Гендерные и возрастные особенности произношения

Науменко Ольга Владимировна - преподаватель, Черноморский государственный университет имени Петра Могилы, г. Николаев, Украина

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В начале XX века возрос интерес к гендерным аспектам. Многие учёные-лингвисты отмечали необходимость изучать речь людей разных возрастов и слоёв общества. Г. Пауль отмечал, что «на свете столько же отдельных языков, сколько и индивидов»^[3]. На базе так называемых «примитивных языков» стал накапливаться опыт изучения расхождений между мужскими и женскими вариантами языка, позже он стал перемещаться на «цивилизованные» европейские языки: английский, французский, немецкий. И уже в конце XX века окончательно сформировалось отдельное направление социолингвистических исследований — гендерная лингвистика, рассматривающая все виды языкового и речевого варьирования, которые обусловлены полом носителей языка. В настоящее время термин «гендерный» достаточно широко используется в лингвистике^[2, с.33].

Что касается возрастных характеристик речи, то сегодня их только начинают изучать. Работ по этой теме мало, и это преимущественно описания конкретных экспериментов. Теоретических или обзорных работ почти нет, поскольку неясны многие вопросы методики исследования.

Исследования возможного воздействия возраста на способность коммуникации исключительно сложны, поскольку эти воздействия, когда они есть, обычно трудно различимы и бóльшая часть результатов подвергается воздействию со стороны индивидуальных характеристик испытуемого: его развитости, уровня образования, биографии, мотивации, состояния органов чувств, умственного состояния и самочувствия. Мало кто из исследователей смог удержать под контролем все эти переменные так, чтобы результаты были убедительны. Таким образом, подобные исследования проводить достаточно сложно, прежде всего, потому, что не всегда ясно, что именно мы измеряем — языковые способности или индивидуальные медико-психологические особенности.

Целью данной статьи является систематизирование и расширение представлений о гендерных и возрастных особенностях произношения, а также выделение факторов, которые на него влияют. Исследование проведено на материале английского и русского языков. В качестве примеров были использованы колоронимы обоих языков, лексемы с денотативным значением цвета.

Фундаментальной работой в области гендерных различий считается книга американской исследовательницы Р. Лакофф «Язык и место женщины» («Language and Woman’s Place»)^[5]. Р. Лакофф выделяет основные отличия женского варианта языка от мужского на лексическом, грамматическом и синтаксическом уровнях. Более поздние исследования не всегда подтверждают её наблюдения. Отмечается, что во многих случаях мы имеем дело не с реальностью, а со стереотипом^[1, с.69]. Это означает, что культурные нормы, запечатленные в сознании членов социума, могут не совпадать с реальной практикой. Но не так важно, существуют ли на самом деле в конкретном обществе такие различия речи мужчин и женщин; существеннее то, что в этом обществе существует убеждение, что женщины и мужчины говорят по-разному. Например, носители русского языка, возможно, скажут, что женщины говорят больше и быстрее мужчин, - но это не обязательно будет подтверждено статистически^[1, с.72].

П. Традгил показывает, какие варианты произношения выбирают мужчины и женщины в англоязычных странах по параметру «престижность/непрестижность»^[7]. В среднем есть устойчивая тенденция к тому, что женщины выбирают более престижный вариант произношения. Очевидно, это также связано со стереотипами женского и мужского речевого поведения, существующими в данной культуре.

Мнение, что произношение женщин тяготеет к более «правильному», стандартному, можно проиллюстрировать следующими примерами.

Мужчины и женщины по-разному произносят буквосочетание -ing в конечной позиции. Оно не является широко используемым среди цветообозначений, но встречается в некоторых оттенках. Например, springgreen,springbud,illuminatingemerald,Britishracinggreen —оттенки зеленого, sandingblack —оттенок черного и т.д. Женщины произносят его как [ŋ], мужчины как [n]. Поэтому женское произношение колоронима spring green можно затранскрибировать следующим образом ['spriŋˏgri: n], а мужскоё — ['sprinˏgri: n].

Также мужчины и женщины по-разному произносят звук [ h ], находящийся в начальной позиции. Его можно встретить в таких колоронимах: hazel – «ореховый», «красновато-коричневый», «светло-коричневый»; harlequin- «зеленовато-желтый»; heliotrope - «светло-лиловый»; honeydew- «бледно-зеленый»; Harvard crimson - «малиновый», «темно-красный» и др. Так, цветообозначение hazel женщина произнесёт как ['heiz (ə) l], а мужчина — как ['eiz (ə) l]. Этот пример еще раз доказывает точку зрения, высказанную выше: речь женщин более приближена к стандартной, чем речь мужчин того же социального статуса, возраста и т.д.

Женщина стремится говорить правильнее, так как она оказывает большое влияние на воспитание детей, поэтому она отдаёт предпочтение той форме языка, которая её детям принесёт успех в жизни. Особенно сказывается статус женщины на воспитании девочек. Утверждают, что в присутствии взрослых, в возрасте от 6 до 10 лет, девочки стараются говорить правильнее, чем среди своих ровесников. Похожая тенденция отмечается и у мальчиков, но в меньшей степени^[2, с.35].

Интересное исследование было проведено с 26 детьми (14 мальчиками и 12 девочками) в возрасте от 4 до 14 лет. Каждый ребёнок должен был повторить предложение «IthoughtIsawabigbluemeanieoutside», прочитать отрывок из детской книжки и повторить 3 гласных звука [ɒ], [ɪ], [ʋ]. В результате, исследователи безошибочно определили пол ребёнка по их голосам: у мальчиков был выше основной тон, а форманта ниже, чем у девочек^[4].

Мнение об эмоциональности женщин, у которых высокие голоса, быстрый темп речи и широкий диапазон, также относится к области стереотипов. Очень показательным и противоречивым оказалось исследование в отношении особенностей темпа речи женщин. В нём рассматривалась зависимость темпа речи от интеллекта. В результате, более образованные женщины делают меньше пауз и произносят бóльшие отрезки речи, чем менее образованные. В то же время, по этому показателю обе группы женщин превзошли мужчин с высоким интеллектуальным уровнем. Авторы отмечают, что женщины тратят меньше времени на обдумывание, планирование речи, но не делают никаких выводов об их речевой компетентности.

Общая длительность пауз у мужчин оказывалась больше, чем у женщин, в результате чего текст прочитывается ими медленнее, хотя длина синтагм у мужчин несколько длиннее, и в одинаковых текстах число синтагм и пауз уменьшается^[2, с.34].

Для речи мужчин характерен отрывистый, «рявкающий» тембр, а для женщин - «щебечущий». В русском языке сохранились реликты женского произношения - «сладкогласие» - произнесение звука [й] вместо [р]:
красный — [крáсныj], [кjáсный]^[2, с.33].

Что касается английского языка, в нём типично мужским качеством является хриплость, а женским — придыхательность.

Спектральный анализ показывает, что мужские голоса в среднем на 18% ниже, чем женские, но данные варьируются в зависимости от гласных — их типа, ряда и подъёма^[2, с.33]. Наличие высокого тона у женщин связано с физиологическими особенностями, но некоторые ученые обращают внимание на то, что женская «застенчивость» и «эмоциональная нестабильность» также играют не последнюю роль^[6].

Анализ функционирования различных языков указывает на то, что женщины в своей речевой практике, как правило, более консервативны, чем мужчины: обычно все инновации попадают в язык через мужскую речь. Как следствие, женские формы по происхождению обычно более старые, чем мужские: языковые изменения происходят прежде всего в речи мужчин^[1, с.76].

Для любого носителя языка очевидно, что пожилые люди говорят иначе, чем молодые. Язык старшего поколения более консервативен, в речи пожилых людей больше слов, выходящих из употребления. Грамматические и лексические инновации свойственны детям и молодёжи, стандарт — людям среднего возраста.

Исследования, посвящённые акустическим признакам голоса пожилых говорящих, показывают, что «старый голос» легко отличается от «молодого». Голос человека старше 65 отличается от голоса человека младше 35 не только по манере произношения, например, гласных, но и по особым дополнительным шумам, которые возникают из-за возрастных нарушений работы речевого аппарата. Возрастные нарушения наблюдаются даже у абсолютно здоровых людей. Эксперименты, которые это доказывают, опираются на норму, установленную по речи среднего поколения. Этот подход в литературе называют «дефицитным»: он заведомо предполагает, что упадок и разрушение речи в пожилом возрасте — норма; однако это следствие самого исходного теоретического постулата, а не экспериментов^[1, с.83].

Ещё одна распространённая модель описания особенностей речи пожилых — это «второе детство». Согласно этому подходу, речь пожилых чем дальше, тем больше сближается с детской речью^[1, с.83].

Речь наиболее подвержена социальному варьированию, фонетика очень показательна именно в социолингвистических исследованиях. Результаты большого количества исследований и экспериментов ведущих лингвистов подтверждают, что принадлежность человека к какой-либо социальной группе, его социальная роль во многом определяют его произношение и поведение в обществе, подчёркивают необходимость учитывать гендерный и возрастной факторы. В области конкретных фонетических переменных различия настолько незначительны, что часто бывают вызваны стереотипными представлениями. Отмечаются лишь биологически обусловленные дифференциации по высоте и тембру, кроме того женщины склонны использовать наиболее передовые, современные, престижные формы в своей речи. Если говорить о социальной роли, которая приписывается женщине, то она может выявиться только в речи, в процессе общения.

