает подчеркнуть значение слова именно в качестве «упражнение в рамках тренировки», тренировочное время в офисе, а не в любом другом месте.

Медицинские термины, которые содержит анализируемый текст, свидетельствуют о том, что статьи спортивной тематики связаны с областью медицины, к примеру: die Osteoporose (остеопороз), die Muskelverspannung (мышечное напряжение), der Stoffwechsel (метаболизм), unphysiologisches Sitzen (физиологически неправильное нахождение в сидячей позе).

Dies bezeichnet man als so genannte „doppelte S-Form“, Ihr Becken ist in der Position leicht nach vorn gekippt und bildet die Voraussetzung für ein natürliches Hohlkreuz oder auch als physiologische Lendenlordose bezeichnet [12]. — Это так называемая «двойная форма S», когда таз слегка выдвинут вперед, что образует необходимое условие для естественного изгиба позвоночника. Такое положение часто называют «физиологический поясничный лордоз».

В приведенном выше предложении термин die Lendenlordose представляет собой узконаправленное понятие, которое многим читателям может быть понятно только в общих чертах и вызывать у них затруднение при понимании текста. Именно по этой причине автор статьи M. Tран не только приводит сам термин, но и дает доступное объяснение медицинского понятия. Как следствие, более доступной для понимания становится статья в целом. Термин doppelte S-Form («двойная форма S») объясняет физиологический изгиб позвоночника, он введен автором в текст с целью наглядного объяснения того, что представляет собой поясничный лордоз. В русском языке термин используется редко.

Поскольку исследуемые нами статьи относятся к газетно-публицистическому стилю, не лишним будет подчеркнуть и его побудительную функцию, которая в следующем примере неразрывно связана с экспрессивной. Часто с целью оказания влияния на читателя, побуждения его к действию используются наречия. Например:

Am besten tastest Du Dich langsam, aber sicher an die 18 Tipps heran [12]. — Лучше всего медленно, но верно начни следовать 18 советам.

Например, langsam и sicher в приведенном примере выполняют именно эту функцию. Следует отметить еще одну особенность данного предложения, а именно написание Du Dich с большой буквы. Данное выражение объясняется желанием автора выразить уважение читателю, при этом подчеркивается дружеская атмосфера повествования.

Наличие нескольких типов предложения является типичным не только для газетно-публицистического стиля, но и для многих других. В исследуемых статьях использование сложноподчиненных и сложносочиненных предложений отвечает за обеспечение прогрессии текста, то есть увеличение его объема и количества информации, а также помогает настроить читателя на восприятие текста.

На стилистическом уровне в качестве приема, создающего эффект сближения с потенциальным реципиентом, можно выделить риторические вопросы. Риторический вопрос — особый стилистический прием, сущность которого заключается в «переосмыслении грамматического значения вопросительной формы» [5, c. 216]. Например:

Keine Zeit nach der Arbeit Sport zu treiben? [9]. — Нет времени заниматься спортом после работы?

То есть это предложение, которое подразумевает утверждение, но имеет форму вопроса, акцентирует внимание читателя на проблеме, помогает сосредоточиться на написанном. Также роль риторического вопроса заключается «в повышении эмоционального тона сообщения и оказании впечатления на читателя», тем самым читатель делается более вовлеченным» [2, c. 225].

Таким образом, важность газетно-публицистический текста как объекта лингвистического анализа заключается в наличии языковых аспектов, представляющих интерес для раскрытия значения элементов языка газетно-публицистического стиля. На каждом языковом уровне газетно-публицистический стиль обладает собственными чертами и особенностями. На лексическом уровне газетный текст отличается наличием разговорной и сленговой лексики, обилием клише и штампов, а также высокой степенью экспрессивности. С точки зрения синтаксиса в текстах газетно-публицистического стиля наблюдаются сложные конструкции, иносказательные заголовки, что объясняется стремлением к открытому выражению смысловой целостности газетных текстов. Нетипичное использование временных форм глагола, намеренно допущенные ошибки в сетевых текстах являются основными отличительными особенностями газетной публицистики с точки зрения грамматического уровня языка. Все вышеперечисленные особенности данного функционального стиля представляют интерес для изучения, так как газетные тексты являются востребованными и популярными у современного читателя.

Библиографический список

1.    Алексеева И. С. Введение в переводоведение: Уч. пос. для студентов учреждений высшего профессионального образования. М., 2004. 352 с.

2.    Арнольд И. В. Стилистика. Современный английский язык: Учеб. для вузов. М.: Флинта: Наука, 2002. 383 с.

3.    Барченко А. А. О системном анализе газетного клише // Вопросы стилистики английского языка: Сборник научных. трудов МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1980. Вып. 155.

4.    Богданова О. Ю. Заглавие как семантико-композиционный элемент художественного текста (на материале английского языка). М., 2009. 149 с.

5.    Гальперин И. Р. Очерки по стилистике английского языка: опыт систематизации выразительных средств. 2-е изд., испр. М.: Книжный дом «Либроком», 2012. 376 с.

6.    Микоян А. С. Проблема перевода текстов СМИ. URL: http://evartist.narod.ru/text12/12.htm.

7.    Нестерова И. А. Особенности перевода английских газетно-информационных текстов на русский язык. URL: http://odiplom.ru/lab/osobennosti-perevoda-angliiskih-gazetno-informacionnyh-tekstov-na-russkii-yazyk.html.

8.    Тупикова С. Е., Змеева Е. М. Реализация воздействующей и информативной функций в современном газетно-публицистическом стиле (на материале английского языка). Саратов: Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского, 2017. С. 58–63.