Контакты между полами являются постоянными и интенсивными, серьезные языковые различия, действительно, не могут долго удерживаться, но некоторые учёные всё же считают, что в нашем обществе мужчины и женщины сохраняют языковые и речевые особенности, которые могут вызвать определенные трудности в осуществлении коммуникации. В некоторых слоях общества различия в мужской и женской речи столь заметны, что вполне можно говорить о двух отдельных языках.

Как бы то ни было, женщина говорит иначе, чем мужчина, и слушающий умеет отличать речь женщин от речи мужчин не только по тембру голоса. Это становится особенно заметно, когда правила нарушаются. Вспомните персонажей комедийных фильмов — мужчин, говорящих «по-женски», и наоборот.

Список литературы

1.     Вахтин Н. Б, Головко Е.В. Социолингвистика и социология языка. - Санкт-Петербург: Издательский центр «Гуманитарная академия», Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2004.—336 с.

2.     Мушникова Е.А. Гендерный аспект и вариативность звуковых единиц // Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика».—2014. - № 2. - С.32‒37.

3.     Пауль Г. Принципы истории языка. - М.: Изд-во иностранной литературы, 1960.—500 с.

4.     Curry D. More Dialogs for Everyday Use. Short Situational Dialogs for Students of English as a Foreign Language (for individual or classroom use). - Washington, DC 20547, 1999.—36 p.

5.     Lakoff R. Language and Woman’s Place. - N.‒Y.: Harper and Row, 1975.—80 p.

6.     Qi Pan. On the Features of Female Language in English // Theory and Practice in Language Studies.—2011. - Vol.1. -No.8. - P. 1015‒1018.

7.     Trudgill P. Sociolinguistics: An Introduction to Language and Society. - Harmondsworth: Penguin Books, 1995. - P.62‒83.

К вопросу о необходимости знания особенностей межкультурной коммуникации в работе переводчика

Нечаева Елена Александровна - старший преподаватель кафедры иностранных языков и лингвистика, Ивановский государственный химико-технологический университет, г. Иваново, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В настоящее время как теоретическое изучение, так и практическая работа в области коммуникации сталкиваются с рядом экономических, социальных, культурных и др. вызовов. Роль коммуникации в жизни современного общества все более и более возрастает, особенно роль межкультурной коммуникации.

Существует отдельная лингвистическая парадигма, называемая «контактной лингвистикой», «лингвистикой языковых контактов», или «лингвистической контактологией», изучающая процессы и результаты контактирования языков в конкретном геополитическом пространстве при определенных исторических и социальных условиях общения народов, этнических групп, этнических общностей, отдельных человеческих коллективов, говорящих на разных языках^{[9, с. 12]}. В современной науке термин «языковые контакты» понимается достаточно широко и включает взаимодействие:

1)    диалектов и наречий одного языка;

2)    языков различных социальных групп в пределах одного языка;

3)    близкородственных языков;

4)    различных по структуре языков^{[6, с. 27]}.

Переводчику приходится иметь дело с третьей и четвертой группой языковых контактов.

Межкультурная коммуникация как социокультурный феномен пронизывает деятельность различных корпоративных субъектов, вследствие чего качественно усложняется самоопределение человека-деятеля в подвижной, постоянно изменяющейся социальной реальности. Следовательно, нужен новый взгляд на межкультурную коммуникацию и новые подходы к анализу межкультурной коммуникации. Наиболее отчетливо эту потребность ощущают переводчики.

Р. Лакофф предлагает следующие принципы коммуникации, а именно: рациональности и блага («исходи из того, что в общении участвуют разумные люди, и что они не стремятся нанести друг другу вред»)^{[18, с. 308]}. Принципы и постулаты общения носят разнородный характер, включают как этические нормы, так и модели языкового поведения: «старайся говорить простым языком»^{[20, с. 76]}, «придерживайся одного способа ведения беседы, одного жанра», «говори согласно нормам и как принято», «избегай штампов» и др.^{[16, с. 76]}.

Некоторые принципы коммуникации могут быть рассмотрены с точки зрения когнитивного подхода.

Смысл выводится адресатом по правилам импликатур (невыраженное, но осознаваемое значение коммуникативного акта)^{[4, с. 16]}, опираясь на:

1)    конвенциональное значение использованных слов;

2)    контекст высказывания;

3)    прочие фоновые знания;

4)    тот факт, что вся информация доступна для обоих коммуникантов.

Повышенное использование в речи импликатур, выводимых смыслов, повышает статус говорящего и статус адресата в собственных глазах. «Общение на уровне импликатур — это более престижный вид коммуникации, поэтому он широко используется среди образованной части населения, поскольку для понимания многих импликатур адресат должен располагать соответствующим уровнем интеллектуального развития»^[2, с. 5]. Импликатуры имеют важное значение и в межкультурной коммуникации.

Предложение, будучи единицей коммуникативного плана, выступает не само по себе, а как часть текста (сообщения); его структура, определяется коммуникативным заданием, целью (вопрос, побуждение, сообщение). Семантическая организация вскрывает обобщенное значение предложения и его компонентов (субъектность и бессубъектность; отношения между субъектом и его действием). В структурном отношении предложение представляет собой реализацию одного из возможных языковых образцов. Образцы-схемы могут быть однокомпонентными или двухкомпонентными, имеющими парадигмы или не имеющими их (разные грамматические формы)^{[12, с. 126]}.

Проблемы в межкультурной коммуникации часто возникают из-за незнания правил коммуникации, отсутствия фоновых знаний, плохого владения иностранными языками; незнания профессиональной терминологии, национально-специфических реалий, способов перевода терминов в зависимости от территориальной дифференциации терминов, способов номинации, наличия параллельных терминов, соотносящихся с различными эквивалентами, концептами и т.п.

Так, работа с англо-русским материалом позволяет найти в любой английской терминологии некоторые параллельные термины, например, в PR-терминологии мы выявляем:

grossratingpoints —суммарный % попавших под рекламное воздействие индивидов от общего числа населения страны или обрабатываемого региона;

targetratingpoint —такой же %, но для целевой аудитории, т. е. берется от числа потенциальных покупателей.

Следовательно, переводчики, работающие с английской терминологией, должны учитывать и эти семантические особенности.

Важно не только преодолевать языковые барьеры в профессиональных сферах деятельности, но и достигать эквивалентности перевода терминологической лексики, устанавливать правильные межъязыковые соответствия терминологических понятий и стремиться к однозначному переводу терминов, учитывая национальные ментальные и лингвокультурные модели.

На основе работы с англоязычными источниками также было установлено, что термины в британском и американском вариантах английского языка иногда имеют разное морфологическое оформление, на примере PR-терминологии мы выявили следующие лексические единицы:

lobby —(британский вариант английского языка) завсегдатай кулуаров, оказывающий давление на членов конгресса, добывающий информацию в кулуарах парламента, персона, обрабатывающая членов парламента;

lobbyist —(американский вариант английского языка) завсегдатай кулуаров, оказывающий давление на членов конгресса, добывающий информацию в кулуарах парламента, персона, обрабатывающая членов парламента.

Данные примеры доказывают необходимость изучать терминологию с точки зрения ее существования и функционирования в контактирующих языках, выяснить, насколько сходна терминосистема в различных странах, попытаться определить наличие и причины имеющихся различий.

Главную роль в процессе установления межъязыковых терминологических соответствий играет сравнительно-сопоставительный подход, цель которого выявление элементов идентичности и дифференциации на нескольких языковых уровнях: фонетическом, морфологическом, семантическом, функциональном и др., определение общих и индивидуальных лингвистических характеристик терминологии на родном и иностранных языках с учетом их культурных контактов и этапов истории формирования терминологии.

Выявление расхождений в системе понятий, выражаемых терминами двух языков, - новый важный шаг на пути межъязыковой гармонизации терминосистем, обеспечивающей решение проблем перевода. Межъязыковая гармонизация отдельных терминосистем представляет собой одну из важнейших задач современного сравнительно-сопоставительного терминоведения, которое предполагает именно обеспечение тождественности кодирования понятий. Эта задача в принципе достижима, если носители различных языков, участники международного дискурса, используют единую систему понятий, нашедшую свое выражение в соответствующих терминосистемах. Следовательно, при анализе проблем перевода терминологии также необходима систематизация как лингвистическая, так и понятийная, то есть сравнительно-сопоставительный анализ терминов на уровне понятий и языковых средств их выражения^{[1; 5; 8; 10; 11; 13]}.

Ситуация билингвизма во многих сферах деятельности стала уже типичной для современной России (яркий пример — терминология, пришедшая в сферу образования вместе с «Болонским процессом»), поэтому возникла острая необходимость перевода большого количества документации. Знание профессиональной терминологии на иностранных языках, необходимо людям разных профессий — лингвистам, преподавателям, специалистам-отраслевикам, но прежде всего переводчикам. Сегодня переводчики должны не просто оперировать уже существующей терминологией, но и быть готовым к появлению новой, а также уметь подобрать правильный эквивалент незнакомому иностранному термину в родном языке и наоборот. Терминологическая компетенция на русском и иностранном языках является важнейшей составляющей межъязыкового профессионально-ориентированного общения. Она подразумевает умение пользоваться специальным языком в профессиональных целях, умение корректно использовать терминологию в научном изложении.

Мы считаем, что активизирующийся процесс интернационализации терминологии поможет российским переводчикам избежать большинства коммуникативных неудач в их профессиональной деятельности. Например, настоящее время интернационализмами являются такие термины как англ. prospectus —русск. проспект, англ. spot —русск. спот, англ. fundraising —русск. фандрейзинг,англ. reporter —русск. репортер, англ. remake —русск. ремейк и многие другие. Есть мнение, что интернационализмы помогают отечественным переводчикам глубже понять суть понятий, обозначаемых данными терминами.

Не надо забывать, что переводчик может столкнуться не только с языковым, но и с культурным барьером, поэтому надо хорошо знать национально-культурную специфику категории вежливости и стратегии ее реализации в деловом дискурсе.

Принцип вежливости является немаловажным, влияние которого играет роль при оформлении высказывания. Этот общий принцип распространяется на все виды человеческого взаимодействия  как вербального, так и не вербального характера. Его изучение важно для многих наук. Соблюдение принципа вежливости имеет целью добиться максимальной эффективности социального взаимодействия за счет «соблюдения социального равновесия и дружественных отношений»^{[4, с. 16]}.

Как пишет Ю.Г. Липко, данный стратегический принцип реализуется в практике речевого общения с помощью различных тактических приемов, которые формулируются в виде постулатов и максим.

Так, Р. Лакофф сформулировала следующие максимы вежливости:

1)    не навязывай своего мнения;

2)    предоставляй собеседнику право выбора;

3)    будь доброжелателен.

 Дж. Лич выделяет шесть таких максим: максиму такта (Соблюдай интересы другого! Не нарушай границ его личной сферы!), максиму великодушия (Не затрудняй других!), максиму одобрения (Не хули других!), максиму скромности (Отстраняй от себя похвалы!), максиму согласия (Избегай возражений!) и максиму симпатии (Высказывай благожелательность!).

Очевидно, что сформулированные максимы распространяются не только на речевое общение, но и на другие виды межличностных отношений. Однако, эти правила в реальном общении оказываются далеко не всегда выполнимыми. Вежливость, как подчеркивает Дж. Лич, по своей природе асимметрична: то, что вежливо по отношению к адресату, было бы некорректно по отношению к говорящему. Максимы вежливости нередко ставят адресата речи в неловкое положение, хотя говорящий не должен, следуя тем же максимам, затруднять его выбором речевой реакции. Особенность максим вежливости, по мнению Н.Д. Арутюновой и Е.В. Падучевой, состоит в том, что не только их нарушение, но и их усердное соблюдение вызывает дискомфорт. Любезности утомляют, но они в то же время исключают конфликт^{[Цит.: по 7, с. 64]}.

В деловом мире есть общая для всех культура организации профессиональных отношений. Любое сообщение состоит из трех компонентов: вербального, звукового, визуального. Основными компонентами считаются визуальный и звуковой, которые составляют соответственно 55% и 38% успеха в выступлении. Вербальный компонент сообщения составляет лишь 7%. «Каждое высказывание есть реализация намерения говорящего, но не в каждом высказывании намерение говорящего обозначается вербально»^{[14, с. 104]}. Текстовая информация воспринимается линейно. Для получения информации из вербального сообщения реципиенту необходимо затратить больше интеллектуальных усилий, а говорящему — продумывать соотношение своего сообщения по вербальным и невербальным компонентам^{[19, с. 34]}. Часто проблемы возникают именно из-за того, что человек, выступающий на публике, не владеет элементарными знаниями психологии. Например, если спикер читает написанную им речь, то 70% информации, предназначенной для аудитории, ею не усваивается.

В XXI веке роль межкультурной коммуникации повышается во все новых и новых сферах жизни, а информационно-коммуникационное пространство расширяется, массовые модели сочетаются с межличностными, находя новые поля применения, прежде всего, на межличностном и персонально-индивидуальном уровне. В современной межкультурной коммуникации происходят существенные сдвиги. Она возвращается к традиционным основополагающим законам коммуникации: возрастает роль визуальной коммуникации в восприятии мира. Визуальный аспект очень важен во всех видах коммуникации. Его особой актуализации способствовали новые технологии.

Восприятие мира посредством зрительного канала становится сегодня особенно существенным фактором и важным аспектом теории и практики межкультурной коммуникаций. Текст соединяется с визуальными качествами, которые опираются на искусство, дизайн, фото, видео и т.д. Объединяясь, сливаясь, все это переплетается в особую зрительную коммуникационную систему. Она сегодня настолько важна, что превращается в глобальный универсальный язык образов, где нет словесного текста, но уже появляются элементы общечеловеческой или глобальной визуальной культуры^{[3, 13, 17]}. Следовательно, особую важность приобретают используемые графические средства, выбор цвета. О важности визуальной коммуникации можно судить по последним предвыборным и протестным кампаниям на Украине, где сигнальная роль цвета приобретает большое значение. Например, оранжевый или голубой галстук политического деятеля, использование протестующими двухцветных георгиевских ленточек, или желто-голубых, белых, красных, синих цветов национального флага и т.д.  говорят больше, чем слова об их политической ориентации. Визуализация становится еще более многомерной, поскольку появился технологический аспект, который усиливает эффект визуализации в международном маркетинге и политтехнологиях.

Специфика и сложность межкультурного взаимодействия очень часто связана с тем, что межкультурная коммуникация осуществляется в условиях несовпадающих национально‒культурных стереотипов мышления и поведения: один и тот же жест в разных культурах истолковывается по-разному. Например, в России нормально, приветствуя кого-то на расстоянии, помахать рукой из стороны в сторону, но для Северной Америки это движение обозначает прощание, в Центральной Америке и Африке этим жестом останавливают машину или подзывают к себе. В межкультурной коммуникации все имеет значение — жесты, мимика, позы, одежда, прически, окружающие предметы, привычные действия. Не надо забывать, что мы получаем 65% информации по невербальным каналам и только 35% - по вербальным. Из невербального общения мы можем узнать информацию о морально-личностном потенциале собеседника, о его внутреннем мире, настроении, чувствах, переживаниях, намерениях, ожиданиях, степени решительности или отсутствии таковой. Таким образом, язык, культура, а также их взаимосвязь, становятся ключевыми понятиями в межкультурной коммуникации.

Итак, мы приходим к выводу, что переводчик должен владеть коммуникативными навыками, хорошо знать дискурсивные, лингвистические и культурные особенности ведения коммуникации, обладать знаниями функционирования терминов в русскоязычной логосфере, ее лингвокультурном и лингвополитическом преломлении. В профессиональном дискурсе важно все: владение ситуацией, терминологией, концептами, знание особенностей использования цвета, знание менталитета и традиций другого народа и многое другое.

Список литературы

1.     Бенедиктова В. И О деловой этике и этикете. М., 1994. 176 с.

2.     Богданов В.В. Речевое общение: Прагматические и семантические аспекты. Л., 1990. 178 с.

3.     Василик М.А. Наука о коммуникации или теория коммуникации к проблеме теоретической идентификации // Актуальные проблемы теории коммуникации: сборник научных трудов. М., 2004. C. 4 −11.

4.     Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985.

5.     Довбыш О.В. Английская финансовая терминология и проблемы ее перевода на русский язык (на материале годовых финансовых отчетов зарубежных компаний): дис… канд. филол. наук. М., 2003. 250 с.

6.     Камалетдинова А.Б. Иноязычная лексика в современных средствах массовой коммуникации: дис.… канд. филол. наук. Уфа, 2002. 207 с.

7.     Липко Ю.Г. Коммуникативно-прагматические аспекты дискурса жалобы в современном английском языке: дис... канд. филологических наук: 10.02.04. Иркутск, 2006. 167 с.

8.     Музыкант В.Л. Теория и практика современной рекламы. М.,1998. 320 с.

9.     Нерознак В. П, Панькин В.М. Лингвистическая контактология и языковая интерференция // Проблемы лингвистической контактологии. М., 1999. С. 10‒23.

10.   Нечаева Е.А. Современная PR-коммуникация как яркий пример постепенного перехода к диалогической коммуникации // Бизнес. Общество. Власть. 2011. № 6. С. 42‒53.

11.   Нечаева Е.А. Проблемы перевода профессиональных терминов: причины сложностей и способы их преодоления // Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода. Н. Новгород: Бюро переводов «Альба», 2014. Вып. 4. С. 128 −138.

12.   Новикова М.Г. Простое предложение: сущность, классификация и сравнительная типология русского и английского предложения// Вестник ПГЛУ. Пятигорск, 2009. № 1. С. 124‒130.