9.    Fitnessideen für den Arbeitsplatz. URL: http://www.dtbonline.de/portal/gymcard/bildung wissen/gesundheit/vorsorgen vorbeugen/gesund-arbeiten/fitness-am-arbeitsplatz.html.

10.  Keddi L. Fitness am Arbeitsplatz — 9 Übungen fürs Büro. URL: https://www.ebuero.de/blog/fitness-am-arbeitsplatz-9–uebungen-fuers-buero.

11.   Kurz J. 5 Beispiele für Sport im Büro und erste Umsetzungstipps (Teil 2/2). URL: https://www.buero-kaizen.de/sport-im-buero-2/.

12.  Tran M. 18 geniale Tipps für mehr Bewegung am Arbeitsplatz. URL: https://www.ergotopia.de/blog/mehr-bewegung-am-arbeitsplatz.

Специфика перевода квантитативных единиц (на материале слов-мезуративов)

Автор: Егорова Олеся Ивановна, к.филол.н., преподаватель кафедры германской филологии Сумского государственного университета, г. Сумы, Украина

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Категории качества, количества и меры относятся к универсальным философским и логическим категориям. Они представляют собой определенные вехи в познавательной деятельности человека, поскольку она направлена на объективную действительность, а ее результаты имеют следствием формирование логических категорий [8, 199]. Категория меры является основой универсального закона диалектики, которая отражает развитие предметов реального мира, осуществляемое в форме количественных и качественных изменений.

Первые попытки специального анализа проблемы количества берут свое начало у пифагорейцев: «Всякое количество – это множество, если оно поддается счету, и величина, если поддается измерению. Множеством называется то, что потенциально может быть разделено на части не непрерывные, а величиной – на части непрерывные» [1, с. 117].

Язык – важнейшее орудие мышления, средство категоризации когнитивных понятий, где число и мера, выполняя функции исчисления и измерения, являются метакатегориями (метаязыком) по отношению к категории количества [2, с. 5].

И.А. Бодуэн де Куртенэ в своей работе «Количественность в языковом мышлении» приводит типологию количественности, которую человек способен констатировать в физическом мире: количественность размерная, пространственная, времени, числовая, интенсивности, степени [3, c. 313]. При этом все эти виды количества подлежат подсчету или измерению и воспроизводятся в языковом мышлении. Язык становится неотъемлемой частью процесса познания реального мира, одним из аспектов существования которого являются квантитативные отношения.

Количественная лексика, в частности слова меры и веса, представлена своего рода реалиями, которые должны быть воссозданы при переводе средствами языка-транслятора. Перевод реалий – часть большой и важной проблемы передачи национального и исторического своеобразия, которая восходит к самому зарождению теории перевода как самостоятельной дисциплины [4, с. 5].

Как языковые средства художественного изображения, реалии представляют собой языковые единицы, которыми в одинаковой мере пользуются писатели и простые люди в повседневной жизни. Идейно-образная структура оригинала может стать в переводе мертвой схемой, если переводчик не представляет себе общественной среды, породившей произведение, причин, которые воззвали его к жизни и тех обстоятельств, благодаря которым он продолжает жить в других средах и в другие времена [7, с. 198].

Прагматические импликации слова – это важная часть его значения, которая оказывает определенное воздействие на реципиента [6, с. 43]. Поскольку прагматика играет такую важную роль в коммуникации, она представляется первоочередной задачей переводчика, хотя ее передача может оказаться крайне сложной. Тем не менее, переводоведение достигло той стадии развития, когда практически не осталось материала, который не поддается переводу. Этому способствовало открытие и разработка многих методов перевода, в частности, переводческих трансформаций.

Перевод мезуративной лексики должен осуществляться с учетом ряда взаимообуславливающих факторов, а именно:

1)      детерминации «когнитивной зоны» функционирования слов меры и веса и реализованных ими значений [подробнее см. 11];

2)      определения сферы функционирования этих единиц в зависимости от типологии текстов и дискурса;

3)      осознания кросс-культурной дифференциации существующих метрических систем.

Избрание определенных переводческих стратегий предусматривает предварительное ознакомление с материалом перевода (текстом оригинала – далее ТО) и его типологии. В частности, характерным признаком технических текстов и текстов естественных наук является то, что в них знание предмета превалирует над знанием языка, которое, прежде всего, должно распространяться на знание специальных терминов. Философские тексты, кроме знания специальной терминологии, предусматривают наличие у переводчика умения следить за ходом мысли автора, а в рамках литературных текстов анализу подлежит как содержание, так и художественная форма, которая должна быть воспроизведена в языке перевода [13, с. 144].

Наиболее трудным для перевода является текст художественных произведений. После художественных текстов, по мнению Я.И. Рецкера, наибольшую сложность для переводчика представляет газетно-публицистический материал [9, с. 13]. Однако, на наш взгляд, не менее трудной для перевода является научно-техническая литература со свойственным ей определенным стилем, который соответствует целям и заданиям содержания научной литературы и имеет ряд особенностей как лексических, так и грамматических.

В сочетании с терминами квантитативная лексика не вызывает особых сложностей при переводе. В зависимости от требований слова меры и веса согласовываются со стандартизированными единицами измерения, переносятся на «иноязычную почву» без изменений, либо путем транскрипции, либо посредством комбинированного метода, включающим транскрибирование в сочетании с объяснением.

Некоторые филологи-переводчики, в частности В.С. Виноградов [8, с. 104–106], относят слова-измерители к реалиям, что, на наш взгляд, является вполне правомерным. Столкнувшись с художественным текстом и его переводом, переводчик имеет право относительного выбора, поскольку в процессе перевода он в то же время выполняет креативную функцию, ведь перевод – это не сухая передача информации текста оригинала средствами языка-транслятора, перевод – это искусство. Приведем примеры:

ТО: «... Le long de cette façade, entre la maison et le jardinet, règne un cailloutis en cuvette, large d'une toise, …» (Balzac О., Le Père Goriot). – ТП 1: “ … Beneath the wall of the house front there lies a channel, a fathom wide, …” (Автор перевода – Ellen Marriage.) ТП 2: “ … Along this front, between the house and garden, is a gutter-like piece of paved work six feet wide; …” (Автор перевода – Katherine Prescott Wormeley.)

В предложенных вариантах перевода на английский язык была использована стратегия переводческой адаптации и подобраны характерные для англоязычной картины мира лексические соответствия, которые обеспечивают легкость понимания количественных параметров измерения, присутствующих в тексте.

ТП 3: „ … Die Vorderseite entlang zieht sich, zwischen Haus und Gärtchen, etwa 2m breit, eine Kieselschicht,...” (Автор перевода – Franz Hessel.)

В тексте перевода на немецкий язык автор также прибегает к адаптации, однако более генерализированной, предлагая универсальный димензиональный эквивалент «метр», который представляет собой одну из семи базовых единиц в Международной системе единиц СИ.

ТП 4: « … Между садиком и домом, перед его фасадом, идет выложенная щебнем неглубокая канава шириной в туаз⁷, … Туаз – старинная французская мера длины (1 м. 945 мм)». (Автор перевода – Евгений Корш.)

ТП 5: « … Вздовж фасаду, між домом і садком, прокладено неглибоку бруковану ринву завширшки з туаз*, … * Туаз – міра довжини, приблизно два метри.» (Автор перевода – Елизавета Старинкевич.)

Тексты переводов на русский и украинский язык, напротив, демонстрируют тяготение их исполнителей к сохранению национального колорита нарратива, сохраняя смысл, прагматику и стилистику за счет приемов транскрибирования и описательного перевода.

Не менее интересным примером является попытка переноса славянских реалий на англоязычную «почву»: Отъехав с версту, я уселся попокойнее и с упорным вниманием стал смотреть на ближайший предмет перед глазами – заднюю часть пристяжной, которая бежала с моей стороны. (Л.Н. Толстой Детство). – After we had gone about a mile I settled back more comfortably and began staring fixedly at the object nearest to my eyes, the flanks of the outrunner on my side. (Автор перевода – Фаина Соласко.)

В ТП измеритель верста был заменен на близкое адресату сообщения лексическое соответствие mile, скорее всего, ввиду того, что хотя транслитерированный эквивалент verst по данным Oxford English Dictionary фиксируется в англоязычных текстах уже с середины XVI в., по мнению переводчика, он остается малоизвестным широкому кругу англоязычных читателей.

Прошло много тысячелетий с тех пор, как человек начал измерять. Еще с древних времен в качестве единиц измерения люди применяли то, что находилось вокруг них. Дифференциация культур, концептуальных систем и когнитивных механизмов познания разных этносов предопределяют отличия оязыковления результатов познания количественных параметров окружающей действительности, что и актуализирует проблему определения типичных межъязыковых эквивалентов. Остановимся на передаче славянских (русских и украинских) слов-измерителей средствами английского языка и наоборот.

Типичным для практики измерения является использование сходных мер в разных уголках мира, например: англ. span, нем. Spanne, исп. рalmo, рус. пядь; англ. ell, нем. Elle, исп. соdo, укр. лікоть; англ. nail, нем. Nagel, рус. вершок; англ. fathom, нем. Klafter, исп. braza, рус. сажень и т.д. Таким образом, по происхождению измерительная лексика в дистантных языках принадлежит к названиям частей тела (ср.: англ. ell, nail, fathom, foot; рус. локоть, пядь), земельных участков (англ. асre, hide, furlong), орудий труда (англ. yoke, реrch, rod, pole, chain; рус. топорище (рукоять топора), ужище (веревка), колы и др.), посуды (англ. ton, bushel, chaldron, pint; рус. рюмка, бочка (кадь), штоф, кружка) и пр.

Пядьбыла наименьшей единицей измерения длины на Руси, которая упоминается уже с ХII в. и постепенно получает общеславянское распространение. Широкое и длительное использование этой меры отражается в народных выражениях: ни пяди (не отдать, не уступить) – даже самой малой части, что обычно переводится частичным эквивалентом not an inch; семи пядей во лбу (об очень умном и мудром человеке), безэквивалентным соответствием которому выступает фразеологизм be he а Solomon.

В давние времена на наших землях существовал такой вид пяди, как большая пядь, аналогом которой в английском языке является span. Тем не менее, когда речь идет о точных измерениях и мезуративная единица реализует свое терминологическое значение, переводческая стратегия предусматривает обращение к лексической адаптации (пядь земли – а square foot land), что в некоторых случаях может предусматривать конвертацию величин.

На территории Руси в ХІ ст. люди начали использовать меру локоть, которая имеет метонимическое происхождение. Эта мера длины вошла в историю и в сокровищницу народной мудрости через пословицы и поговорки: рус. Сам с ноготок, а борода с локоток; В чужих руках ноготок с локоток; укр. Борода з лікоть, а ума з ніготь. Подобным мезуративом антропометрической природы в английском языке является единица ell, также представленная в системе единиц фразеологического фонда.

Типичный коррелят английской пословицы Give him an inch and he'll take an ell содержит частичные эквиваленты, имеющие, антропоцентричную природу: рус. Дай с ноготок, запросит с локоток; укр. Дай вовку палець – він руку відкусить. Сохранение антитезы при переводе способствует верному воссозданию смысла и реализации коммуникативного эффекта, а следовательно, и достижению адекватности перевода.