13.   Подгорная Е.А. Влияние Интернет-коммуникации на формирование образов языкового сознания подростка: по данным психолингвистического эксперимента: дис... канд. филологических наук: 10.02.19. Кемерово: КГУ, 2010. 275 с.

14.   Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000. 189 с.

15.   Устинова Е.В. Вербальное обозначение согласия говорящего в диалоге// Вестник ПГЛУ. Пятигорск, 2009. № 1. С. 104‒109.

16.   Шмелева Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. 1983. № 1. С76 – 99.

17.   Яковлев, И. Паблик рилейшнз в организациях. Спб. Петрополис, 1995. 148 с.

18.   Lakoff R. Psychoanalytic discourse and ordinary conversation // Variation in the formal use of language: sociolinguistic reader. Washington, 1983. P. 308.

19.   Наsеlу K. The New Communication: What research can teach us about effective communication // Язык. Культура. Словари. Иваново: ИвГУ, 2001. С34 – 37.

20.   Searle J. R. Indirect speech acts // Syntax and Semantics. N-Y., 1975. Vol.3. P76 – 87.

Лингвистическая сущность диалогической речи, ее роль и место в системе национального литературного языка

Автор: Грибова Полина Николаевна – доцент кафедры основ английского языка факультета английского языка Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Последняя четверть XX столетия в развитии отечественного языкознания ознаменована становлением «коллоквиалистики», как самостоятельного раздела лингвистики, имеющей в виду теоретическое изучение особенностей повседневной неофициальной разговорной речи. И хотя за истекший период появилось огромное количество разного рода работ по проблемам разговорной диалогической речи на материале различных языков, интерес ученых к исследованию особенностей разговорной речи не только не ослабел, но, наоборот, приобрел форсированный характер.

Диалог как универсальная естественная форма человеческого общения представляет собой совокупность дополняющих друг друга реплик, коррелирующих между собой в структурном, семантическом и функциональном планах. Такое речевое произведение рассматривается ныне как явление дискурса, под которым лингвисты понимают «язык в том виде, в котором он используется в социальном контексте и включается в сеть личностных и социальных отношений /обычаи, обязательные правила, способы мышления, предпочитаемая норма поведения человека/» [1, с. 102].

Если традиционная нормативная грамматика описывает определённые каноны «нормированной» речи, ориентируясь в основном на восприятие и понимание её читателем / слушателем без учёта их возможных ответных реплик-реакций, то грамматика диалогической речи, опирающаяся на функционально-коммуникативный подход, представляет язык в его подлинной, естественной функции, в его действии как средства общения людей. Диалогическая речь является самой древней и универсальной формой речевого общения, присущей всем языкам мира, формой существования языка, в которой «бьётся и кипит языковая жизнь» [2, с. 126].

В лингвистической литературе диалогическая речь трактуется как особый вид речевой деятельности, характеризующийся ситуативностью, наличием двух или более коммуникантов, быстротой и непосредственностью процесса отражения явлений и ситуаций объективного мира, активностью говорящих в отношении выражения своего индивидуального отношения к фактам, обилием эмоциональных реакций, персональной направленностью.

Как наиболее употребительная форма речевой коммуникации она отличается от других форм речи, прежде всего, естественностью. Небезынтересна в этом плане мысль Л.В. Щербы: «Монолог является в значительной степени искусственной языковой формой, подлинное своё бытие язык обнаруживает лишь в диалоге» [3, с. 3-4].

Специфичность диалога, сложность его структуры обусловлены взаимодействием целого ряда факторов, которые необходимо учитывать при исследовании, а именно, определённого психического состояния говорящего и слушающего, а также с учётом того факта, что коммуниканты являются членами определённого человеческого коллектива с устоявшимися нормами и правилами речевого поведения. Любая коммуникация, нацеленная на речевую деятельность, происходит ситуативно, то есть для конституирования диалогической речи необходимо не менее двух общающихся, говорящих на одном языке и имеющих общую тему разговора, а также определённых условий общения. «Разговорная речь – это прежде всего речь ситуаций …, какие бы сложные мысли не выражали собеседники в процессе разговора, они всегда будут опираться на ситуацию, в которой протекает разговор» [4, с. 92]. Опора на ситуацию обусловливает недосказанность, ненужность мобилизации всех слов, композиционную простоту высказываний.

Диалогическая речь в обычных условиях может быть охарактеризована как в значительной степени спонтанный, полуосознанный относительно формы процесс. Эти особенности повседневного языкового общения – «неподготовленность» актов говорения и отсутствие у говорящего пристального внимания к вопросам формы – ведут к широкому использованию готовых моделей, штампов. По мнению Ф. Лейзингер, «диалоги нередко целиком состоят из стереотипных ответов на стереотипные вопросы; многие вопросы представляют собой не что иное, как стимулы, для которых уже есть образцы готовых ответов» [5, с. 155]. Аналогичную мысль высказывает Е.М. Розенбаум и отмечает, что «специфика диалогической речи … проявляется в особом синтаксическом оформлении высказываний и в наличии речевых клише» [6, с. 5]. Это основано на том, что форма вопроса настолько предопределяет форму ответа, зафиксированного в качестве образца, что нет необходимости повторять сам образец, поэтому естественный ответ включает лишь тот член предложения, к которому задаётся вопрос.

Регулярное построение реплик в соответствии с заданной грамматической моделью приводит к необходимости пересмотреть известное положение о том, что неподготовленность диалога ведёт к пренебрежению выбором формы. Здесь, по нашему мнению, на первый план выступают речевые автоматизмы. Это вытекает из того, что, по словам Л.П. Якубинского, «диалогическая форма способствует протеканию речи в порядке автоматической деятельности» [7, с. 53]. Эти речевые автоматизированные модели диалога закладываются в интеллектуальные, в частности, языковые способности человека по мере накопления им опыта владения языком и по мере совершенствования уже приобретённых навыков и умений. «В реальной действительности то, что мы усвоили в результате привычки, является не только непосредственно доступным в любое время, но и постоянным приобретением» [8, с. 50].

Диалог считается особым видом текста, который всегда является составным, сложенным из нескольких частей, зачастую несамостоятельных. Нужное содержание складывается из смысла, заложенного в речевых отрезках с явным словесным выражением, и из подразумеваемого. Среди прочих путей обмена информацией самым простым и элементарным является диалог с попеременными высказываниями участников. В нём реплики собеседников чередуются, как правило, довольно быстро и порождают одна другую. Это приводит к их тесной смысловой и структурной взаимосвязанности. Содержательная сторона, выявляющаяся в диалоге, расчленена между собеседниками и одновременно объединена предметом разговора. Определённая информация складывается в результате усилий двух лиц.

Вопрос об объёме и границах диалога имеет огромное значение. Между тем в исследованиях по диалогу этот вопрос либо не рассматривается, либо решается таким образом, что единственными критериями членения потока диалогической речи выступают два фактора: постоянство собеседников и отсутствие временного перерыва в процессе общения. Диалог на основании этих критериев предстаёт как такой продукт общения собеседников, который, как нам представляется, может быть как угодно большим, но основу его образует соединение, минимально состоящее из двух реплик, – реплики, содержащей стимул, и реплики, содержащей реакцию собеседника. Подобное соединение можно назвать «ядром, ячейкой, диалогическим минимумом» [9, с. 199]. В такой паре реплик, образующих тесное семантико-синтаксическое единство, вторая реплика обнаруживает совершенную зависимость от первой реплики. И в смысловом и в формальном плане она несамостоятельна, тесно связана с предыдущей репликой и не понятна без неё.

Подобная наименьшая относительно самостоятельная единица речи участников коммуникативного акта получила в лингвистике название диалогическое единство (ДЕ). По мнению Л.М. Михайлова, «диалогическое единство – монотематическая единица диалога, обладающая коммуникативной целостностью, создаваемая двумя (или более) коммуникантами, задаваемая коммуникативной интенцией и выражающаяся в логико-семантической целостности (когерентности), а также грамматической, лексической, просодической (полной или частичной) целостности» [10, с. 152].

Следовательно, под ДЕ понимаются те формы объединения реплик в одно структурно-смысловое целое, по образцам и моделям которых строится диалогическая речь. Они заполняются обычно двумя предложениями, тесно связанными по смыслу. Каждая предыдущая реплика в них влияет на содержание и строение последующей, и часто последующие, в свою очередь, определяют содержание предыдущих. Таким образом, только в единстве и обнаруживается смысловая полнота того или иного отрезка диалогической    речи.

Тип ДЕ в значительной степени определяется интенцией говорящего, его намерением сообщить какую-то информацию или получить нужную информацию о каком-то факте или событии с помощью вопроса, или побудить собеседника к высказыванию или действию. Мы полностью солидарны с мнением Г.В. Колшанского, который считает, что интенция говорящего (наряду с другими экстралингвистическими факторами) «служит отправной точкой для порождения речевого акта» [11, с. 13]. Но поскольку диалогическая речь обоюдна и характеризуется своей двунаправленностью, то, чтобы в полной мере вскрыть механизм порождения и функционирования реплик ДЕ, необходимо учитывать целевую установку, имеющуюся в сознании как говорящего, так и слушающего. Таким образом, определение функционально-семантического типа ДЕ должно проводиться с учётом интенции говорящего и реакции собеседника [12, с. 26].

Под целевой установкой говорящего понимается то, что человек, пользуясь языком как орудием общения, отбирает языковые средства и использует их с целью наиболее адекватной и выразительной передачи информации о фактах объективной действительности и своём отношении к ним. Она обусловливает возможность появления в качестве реплики-стимула любого структурно-коммуникативного типа предложения. То же самое можно сказать и об ответных репликах с той разницей, что последние характеризуются более широким разнообразием структурно-функциональных типов, чем порождающие их реплики-стимулы. Более того, ответные реплики играют немаловажную роль в моделировании ДЕ, определяя его границы и указывая на коммуникативную завершённость диалогической конструкции.

Несмотря на разностороннее освещение функционально-семантических типов диалога в соответствии со структурно-коммуникативным составом, профессором В.В. Бузаровым дан наиболее полный анализ специфического набора различных функционально-семантитческих видов высказываний – реплик, выраженных не только тремя традиционными коммуникативными типами предложений, но и другими разновидностями, не встречающимися вне диалогического общения. В.В. Бузаров не только рассматривает возможные варианты сочетания коммуникативных типов предложений в ДЕ, но и обращает внимание на вероятностные свойства ответных реплик с позиции предсказуемости/непредсказуемости их порождения в ДЕ [13, с. 21].

П.С. Вдовиченко и Л.М. Михайлов также рассматривают возможности комбинаторики функционально-коммуникативных типов предложений. И если первый учёный делает упор на типологию элементарных (двучленных) ДЕ, то Л.М. Михайлов на основе немецкой ДР даёт развёрнутое описание как элементарных (двучленных), так и многочленных (вплоть до шести реплик) ДЕ.

Формы взаимосвязи реплик могут быть разными. Профессор С.С. Беркнер выделяет следующие основные типы двучленных ДЕ: 1) вопросно-ответное единство, 2) единство с подхватом и 3) единство с повтором. Наиболее распространённой практикой является использование в речи вопросно-ответных ДЕ [14, с. 5].

Говоря о факторах, обусловливающих порождение и развёртывание диалога, следует отметить, что посредством диалогического общения говорящий пытается разрешить какую-либо одну основную задачу в акте деятельности. Эта задача есть порождение определённых ситуативных условий данного акта деятельности. В зависимости от того, возникает ли диалог на основе одной речевой ситуации или же ситуативные условия включают две или более взаимосвязанные речевые ситуации, финальная из которых служит разрешению задачи акта коммуникации, а все предшествующие лишь готовят для неё необходимые условия, Л.М. Михайлов выделяет микротекст, т.е. когерентную последовательность двух, трёх, четырёх и т.д. реплик, образующих соответственно двух-, трёх-, четырёхчленное ДЕ, и макротекст, охватывающий так называемое диалогическое целое, представляющее собой сцепление нескольких ДЕ [15, с. 8].

В случае с двучленным ДЕ собеседник может разрешить задачу одним ответным речевым действием, в остальных случаях не начальное, а конечное речевое действие говорящего называет ту задачу, которую он стремится разрешить в этом речевом акте, причём все предшествующие ей задачи лишь готовят для неё необходимые условия и сами по себе не заинтересовали бы говорящего, если бы без них были на лицо условия последней ситуации. Однако говорящий не может сразу поставить конечную задачу перед собеседником, поскольку условия речевой ситуации не сформированы: говорящему сначала надо убедиться в том, что перед ним собеседник, способный разрешить эту задачу.

В естественной речи ответные реплики, составляющие ДЕ (в частности, ответные реплики подтверждения и отрицания как наиболее часто встречающиеся), могут выходить за рамки структурной языковой взаимообусловленности. Кроме наличия стандартных форм, когда реплики взаимообусловлены лексически, грамматически, интонационно, ситуативно и коммуникативно, полностью или частично, имеются и нестандартные формы ответных реплик, которые не выявляют в своём составе структурной зависимости от вопроса и соседних реплик. В данном случае мы можем говорить о ДЕ не по структуре, а по содержанию, т.е. о ситуативно-семантическом единстве.

Следовательно, под ДЕ можно понимать «любую совокупность реплик, находящихся в такой структурной и/или смысловой связи, при которой предшествующая реплика выступает как обусловливающая, а каждая из последующих, с одной стороны, обусловливается предшествующей, а с другой – обусловливает следующую за ней; последняя же реплика является только обусловленной» [16, с. 5]. Исходя из этого, Л.С. Маркина рассматривает четырёхчленные ДЕ, в которых каждая из реплик, кроме последней, стимулирует последующую.

Нам представляется целесообразным сделать следующее иерархическое деление диалогического текста. Минимальной единицей диалога является отдельно взятая реплика, принадлежащая одному коммуниканту и восходящая к одной синтаксичекой модели. Вслед за Л.М. Михайловым, мы назовём такую минимальную единицу речевой деятельности в диалогической коммуникации коммуникативным шагом [17, с. 15]. По своей интенции различаются инициирующие и реагирующие коммуникативные шаги.

Сверхфразовым единством следует считать такую комбинацию, когда реплика представляет собой высказывание и состоит из ряда последовательных взаимосвязанных предложений. «Сверхфразовое единство есть смысловое, структурное, коммуникативное и монотематическое единство» [17, с. 15]. Термин «сверхфразовое диалогическое единство» (СФЕ) совмещает в себе синтагматический и функциональный подходы к соответствующей коммуникативной единице. В синтагматическом отношении этот термин рассматривается как специально организованная замкнутая цепочка предложений, объединённых одной темой. В функциональном отношении этот термин характеризует определённую синтаксическую коммуникативную единицу как развёрнутое высказывание. СФЕ представляет собой сочетание инициирующей и реагирующей реплик. Такое двучленное диалогическое единство является элементарным. И не имеет значения, какой тип связи (структурно-смысловой или только смысловой) существует между его репликами. Многочленные ДЕ считаются усложнённым вариантом подобного ДЕ, но лишь в том случае, если их реплики объединены между собой единой темой. В таких ДЕ первая ответная реплика одновременно выступает как реакция на инициирующую реплику и как стимул для второй стимулирующей реплики, а вторая стимулирующая реплика является, в свою очередь, стимулом для второй реагирующей реплики и т.д. И только верхняя граница, т.е. инициирующая реплика, представляет собой только стимул, а нижняя граница, т.е. последняя ответная реплика, – только реакцию.

Диалогическое произведение может считаться диалогическим целым или дискурсом, т.е. устным речевым произведением, которое является единицей гиперсинтаксического уровня, когда мы имеем дело с несколькими ДЕ, имеющими свои собственные непересекающиеся темы, но, тем не менее, объединёнными между собой, т.е. собеседники переходят от обсуждения одной речевой ситуации к рассмотрению другой без временного перерыва. Как отмечает Р. Якобсон, дискурс обычно представляет собой обмен высказываниями [18, с.301], что естественно понимается как диалогическая форма речи.

Таким образом, основной единицей нашего рассмотрения является ДЕ на уровне бытового дискурса, т.е. речевое произведение, формально-содержательные характеристики которого обусловлены ситуацией непосредственного общения участников коммуникативного акта, а в письменной фиксации – контекстом.

При непосредственном диалогическом общении особенно возрастает роль экстралингвистических коммуникативных средств: мимики, жеста, просодии. Интонация определяет порядок следования компонентов в высказывании, модифицирует значения слов и выражений. Она всегда коррелирует с ситуацией, т.е. по интонации всегда можно установить, кто с кем разговаривает. В свою очередь, конкретная коммуникативная ситуация обусловливает интонационную аранжировку диалога.

Для диалога характерен быстрый темп речи, реплицирование. Реплики либо сменяют, либо перебивают друг друга, подготовка к собственному высказыванию происходит одновременно с восприятием чужой речи. Стремление высказать то, что имеет наибольшую коммуникативную ценность, опираясь при этом на предыдущее высказывание, а также дефицит времени на обдумывание ответной реакции определяют структурную и семантическую взаимообусловленность ряда смежных реплик. Наблюдается частое использование эллиптических предложений, каждое из которых, несмотря на краткость и спаянность с предыдущим, представляет собой новое суждение. Неподготовленность и быстрый темп определяют высокую степень клиширования, шаблонности диалогической речи, включение в неё «социально привычных речевых формул», готовых предложений.

Кратко подытоживая вышеизложенное, можно со всей определенностью утверждать, что сама жизнь с ее убыстренными темпами общественного развития, с бурным ростом средств массовой коммуникации, невиданным до сих пор расширением культурных, деловых и личных контактов с носителями иностранных языков, возможностями обучения и стажировки молодежи и преподавателей в странах изучаемого языка (часто с проживанием в семьях тех стран), способствует возрастанию роли и удельного веса разговорной речи при реализации коммуникативных потребностей общающихся. Настоятельное требование времени в связи со сложившейся ситуацией, описанной выше, заключается в том, чтобы пересмотреть роль и место разговорной речи как при ее исследовании и описании, так и при обучении иностранному языку. Невозможно не учитывать в дальнейшем реалии сегодняшнего дня, интенсивность процесса демократизации вербальной повседневной коммуникации, если мы не хотим оставаться на «задворках» цивилизации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.                Крамш, К. Дискурс и культура в обучении иностранному языку (доклад) / К. Крамш // ИЯШ. – 1990. – № 3. – С. 100-103.