Отказ от стилистического согласования единиц оригинала и перевода может привести к его несоответствию нормам адекватности. Так в некоторых источниках в качестве переводческих соответствий устойчивого выражения An inch is as good as an ell предлагаются соответствия: Иногда дюйм дороже ярда или, даже, Мал золотник, да дорог. Между тем синтаксическое оформление единицы оригинала апеллирует к ситуативному «отождествлению» объемов семантики мезуративов inch и ell. Привлечение фоновой информации из этимологии выражения реконструирует его первичную форму: An ynche in а misse is as good as an ell [12], – и аргументирует целесообразность ее безэквивалентного превода единицами Промах есть промах или «Чуть-чуть» не считается.

Другой единицей измерения, связанной с пальцем, является вершок. Знакомое нам всем с детства выражение, обозначающее малый рост или недостаточную осведомленность, От горшка два вершка имеет устоявшийся эквивалент knee-high to а grasshopper, например: I think I remember you as knee-high to grasshopper!(S. Lewis, Elmer Gantry) – Представить только, я тебя помню воооооот таким – от горшка два вершка!

Художественный дискурс располагает множеством примеров авторских курьезов с привлечением димензиональной лексики. Одним из таких примеров является описание одного очень известного нам всем персонажа: «Из числа всей ее челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырем и глухонемой от рождения».(И.С. Тургенев, Муму)

Выполнив несложный подсчет, можно определить, что Герасим был ростом около полуметра, т.е. совсем не богатырем. Дело в том, что для XIX в. характерно странное с точки зрения простых арифметических подсчетов использование мезуратива вершок при описании роста [10, с. 204]. Считать рост человека и животного нужно было по формуле: «стольких-то вершков (сверх двух аршин)».

Впрочем автор перевода на английский язык исключает такой курьез путем использования метода добавления: Of all her servants, the most remarkable personage was the porter, Gerasim, a man full twelve inches over the normal height, of heroic build, and deaf and dumb from his birth(автор перевода – Constance Garnett), что предупреждает возможное искажение смысла предложения и неправильную интерпретацию читателем.

Уже десятки лет никто не меряет аршинами, но этот измеритель не забыт, ведь и в наше время о чрезвычайно проницательном человеке говорят: рус. на три аршина под землей видит, укр. бачить на три аршини під землю, а о человеке, который судит обо всем только по себе – рус. меряет на свой аршин, укр. міряє на свій аршин. Любопытным является тот факт, что англоязычное сознание «меряет» не на аршин, а поэтому в арсенале переводчика оказывается обширная лексическая парадигма: англ. to measure with long / short ell; to measure another man's foot by one's own last; to measure against one's own уаrdstick; to measure others' corn by one's own bushel.

Тематическая группа слов меры и веса английского языка обнаруживает лакунарность в отношении мезуративной единицы сажень, используемой долгое время для определения телосложения человека. Так просторечное выражение, применимое к описанию широкоплечего высокого человека, косая сажень в плечах, может переводиться на английский язык путем подбора частичных лексических эквивалентов, как стилистически нейтральных, так и маркированных: broad shoulders или broad as an ох. Фразеологическая единица человек саженного роста обозначает очень большого человека и может переводиться с сохранением эффекта гиперболизации как а man towering stature.

В наше время среди всех единиц измерения, связанных со словом сажень, до сих пор функционирующей в языке является лишь морской сажень, эквивалентом которой в системе английских мер является fathom. Об «акватической» концептуализации любви свидетельствует метафорическое выражение to be fathoms deep in love. Такое когнитивное отождествление может частично сохраняться при переводе (рус. быть влюбленным по уши, укр. бути закоханим по вуха) как отдаленный «всплекс» димензиональности, либо же полностью утрачиваться (рус. быть бездумно влюбленным).

Миля – единица измерения расстояний, которой пользуются много веков во всей Европе. Лексема является интернационализмом, поэтому перевод словосочетаний и предложений, в состав которых она входит, обычно не вызывает трудностей. При этом фразеологизм to go ехtra mile, ставший аллюзией на слова Иисуса Христа из Нагорной проповеди, в переводе не будет иметь ничего общего с милей: выложиться на все сто, приложить все усилия. Другой пример: to stand / stick а mile – быть очевидным, само собой разумеющимся, бросаться в глаза, что изменяет значение мезуратива с точного на фигуральное.

При переводе димензиональной лексики с детерминологизированным значением («много» / «мало») проявляется мастерство переводчика. Доказательством экспрессивности квантитативных единиц за пределами терминосистемы является их активное использование в бытовом и художественном дискурсе. Задание переводчика, таким образом, заключается в проникновении в смысл «ключевых слов» культуры оригинала, донесении читателям ТП их значения и символов, сохраняя, с одной стороны, национальный колорит оригинала, а с другой стороны – коммуникативный и эмоциональный эффекты в зависимости от жанра текста.

При переводе текстов научно-технического и официально-деловых стилей, для которых актуальной является точность при передаче информации, димензиональная лексика может быть передана подбором прямых или типичных лексических соответствий, путем транскрибирования или транслитерирования в сочетании с дескриптивным переводом.

Столкнувшись с художественным стилем, переводчик активирует широкий арсенал инструментов конверсии измерительной лексики на язык перевода. Переводчик вносит определенный привкус в «блюдо» произведения, адаптирует текст перевода для целевой аудитории, поскольку перевод должен звучать не как перевод, а как целостное произведение, «вывернутое изнутри» и пронизанное языком-транслятором.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.                Аристотель. Категории / Аристотель // Сочинения в четырех томах. – Т. 1. / Ред. В.Ф. Асмус. – М.: Мысль, 1976–1983. – 550 с.

2.                Арутюнова, Н.Д. Проблема числа / Н.Д. Арутюнова. // Сб. Логический анализ языка. Квантификативный аспект языка. – М.: Индрик, 2005. – 672 с.

3.                Бодуэн де Куртенэ, И.А. Количественность в языковом мышлении / И.А. Бодуэн де Куртенэ // Избранные труды по общему языкознанию. Т. 2. – М.: Изд. Академии наук СССР, 1963. – С. 311–324.

4.                Влахов, С. Непереводимое в переводе / С. Влахов, С. Флорин. – М.: Международные отношения, 1980. – 342 с.

5.                Виноградов, В.С. Введение в переводоведение (общие и лексические вопросы) / В.С. Виноградов. – М.: Издательство института общего среднего образования РАО, 2001. – 224 с.

6.                Комиссаров, В.Н. Практикум по переводу с английского языка на русский: Учеб. пособие для ин-тов и фак-тов иностр. яз. / В.Н. Комиссаров, А.Л. Коралова. – М.: Высшая школа, 1990. – 127 с.

7.                Коптілов, В.В. Першотвір і переклад: Роздуми і спостереження / Віктор Вікторович Коптілов. – К. : Дніпро, 1972. – 215 с.

8.                Панфилов, В.З. Философские проблемы языкознания. Гносеологические аспекты / В.З. Панфилов. – М. : Наука, 1982. – 357 с.

9.                Рецкер, Я.И. Учебное пособие по переводу с английского языка на русский. / Я.И. Рецкер. – Вып. 1. – М.: Гос. центр. курсы заочн. обуч. ин. языкам "Ин-Яз", 1981. – 84 с.

10.           Романова, Г.Я. Наименование мер длинны в русском языке / Г. Я. Романова. – М.: Наука, 1975. – 345 с.

11.           Швачко, С.О. Когнітивні зони вимірювальної лексики: типологічний аспект / С.О. Швачко, О.І. Єгорова // Вісник Сумського державного університету. Серія Філологія. – 2007. – № 2. – С. 179–186.

12.           A miss is as good as a mile // The Oxford Dictionary of Proverbs, ed. by Jennifer Speake [Электронный ресурс]. Режим доступа к ресурсу: http://www.answers.com/topic/a-miss-is-as-good-as-a-mile

13.           Tabernig de Pucciarelli, E. Aspectos técnicos y literarios de la traducción / Elsa Tabernig de Pucciarelli // Boletín de Estudios Germánicos. – Tomo 5. – Mendoza: Universidad Nacional de Cuyo, 1964. – p. 137–155.

Структурные особенности глагольных словосложений в немецком языке

Скоробогатая Татьяна Иосифовна — Канд. филол. наук, старший преподаватель кафедры романо-германской филологии, Гродненский государстенный университет им. Я. Купалы, Гродно, Беларусь

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В немецком языке наряду с префиксацией и полупрефиксацией как способом образования глагольных лексем распространено и словосложение. Под словосложением понимается способ словообразования, состоящий в морфологическом соединении двух или более корней (основ) [1, c. 469].

Словосложение тесно соприкасается с синтаксисом, «а сами сложные слова соотносимы в какой-то мере со словосочетаниями» [2, c. 50]. Особенно ярко данная связь проявляется в отношениях композита и конструкций с локальными наречиями. Так, в русском языке композитам немецкого языка соответствуют либо словосочетания, либо производные глаголы: hinübergreifen – «протягивать руку», entzweibeiβen – «перекусить пополам, раскусить», totfahren– «переехать насмерть», sich zurückbeugen– «наклоняться назад», hinterherschauen– «смотреть вслед», zusammenbinden – «связывать», herausbohren – «просверливать, высверливать». Целью композитообразования в германских языках является синтаксическое удобство, а не номинация, в отличие от славянских языков, где «словосложение сводится к номинативной функции словообразования» [3, с. 93]. Использование в качестве номинанта сложного слова, а не сочетания отражает тенденцию к языковой экономии.

Семантическая структура сложных глаголов немецкого языка отличается тем, что первый компонент может полностью совпадать по семантике с одним из значений многозначного слова или сохранять общую семантику, объединяющую все оттенки значения слова [4, c. 531], и «сужать» значение глагола. При этом слитный характер написания свойствен только неизменяемым формам глагола. К сложным глаголам относятся глаголы (цельнооформленные в именных формах и цельно- или раздельнооформленные в других формах), состоящие из двух компонентов (словоформ или основ), каждый из которых соотносим в современном языке со знаменательной частью речи [5, c. 115].

Так, наречие zusammen – «вместе, сообща, в целом, в совокупности, в итоге» выражает в сложных словах zusammenschrauben – «свинчивать, соединять на болтах», zusammenkratzen – «наскрести» общее понятие «вместе», в то время как наречие fort –«1) прочь, вон; 2) дальше; 3) в отсутствии» реализует свои значения в следующих композитах: fortdrücken – «оттеснять», fortfegen –«выметать, отметать», fortreiβen – «вырывать, отрывать, отнимать», fortschleifen – «стачивать», fortstoßen– «отталкивать», fortzerren – «оттаскивать».

Однако в некоторых случаях в семантической структуре первого компонента сложного глагола может наблюдаться явление энантиосемии, т. е. противопоставления значений: zusammenschrauben – «свинчивать, соединять на болтах (на винтах)» (значение «связь, соединение») и zusammenhauen – «разбивать (вдребезги); разносить (в щепы); разрушать; уничтожать, избить, исколотить» (значение «разрушение»).