2.                Щерба, Л.В. Избранные работы по русскому языку / Л.В.Щерба. – М.: Учпедгиз, 1957. – 188 с.

3.                Щерба, Л.В. Восточно-лужицкое наречие / Л.В. Щерба. – Пг., 1915 – Т. I. – 387 с

4.                Будагов, Р.А. Литературные языки и языковые стили / Р.А. Будагов. – М.: Высшая школа, 1967. – 375 с.

5.                Лейзингер, Ф. Элементы преподавания иностранных языков / Ф. Лейзингер // Вопросы методики обучения иностранным языкам за рубежом. – М.: Просвещение, 1978. – С. 154-190.

6.                Розенбаум, Е.М. Основы обучения диалогической речи на языковом факультете педагогических вузов / Е.М. Розенбаум. – М.: Высшая школа, 1975. – 126 с.

7.                Якубинский, Л.П. О диалогической речи / Л.П. Якубинский // Избранные работы. Язык и его функционирование. – М.:Наука, 1986. – 207 с.

8.                Хрестоматия по английской филологии / Сост. проф. О.В. Александрова. – М.: Высшая школа, 1991. – 253 с.

9.                Кожин, А.Н. Функциональные типы русской речи / А.Н. Кожин, О.А. Крылова, В.В. Одинцов. – М.: Высшая школа, 1982. – 223 с.

10.           Михайлов, Л.М. Коммуникативная грамматика немецкого языка. / Л.М. Михайлов – М.: Высшая школа, 1994. – 256 с.

11.           Колшанский, Г.В. Лингвокоммуникативные аспекты речевого общения / Г.В. Колшанский // ИЯШ. – 1985. № 1.

12.           Чахоян, Л.П. Синтаксис диалогической речи в современном английском языке / Л.П. Чахоян. – М.: Высшая школа, 1979. – 167 с.

13.           Бузаров, В.В. Круговорот диалогической речи или взаимодействие грамматики говорящего и грамматики слушающего / В.В. Бузаров. – Ставрополь: Изд-во Ставропольского гос. ун-та, 2001. – 168 с.

14.           Беркнер, С.С. О взаимодействии реплик в английской диалогической речи / С.С. Беркнер // Учен. зап. – Ульяновск. – 1959. – Том XVI. – Вып. II. – 41 с.

15.           Михайлов, Л.М. Грамматика немецкой диалогической речи / Л.М. Михайлов – М.: Высшая школа, 1986. – 110 с.

16.           Маркина, Л.С. Конструктивный анализ четырехчленного диалогического единства (на материале англ. яз.): лекция / Л.С. Маркина. – Л.: Изд-во Ленинградского гос. пед. ин-та, 1973. – 39 с.

17.           Михайлов, Л.М. Коммуникативная грамматика немецкого языка. / Л.М. Михайлов – М.: Высшая школа, 1994. – 256 с.

18.           Якобсон, Р. Избранные работы / Р. Якобсон. – М.: Прогресс, 1985. – 454 с.

Лингво-переводческий аспект подготовки волонтеров

Сержанова Жанна Александровна – кандидат филологических наук, доцент кафедры лингвистики, теории и практики перевода, Сибирский государственный технологический университет, г. Красноярск, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Своеобразие подголовки волонтеров для работы на Универсиаде 2019 и спортивных соревнованиях в целом наиболее полно отражается в триединстве и самостоятельности трёх направлений: лингво-переводческом, психолого-педагогическом, организационно-управленческом и социальном. Подготовка волонтеров в рамках всех трех направлений позволяет создать полную «картину» навыков и умений, необходимых для реализации волонтерской деятельности.

Лингво-переводческое направление рассматривает вопросы формирования коммуникативной компетенции волонтёров, проблемы взаимодействия культур в контексте толерантности, прикладные вопросы перевода спортивной лексики. Дискуссионными направлениями также являются вопросы преодоления психологических барьеров межкультурной коммуникации и отбор лингвистического материала для подготовки волонтёров.

В рамках психолого-педагогического направления исследований представлены проблемы развития ключевых навыков и компетенций волонтёров, их психолого-педагогической поддержки. Волонтерство в данном варианте представляется с позиции пропаганды здорового образа жизни, а предстоящая Универсиада 2019 – как способ реализации молодёжи в физкультурно-оздоровительной деятельности.

Третье направление – организационно-управленческое и социальное, сосредоточено как на технологических, так и межкультурных особенностях подготовки и организации работы волонтёров.

В свете обсуждений волонтёрство представляется как социальное явление, обладающее мощным аксиологическим потенциалом. В этой связи создание положительного образа волонтера требует объединения ресурсов и сотрудничества различных институтов – школ, вузов, некоммерческих организаций и органов власти.

К одному из наименее изученных аспектов относится лингво-переводческий аспект волонтерской деятельности. Быть переводчиком-волонтером на спортивных соревнованиях – это прежде всего большая ответственность. В данном случае необходимо знание не только языка и умения делать корректный перевод, но и наличие целого комплекса компетенций.

Линвопереводческий аспект волонтерской деятельности включает, в первую очередь, формирование лингво-профессиональной коммуникативной компетенции [2], что означает:

- знание лексики, детерминированной определенной профессиональной сферой, для раскрытия содержания исторического и культурного наследия региона, особенностей его географического положения;

- владение, как на родном, так и на иностранном языке, специальной терминологией, необходимой для соответствующей характеристики объекта;

- умение выбирать и употреблять лексические единицы, соответствующие речевым задачам;

- способность строить тематическое монологическое высказывание (логически последовательно излагать факты, описывать события, делать сообщения, раскрывать тему в полном объеме);

- готовность вести диалог (диалог этикетного характера, диалог-расспрос, диалог – побуждение к действию, диалог – обмен информацией, мнениями) на специальные и бытовые темы в различных ситуациях общения;

- владение навыками проведения презентации.

Знание спортивной лексики является необходимым условием для переводчика в контексте Универсиады. Однако следует признать, что спортивный дискурс является сложным многомерным образованием, которому свойственны конституирующие признаки, система основных концептов, стратегии коммуникативного поведения участников. Спортивный дискурс как и любой другой можно также охарактеризовать жанровым многообразием; он включает в себя такие субдискурсы, как субдискурс спортсменов одиночных видов спорта, субдискурс спортсменов игровых видов спорта, субдискурс болельщиков, субдискурс судей, медийный субдискурс и др. Таким образом, спортивный перевод имеет специфические проблемы, которые отсутствуют в других сферах деятельности. Так, например, при переводе спортивной лексики следует обращать особое внимание на перевод аббревиатур. Например: LFI, RBO и т. д. – стандартная английская запись дуг фигурного катания. Конёк (Left – левый, Right – правый), направление движения (Forward – вперёд, Backwards – назад), ребро конька (Inside – внутреннее, Outside – наружное). Существует несколько русских нотаций этих понятий, но из-за запутанности ни одна из них не прижилась, поэтому при переводе оставляют их английское написание. Есть также аббревиатуры другого рода: они образованы от выражений, существующих в каждом языке, и при необходимости могут быть расшифрованы. Например: ISU – International Skating Union в русском переводе часто звучит ИСУ, но может быть переведен как – Международный союз конькобежцев. Некоторые аббревиатуры, как правило, всегда переводятся полностью на русский язык. Например: CD – Compulsory dance – Обязательный танец, FD – Free dance – Произвольный танец, FS – Free skating – Произвольная программа.

Спортивная сфера находится под большим влиянием терминов, которыми язык постоянно пополняется в связи с появлением новых технологий. Примерами могут служить следующие общеупотребительные слова: Team, Sprint, Fan, Match, Cross, Penalty, Finish, Handcap.

Но есть и слэнговые обозначения, не всегда входящие в словари и, тем не менее, используемые спортивными комментаторами, болельщиками и самими спортсменами. Так, термин «коньки для фигурного катания», обозначаемый в русско-немецких словарях, как Eiskunstlaufschlittachuh, давно не используется, вместо него употребляется слово Kufen (дословно: полозья), хотя раньше им обозначали только полозья саней: Eiskunstlaufkufen, aus hartem Stahl gefertigt, sind 3 bis 4 Millimeter breit. Sie haben eine sehr geringfügige Konvexkurve, die die Ausführung von Drehungen und komplizierten Elementen ermöglicht (Special Regulations & Technical Rules: Kufen 2012).

Одним из важных аспектов лингво-переводческой подготовки волонтера является знание культурного наследия города, а именно безэквивалентной лексики:

1)  имена собственные, географические названия, названия учреждений, организаций, газет и пр.;

2)  реалии, например, названия блюд национальной кухни, виды народной одежды, то есть предметы материальной и духовной культуры;

3)  «случайные лакуны» – лексические единицы одного из языков, которым по каким-либо причинам нет соответствий в лексическом составе другого языка [3].