Исследования показывают, что первым частотным компонентам характерны следующие значения: 1) темпоральные: «предшествование» (vorherschlagen– «предварительно взбить»), «начало» (loshämmern – «начать бить молотом»), «завершение» (kleinschneiden – «мелко нарезать»), «продолжение» (weiterbohren– «продолжать сверлить»), «неопределенная длительность» (herumbohren– «сверлить на протяжении длительного времени»); 2) локативные (herumbinden – «обвязывать», hochdrücken – «давить вверх», hineinstoßen– «вталкивать, втыкать»); 3) обобщенно-лексические значения: «связь-соединение» (festbinden – «завязывать; привязывать»), «разрушение» (entzweibeiβen – «перекусить пополам, раскусить»), «гибель» (totbeiβen – «закусать насмерть»), «лишение, изъятие» (wegputzen – «счищать; отчищать», fortschleifen – «сточить») [6, с. 53].

Словосложение является активным процессом для развития немецкого языка, наименование при помощи сложных слов следует по определенной словообразовательной модели, что обусловливает особенность семантизации некоторых сложных глаголов, не зафиксированных в переводных и толковых лексикографических источниках. Порождение новых языковых единиц по аналогии является мощным фактором развития и функционирования языка. Особенно это касается композитов, образованных по модели локальное наречие + глагол, так как в немецком языке и речи имеет широкое распространение индивидуально-речевое, ситуативное образование такого вида сложных глаголов (работы Т. И. Сильман, Н. Л. Левинсон, Ю. Н. Афонькиной) [7, с. 252]. Например, композиты herumfassen, herumflechten, herumgreifen, herumstechen, herumstoßen не отражены в переводных немецко-русских лексикографических источниках. Однако трактовку данным глаголам можно дать, зная семантику наречия herum – «вокруг, около» и значение производящего глагола. Наибольшее количество сложных глаголов образовано при помощи локальных наречий: herunterschütteln – «стряхивать», herunterzerren – «стащить, тащить вниз», hinausbeiβen – «выкусывать», hineinbewegen – «двигать что-либо вовнутрь (шкаф в комнату)», hineinbiegen – «изгибать вовнутрь, вставлять что-либо куда-либо, изгибая предмет» и др.

Высокая степень развития и деривационный потенциал словосложения в немецком языке, спонтанность появления и функционирования в речи слов-сложений, зависимость деривационного значения композита от семантики первого частотного компонента делают невозможным представление глагольных композитов как закрытой системы с определенным набором словообразовательных значений. Наряду с локальными значениями сложные глаголы обладают и другими деривационными значениями: putzen – «чистить» → blankputzen – «полировать, лощить; придавать блеск» (blank – «1) блестящий, сверкающий; 2) чистый; начищенный (до блеска), сверкающий белизной; 3) гладкий»); hauen – «рубить, наносить удар» → danebenhauen– «промахнуться (при ударе)» (daneben – «рядом»); hauen – «рубить, наносить удар» → dreinhauen – «бить с размаху; бить куда попало» (drein – «(туда) внутрь»); klammern – «цепляться» → festklammern – «крепко ухватиться» (fest – «крепкий»); schneiden – «резать» → kleinschneiden – «мелко нарезать» (klein – «маленький, малый, небольшой»); reiben – «тереть» → rotreiben – «растереть до красноты» (rot – «красный»); reiben – «тереть» → trockenreiben – «насухо вытереть» (trocken – «сухой»); rütteln – «трясти, встряхивать» → wachrütteln «растолкать (спящего), разбудить» (wach – «бодрствующий») и др.

Таким образом, словосложение как способ словопроизводства глаголов в немецком языке широко представлен. Первые частотные компоненты (наречия, прилагательные, существительные) обладают словообразовательной функцией и способны выражать различные деривационные значения.

Библиографический список

1.        Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева.2-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. 685 с.

2.        Драганов А. К. Семантико-синтаксические связи в словообразовании // Актуальные исследования лексики (немецкий язык): Межвуз. темат. сб. / Калинин. гос. ун-т; редкол.: Е. В. Розен (отв. ред.) [и др.]. Калинин, 1982. C. 49–57.

3.        Балтова Ю. О словообразовательной и лексической интерпретации некоторых интернационализмов в славянских языках // Новые явления в славянском словообразовании: система и функционирование: Докл. XI междунар. науч. конф. Комис. по славян. словообразованию при Междунар. ком. славистов, Москва, 24–26 марта 2009 г. / Моск. гос ун-т; под. ред. Е. В. Петрухиной. М., 2010. С. 90–99.

4.        Словарь словообразовательных элементов немецкого языка / А. Н. Зуев [и др.]; под рук. М. Д. Степановой. 2-е изд., стер. М.: Рус. яз., 2000. 536 с.

5.        Солодовникова Н. А. Статус второго частотного компонента в составе сложных глаголов (принцип анализа) // Уровни лингвистического анализа в синхронии и диахронии: Межвуз. сб. науч. тр. / Ленингр. гос. пед. ин-т; редкол.: Н. А. Кобрина (отв. ред.), В. В. Кабакчи. Л., 1986. С. 113–120.

6.        Силаева Т. А. Роль первых частотных компонентов в развитии системы глагольной префиксации современного немецкого языка // Весн. БДУ. Сер. 4. Філалогія. Журналістыка. Педагогіка. 1988. № 1. С. 51–54.

7.         Павлов В. М. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словообразования / Акад. наук СССР, Ин-т языкознания; отв. ред. В. Г. Адмони. Л.: Наука, 1985. 299 с.

Сущность правды в русских и немецких пословицах

Карасева Елена Владимировна — Канд. филол. наук, доцент, доцент кафедры иностранных языков и методики их преподавания, Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, Елец, Россия

Пиванова Юлия Евгеньевна — Магистрант, Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, Елец, Россия

Язык в современной лингвистике понимается не просто как средство общения и коммуникации, но как своеобразный код нации [9]. Родной язык является одним из основных элементов национальности. В языке мы выражаем наши идеи, мировосприятие, наше сознание. Не случайно А. А. Потебня характеризует язык как «дух народа» [8, с. 100]. И если язык — это «зеркало человеческого духа» [5], то отражается в нем прежде всего человеческая личность. Языковая личность, представленная в художественном произведении, отражает ментальность и менталитет обобщенного носителя языка [2, с. 64–65], что позволяет нам в данной работе выявить сущность правды для русского и немецкого народа, что впоследствии позволит выделить некоторые черты характера и менталитета русского и немецкого народов.

В каждой стране развивался своеобразный исторический и культурный фонд, его вербальным отображением становятся устойчивые выражения, пословицы и поговорки. Не всякое «изречение становилось пословицей, только такое, которое согласовывалось с образом жизни и мыслями множества людей, такое изречение могло существовать тысячелетия, переходя из века в век» [1, c. 6]. Через пословицы происходит своеобразный диалог поколений, мы становимся собеседниками и единомышленниками наших далеких предков, а они — нашими современниками. <…> C помощью пословиц можно проникнуть в образ мыслей другого народа, понять своеобразие его мышления, понять его характер» [4, с. 49].

В. И. Даль понимал пословицу как «суждение, приговор, поучение»: «Пословица ж, краткое изречение, поученье, более в виде притчи, иносказанья, или в виде житейского приговора; пословица есть особь языка, народной речи, не сочиняется, а рождается сама; это ходячий ум народа; она переходит в поговорку или простой оборот речи». О поговорке он писал следующее: «…складная короткая речь, ходячая в народе, но не составляющая полной пословицы; поучение, в принятых — ходячих выражениях; условный оборот речи, обычный способ выражаться» [3]. Таким образом, обобщая эти понятия, можно сказать, что поговорка — это краткое явление, которое не имеет явно выраженной морали, то есть чего-либо поучительного, пословица же — это небольшое высказывание с поучительным концом.

Каждый язык в нашем мире уникален и содержит огромное количество различных поговорок и пословиц, которые придают ему особый колорит, но при этом затрудняют освоение языка и перевод. При изучении иностранного языка стоит уделять большое внимание этим, порой непереводимым, языковым явлениям. Помимо прочего, данные языковые единицы являются не только богатым источником лингвострановедческой и культурологической информации, но также и мотивационным средством на различных этапах обучения.

Часто ключевой темой пословиц и поговорок является противостояние добра и зла, хороших и плохих поступков, правды и лжи, например Добро не умрет, а зло пропадет, Кто скоро помог, тот дважды помог, Что правда, то правда.В представленном исследовании мы проанализируем эквивалентность русских и немецких пословиц, относящихся к теме правды и неправды, а также их значимость при формировании социокультурной компетенции при изучении немецкого языка.

При проведении лингвистического анализа нами было исследовано около сотни пословиц в немецком и русском языках (в пределах данной тематической группы). Стоит отметить, что многие пословицы и поговорки русского и немецкого языка имеют эквиваленты, несмотря на то что их можно перевести и дословно. Например:

SeizufriedenmitdemGut,dasduhast. Дословный перевод этой пословицы звучит так: «Будьте довольны тем добром, которое у вас есть», но можно подобрать и схожую русскую пословицу — От добра добра не ищут.

Aller Anfang ist schwer. Дословный перевод звучит так: «Любое начало трудно», однако в русском языке есть эквивалент данной немецкой пословицы — Лиха беда — начало.

Рассмотрим еще несколько примеров, где пословицы имеют схожий смысл в двух языках:

Am Handel erkennt man den Wandel — «По поступкам узнают об образе жизни», русский вариант — По поступкам узнают человека.

Niemand will gern die Wahrheit hören — «Никто не любит слушать правду» — Правда глаза колет.

WahrheittutderZungeweh;WahrheitbringtHaß. — «Правда вредит языку»; «Правда приносит ненависть».

Ein reines Gewissen, ein gutes Ruhekissen — «Честная совесть — хорошая подушка для отдыха», русский эквивалент — У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится.

В ходе исследования мы заметили, что на одну немецкую пословицу часто приходится несколько эквивалентов из русского языка, например:

Wie die Aussaat, so die Ernte; Wie man es treibt, so geht es. Дословно данную пословицу можно перевести так: «Каков посев, таков и урожай»; «Как это сделаешь, так и заработаешь». В русском языке есть несколько пословиц, равноценных этой, например: За добро добром и платят, а за худо — худом; Доброму добро, а худому перемять ребро; Лихое лихим называют, а доброе добрым поминают; Как посеешь, так и пожнешь. Таким образом, одна немецкая пословица имеет четыре равнозначные пословицы в русском языке.

Das Gute wird bald vergessen. Дословный перевод: «Добро вскоре будет забыто». Схожие пословицы в русском языке: Доброе скоро забывается, а худое долго помнится; Лихо помнится, а добро забывается; Хорошее лежит, а худое бежит; Доброе смолчится, а худое смолвится; Обида сильнее человека, и, чтобы ее забыть, не хватает века.

Böses wird nicht mit Bösem überwunden. Дословно: «Зло не преодолеть злом». Русские варианты: Зла за зло не воздавай; Худого худым не исправишь.