Например, главными достопримечательностями Красноярска являются Караульная гора и часовня Праскевы Пятницы. Здесь начинался Красноярск. Караульная гора, на которой находится часовня, названа так, потому что на ней располагалась караульная вышка для наблюдения за подступами к острогу, который находился рядом. Это удивительно красивое место, которое было запечатлено на десятирублевой купюре.

Данная информация требует от переводчика умений не только правильно передать названия, но и разъяснить сущность данных достопримечательностей.

Таким образом, следует подчеркнуть, что лингво-переводческий аспект волонтерской деятельности включает в себя целый комплекс компетенций, которыми должен овладеть волонтер для успешной самореализации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. «Актуальные вопросы организации волонтерской деятельности в рамках подготовки к Универсиаде 2019: лингво-переводческий, психолого-педагогический, организационно-управленческий и социальный аспекты»: Материалы Международной научно-практической конференции. – Красноярск: СибГТУ, 2014. – 300 с.

2. Гончарова, H.A. Формирование лингвистической компетенции в иноязычном коммуникативном пространстве Текст. / Г.В.Кретинина, Н.А.Гончарова // Высшее образование в России. М., 2008. - № 9. - С. 162-165.

3. Теория перевода. Режим доступа: http://linguisticus.com/ru/TranslationTheory/OpenFolder/BEZJEKVIVALENTNAJA_LEKSIKA

Некоторые проблемы перевода в лингвокультурологии и межкультурной коммуникации

Автор: Ходырева Елена Борисовна, старший преподаватель кафедры иностранных языков и лингвокультурологии ФМО ННГУ им. Н.И.Лобачевского, г. Нижний Новгород

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Новый этап межкультурной коммуникации, ярко иллюстрируемый интегративными процессами в современной Западной Европе, предполагающий создание нового Европейского сообщества с установлением Европейского гражданства и всеми вытекающими последствиями, активно обсуждается в политических и общественных кругах Запада и особенно тех стран, которые имеют самое непосредственное отношение к правовому становлению Новой Европы. Так, например, проблема Европейского сообщества в широком смысле этого слова, упирающаяся в проблему Европейского гражданства, приобретает разные коннотации и вызывает новые препятствия в толковании понятия "гражданство", поскольку оно по-разному толкуется во Франции (политически), в Германии (культурно), в Великобритании (административно-территориально). Новые правовые документы должны интегрировать все толкования "гражданства" с целью обеспечения адекватной межкультурной коммуникации. Политические и административно-территориальные принципы, в отличие от культурного, могут быть закреплены и реализованы, поскольку они представляют собой активное формальное начало [1].

Это лишь одна из проблем, возникающих в процессе межкультурной коммуникации, которые связаны с различием языковой картины мира у жителей стран Евросоюза. Само сообщество на сегодняшний день не может свидетельствовать о наличии каких-либо традиций. Проводимая в общественно-политических кругах параллель между США и создаваемым Союзом в виде СШЕ (Соединенных Штатов Европы) указывает на живучесть тенденций, направленных на поиск определенных точек соприкосновения и существующих стереотипов. При определении истоков Европейской культурной традиции, ставятся следующие вопросы: Кто такой европеец? Как его идентифицировать? Можно ли составить гомогенный портрет европейца? По мнению М. Ферро, принадлежность к конкретной общности складывается не на основании знания языка; значимым является само чувство принадлежности к данной общности [2]. Культурология как наука определяет для европейцев общие греко-римские истоки, конкретизируя также большое значение общего религиозного мотива (христианство). Культурный компонент в ходе интеграции европейских народов представляется необходимым минимумом, способным объединить и укрепить современное европейское мышление [3]. Более того, межкультурная коммуникация предполагает существование не только расхождений между разными языками, но и различия при использовании одного языка. Так, представители англо-, франко- и немецкоязычных стран, несмотря на общий язык, необязательно будут относиться к одной культуре. В этой связи можно говорить уже о межкультурной коммуникации, например, между американцами и англичанами, французами и валлонами, жителями "старых" и "новых" Земель ФРГ [4].

Процессы глобализации и демократизации общественной жизни, открытость и доступность самых последних достижений в науке, культуре, искусстве позволяют огромному количеству людей получать и обмениваться информацией. В настоящее время и теория перевода, и переводческая практика трансформируются в более широкую дисциплину – теорию межкультурной коммуникации. Перевод как особый род речевой деятельности является одним из основных и общепринятых средств в межкультурной коммуникации, так как очень часто именно переводчик становится посредником в обмене информацией. Отсюда проблема перевода представляется в двух ипостасях – в собственно языковом (переводческом) смысле, перевод с одного языка на другой; а также в смысле понимания, перекодировки содержания через канал связи между говорящим и адресатом [5]. Практическое решение проблем перевода приводит к необходимости учета, прежде всего, количественных преобразований. В.Г. Гак справедливо указывает: "Для достижения адекватного перевода приходится не только решать задачу: что и как переводить, но и задачу: что добавить или, напротив, опустить при переводе" [6].

Исходя из вышесказанного, необходимо отметить особую роль, которая принадлежит лингвокультурологии как науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии, и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке [7]. Ценнейшим лингвистическим наследием является фразеология любого языка, поскольку она отражает видение мира, национальную культуру, обычаи, верования, историю говорящего на нем народа. Проблемы фразеологии чрезвычайно существенны как для практики, так и для теории перевода; они часто представляют большой практический интерес, поскольку связаны с различием смысловых и стилистических функций, выполняемых в различных языках словами одинакового вещественного значения, и с различием сочетаний, в которые вступают такие слова в разных языках. Трудность перевода состоит в необходимости сохранить красочность фразеологизма, донести до читателя или слушателя его стилистическую функцию, которая зависит от контекста, стиля автора, характера всего сообщения.

При переводе фразеологических единиц с русского языка на английский или с английского языка на русский, наблюдается явление кажущегося совпадения их семантики, или ложной симметрии. Фразеологические единицы такого рода можно назвать квазиэквивалентами; они способны оказать переводчику недобрую услугу и приводят к ошибкам так же, как и "ложные друзья" переводчика, или квазиинтернациональные слова на лексическом уровне. Например, angina (стенокардия, а не ангина), genial (добрый, а не гениальный), magazine (журнал, а не магазин), accord (согласие, а не аккорд), actually (фактически, а не актуально), brilliant (блестящий, а не бриллиант), clay (глина, а не клей), compositor (наборщик, а не композитор), data (данные, а не дата), expertise (компетентность, а не экспертиза), fabric (ткань, а не фабрика), intelligence (ум, разведка, а не интеллигенция), mayor (мэр, а не майор). При всей неповторимости и своеобразии систем английского и русского языков, значительная их часть совпадает, и хотя, гораздо менее чем в лексике, фразеологические единицы могут отражать совпадающие фрагменты картины мира, в то время как их уникальность объясняется несовпадением культур, быта, истории, географических условий проживания, религиозных обрядов и т.д.

Полная эквивалентность фразеологических единиц понимается как полное совпадение их существенных характеристик, которые модифицируются в параметры или критерии в контрастивном изучении: семантический, стилистический, лексический и морфологический [8].

В качестве примера можно рассмотреть следующие фразеологические единицы, являющиеся полными эквивалентами: to keep somebody at a distance (держать кого-либо на расстоянии в отношениях, не допускать фамильярности); to be born under a lucky star (родиться под счастливой звездой, быть удачливым); white magic (белая магия, доброе волшебство); to be hungry like a wolf (быть голодным как волк, быть очень голодным); to commit a political suicide (совершить политическое самоубийство, погубить свою политическую карьеру); better late than never (лучше поздно, чем никогда). Английские фразеологические единицы могут также переводиться частичными эквивалентами: to kill goose that lays golden eggs (убить курицу, несущую золотые яйца); to sing like a lark (соловьем заливаться); as like as two peas (похожи, как две капли воды); to be Greek to somebody (как китайская грамота). А также семантическими эквивалентами: to carry coals to Newcastle (ехать в Тулу со своим самоваром); birds of a feather flock together (рыбак рыбака видит издалека); charity begins at home (своя рубашка ближе к телу). И наконец, описательными фразами: black frost (морозная без снега погода); with open arms (с распростертыми объятиями); to wear one's heart on one's sleeve (душа нараспашку) [9].

Именно эти приемы использует переводчик, имея дело с фразеологическими единицами, обладающими прозрачной мотивацией: моноэквивалент – единственно возможный правильный вариант перевода для данной фразеологической единицы; описательный перевод, который может быть представлен переменным сочетанием или калькированием. При отсутствии полных или частичных эквивалентов прибегают к словесным: переводчик переводит фразеологическую единицу одним словом или пользуется комбинированным переводом (калькирование и описательный перевод). Эти основные способы перевода фразеологических единиц покрывают всевозможные подходы к переводу разных типов фразеологических единиц, другое дело – насколько верно "угадывается" значение фразеологических единиц в оригинальном контексте, если переводчику кажется, что смысл единицы выводим из семантики составляющих.