Gut Gruß, gute Antwort. Точный перевод пословицы будет звучать так: «Хороший привет, хороший ответ». В русском языке существует семь эквивалентов данной пословицы: За добро добром платят; Добро сеять — добро и пожинать; Сделав другу добро, себе жди того же; На добрый привет добрый ответ; Живи добрее, будешь всем милее; Делай другим добро, будешь сам без беды; Живи для людей, поживут и люди для тебя.

Рассмотрим другие примеры соответствия русских и немецких пословиц.

– Er lügt wie gedruckt — Врет как сивый мерит; Врет и глазом не смигнет; Врет, что помелом метет; Врет, людей не стыдится и Бога не боится; Так соврет, что и не перелезешь; Так путает, что и сам дороги домой не найдет; Не в подъем человеку врет; Врет, как водой бредет.

–Wereinmallügt,demglaubtmannicht,undwennerauchdieWahrheitspricht; Lügen haben kurze Beine — Ложь, что мелкая монета: на нее долго не проживешь; У лжи ноги коротки; На лжи далеко не уедешь; Как ни хорони лжецов, а выйдут наружу; Вранье не споро: путает скоро; Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься; Как резва ни будь ложь, а от правды не уйдешь; Ложь белой ниткой шита; Ложь стоит до улики; Неправда, что дуга ветловая: концы в воде, так середка наружу, середка в воде, так концы наружу; Ложь не живуща; Небылице короткий век; Правду, что шило в мешке, — не утаишь.

–WahrheitwillandenTag —Правота — что лихота: всегда наружу выходит; Правда в огне не горит и в воде не тонет; Правда, как масло: везде наверх всплывает; Правду со дна моря выносит; Правда тяжелее золота; а на воде всплывает; Правда свое возьмет; Правда двенадцать цепей рвет; Не в силе сила, а в правде; Правды не переспоришь.

Таким образом, можно сделать вывод, что пословиц, призывающих к правде и раскрывающих негативные последствия лжи, в русском языке значительно больше, чем в немецком. Причиной такого несоответствия мы считаем различие в менталитетах, характерах русского и немецкого народов.

Основной и наиболее глубокой чертой русского народа Н. О. Лосский считает его религиозность и связанное с нею искание абсолютного добра. Русский человек, по его мнению, обладает чутким различием добра и зла; он зорко подмечает несовершенства всех наших поступков, нравов и убеждений, никогда не удовлетворяясь ими и не переставая искать совершенного добра [6]. Абсолютное добро часто отождествляется с правдой: В ком добра нет, в том и правды мало; Правда у Бога, а кривда на земле. Русский человек часто грешит, но обыкновенно рано или поздно отдает себе отчет в том, что совершил дурной поступок, и раскаивается в нем. Совершив преступление, он иногда кается всенародно. Многие русские пословицы призывают говорить правду и правдою жить, в таком случае и сам Бог будет на твоей стороне: Правдою жить — от людей отбыть, неправдою жить — Бога прогневить; Кто правды желает, тому Бог помогает; Живи не ложью — будет по-Божьи; Правда чище ясного солнца; Правда со дна моря выносит.

Анализ немецких пословиц, посвященных правде, привел к выводу, что это понятие также играет важную роль в немецкой культуре. Схожим является то, что правда, а именно желание жить по правде, является ценным моральным качеством человека (хотя иногда она ему вредит), ложь всегда откроется (станет всем известна). Главное отличие между русским и немецким мировоззрениями заключается в том, что сущность правды немецкий народ не связывает с религиозностью, не подчеркивается, что неправда карается Богом.

В связи с тем что пословицы и поговорки позволяют приблизиться к пониманию национального характера, при изучении иностранного языка стоит уделять этим языковым явлениям большое внимание. Данные языковые единицы являются не только богатым источником лингвострановедческой и культурологической информации, но также и мотивационным средством на различных этапах обучения. При освоении немецкого языка помимо формирования языковой компетенции необходимо овладевать и социокультурной компетенцией, которая понимается как «знания о социокультурной специфике страны изучаемого языка; умение строить свое речевое и неречевое поведение адекватно этой специфике; приобщение к культуре, традициям и реалиям изучаемой страны; формирование умения представлять свою страну, ее культуру в условиях межкультурного общения» [7]. А одним из компонентов формирования социокультурной компетенции является национально-культурный компонент, основной составляющей которой и являются пословицы и поговорки.

Библиографический список

1.        Аникин В. Н. Искусство слова в пословицах и поговорках // Словарь русских пословиц и поговорок. М.: Рус. яз., 2002. 535 с.

2.        Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки. 2001. № 1. С. 64–72.

3.        Даль В. И. Пословицы русского народа.М.: Художественнаялитература,1989.URL: https://dic.academic.ru/contents.nsf/dahl_proverbs/.

4.        Замалетдинов Р. Р., Замалетдинова Г. Ф. Язык — культурный код нации и ключ к культуре всего человечества // Вестник ТГГПУ. 2012. № 2. С. 49–53.

5.        Лейбниц Г. В. Новая философская энциклопедия.URL: https://iphlib.ru/greenstone3/library/library/collection/newphilenc/document/HASH0171cae677531bf344fa0371.

6.        Лосский Н. О. Характер русского народа.URL: http://www.odinblago.ru/russk_harakter/.

7.        Максимчик О. А. Социокультурная компетенция учителя иностранных языков // Поволжский педагогический вестник. 2016. № 3 (12). С. 66–72.

8.        Потебня А. А. Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка: Монография. М.: Красанд, 2012. 172 с.

9.        Язык как культурный код нации / Отв. ред. А. В. Зеленщиков, Е. Г. Хомякова. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2014. 264 с.