Далее рассмотрим примеры неправильно истолкованной семантики фразеологических единиц. В современном английском языке в группе оценочных прилагательных высокой частотности употребления наблюдается антонимический сдвиг, когда прилагательные с отрицательной оценочностью в разговорной речи употребляются как прилагательные с положительной оценочностью: это прилагательные vicious (злой), bad (плохой) и cool (прохладный). В результате фраза It's cool в определенных контекстах должна переводиться так: "Великолепно! Чудесно!" Например: "I've just returned from Cyprus. It's cool!" – "Я только что вернулся с Кипра. Великолепно!" В результате возникшая омонимия фраз и их семантическая двусмысленность (It's cool – прохладно и It's cool – великолепно) снимается только контекстом: лингвистическим (it's cool – прохладно, прохладный не может ассоциироваться с названием острова Cyprus – Кипр, выступающего в качестве контекстуального индикатора) или экстралингвистическим, когда индикаторы находятся в самой ситуации.

Аналогично приведенной единице может выступать фраза "It's too bad", которая часто ошибочно переводится как "Совсем плохо", а на самом деле эквивалентна фразе "Очень жаль". Например, "It's too bad that you didn't see that film" – "Жаль, что вы не видели того фильма". Квазиэквивалентны английским фразеологическим единицам "to keep house" и "condemned house" фразы "содержать дом" и "проклятый дом" соответственно, правильными являются фразы "жить отдельно, вести домашнее хозяйство самостоятельно" и "дом, предназначенный на снос". Irish stew – ирландское рагу, но Scotch broth – фраза, в которой также присутствует прилагательное, образованное от названия страны, переводится не "Шотландский бульон", а "перловый суп"; фразеологическая единица "to eat somebody's bread and salt" эквивалентна русской "быть чьим-либо гостем" (типичный квазиэквивалент "сидеть на чьей-либо шее, быть нахлебником"); "to be as cool as a cucumber" означает "быть хладнокровным, выдержанным", а не "быть прохладным как огурец".

Интересно также отметить, что в русском языке обнаруживается удивительное многообразие фразеологических единиц с общим компонентом "наплевательство": Да плюнь ты!; Мне это раз плюнуть!; Да плевать я хотел!; плевать в потолок; наплевать в душу и т.д. Лексическим эквивалентом русскому глаголу "плевать" служит глагол "to spit on/upon/at". Однако вряд ли фраза "Мне наплевать!" передает безразличие, если переводить ее глаголом "to spit", а потому ее лучше перевести как "I don't care". Рядом специалистов даже подчеркивается такое неоднократно отмечавшееся свойство русского характера, как "наплевательство", что, в частности, касается установки на безразличие [10]. Семантический анализ, проведенный в отношении отдельных глагольных фраз и лексем, позволяет определить основной набор семантических компонентов этих единиц: досада, презрение, наплевательство, незаслуженное оскорбление, разрыв отношений. Определяется тип "плевка": буквальный, квазиперформативный и метафорический, в чем необходимо разбираться переводчику, если он хочет правильно передать на английском языке фразы: "Он мне в душу наплевал", "Посмотрел он на все это, плюнул и ушел".

С.И. Лубенская в русско-английском фразеологическом словаре предъявляет следующие эквиваленты: плевать, наплевать, плюнуть в лицо – to spit in somebody's face; плюнуть в душу – to trample/stomp over somebody's feelings; плевать в потолок – to idle, to do absolutely nothing, to goof off, to twiddle one's thumbs, to sit around on one's butt; плевать я хотел – used to express absolute indifference (not to care a damn, to hell with) [11]. Анализ данных примеров показывает, что при известном параллелизме семантики слов "плевать" и to spit, только одна русская фраза переведена с участием глагола to spit – плевать в глаза/лицо; остальные переведены другими эквивалентами, словесными и фразеологическими, и в каждом случае с учетом контекстуального значения фразеологической единицы.

В заключение хочется привести высказывание Б.В. Беляева, который в статье "Психологический анализ процесса языкового перевода", писал: "Самой главной и основной стороной человеческого общения с помощью языка является то, что часто называют внутренней или смысловой стороной речи, а также ее смысловым содержанием. Это смысловое содержание, т.е. те мысли, которые внешне выражаются средствами того или иного языка, и есть "предмет перевода", который следует иметь в виду, когда ставится вопрос о том, что же именно переводится. Следовательно, строго говоря, переводятся не слова, а выражаемые ими понятия или суждения, не тексты, а содержащиеся в них мысли и рассуждения" [12]. Иными словами, перевод с одного языка на другой есть возможность выражения одних и тех же мыслей средствами двух разных языков. Языковой перевод, таким образом, является особым мыслительным процессом, а не особым видом речевой деятельности.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.                Тхорик, В.И., Фанян, Н.Ю. Лингвокультурология и межкультурная коммуникация// Учебное пособие. Второе издание. – М.: ГИС, 2006. – с. 162–165

2.                Entretien avec Mark Ferro, par Daniel Bermond: La conscience europeene: mythe au realite//Label France. №40. Р. 2000.

3.                Фанян, Н.Ю. О методологии и процессах интеграции в межкультурной коммуникации. Язык и национальные образы мира // Материалы международной конференции (20-21 марта 2001). Майкоп, 2001.

4.                Головлева, Е.И. Основы межкультурной коммуникации // Учебное пособие. – Ростов н/Д: Феникс, 2008. – с. 26

5.                Нелюбин, Л.Л. Переводоведение в ретроспективе // Филология – Philologica (Краснодар), № 12, 1997. – с.70

6.                Гак, В.Г. Языковые преобразования // М., 1998. – 513 с.

7.                Маслова, В.А., Лингвокультурология // М.: Издательский центр "Академия", 2001. – 28 с.

8.                Сидорова, Л.И., Тхорик, В.И. О ложной эквивалентности фразеологических единиц в переводе // Взаимодействие языков в процессе перевода как фактор межкультурной коммуникации. – Краснодар, 2002. – с.92– 94

9.                Алехина, А.И. Краткий русско-английский фразеологический словарь // Мн.: изд-во БГУ, 1980. – 400 с.

10.           Булыгина, Т.В., Шмелев, А.Д. Языковая концептуализация мира: Прагматика, семантика, лексикография // М., 1997. – с.21–24

11.           Лубенская, С.И. Русско-английский фразеологический словарь // Нью-Йорк, Москва, 1997.

12.           Беляев, Б.В. Психологический анализ языкового перевода // "Иностранные языки в высшей школе", выпуск 2. – М.: Росвузиздат, 1973. – с.162

Перевод религиозной лексиси при составлении экскурсии по конфессиональным объектам

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Кругляк Елена Евгеньевна — Канд. филол. наук, доцент, Саратовский национальный исследовательский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского, Саратов, Россия

Интерес к религиозному туризму, особенно к внутреннему религиозному туризму, наблюдается в России на протяжении нескольких последних лет. Данный интерес проявляют не только российские, но и иностранные туристы. В связи с этим возникла необходимость подготовки гидов-переводчиков, работающих на территории конфессиональных сооружений или ведущих экскурсии, тематически связанные с религиозными сооружениями. Заметим, что именно в сфере туризма особое место занимают межкультурная коммуникация, иностранный язык как инструмент данного вида коммуникации и, конечно же, переводчик, выполняющий в межкультурной коммуникации роль посредника. В рамках экскурсионного дискурса гид-переводчик становится проводником, осуществляющим культурный трансфер. По определению многих исследователей, экскурсионный дискурс принято рассматривать как совокупность текстов с учетом экстралингвистических, социокультурных и других факторов [1, с. 199; 2, с. 92–96].

Целью экскурсионного дискурса является донесение до экскурсантов максимально понятного и предварительно подготовленного пласта знаний о конкретном отрезке истории, объекте, месте или событии. Экскурсионный дискурс включает определенные положения: рефлексирование знания, фиксацию некоего культурного феномена, ценности, передачу знаний последующим поколениям, а также «навязывание» оценки, интеграцию адресата в общество, социализацию индивидуума в данном национально-культурном коллективе, вписание его в окружающую культуру, подчинение и контроль картины мира этого индивида [3, с. 5].

В случае экскурсии по храму или храмовому комплексу либо обзорной экскурсии по конфессиональным объектам перед переводчиком стоит задача наиболее адекватного перевода религиозной лексики, в частности библеизмов, общерелигиозной, церковной лексики и т. д. Это лексика, относящаяся к храму (église, basilique, cathédrale), его архитектуре (coupole, tambour, tente, église au-dessus des portes) и внутреннему устройству (autel, choeur, nef, parvis), а также наименования предметов богослужения (bougie, bénitier), в том числе икон (Sainte Face, Console-moi dans mes tristesses), термины церковной иерархии (archevêque, evêque, prêtre), лексика, описывающая действия священнослужителей (bénir, canoniser, évangeliser), и т. д.

Как и при переводе любой другой экскурсии, перед переводчиком стоит выбор между устоявшимся или окказиональным эквивалентом, толкованием с предшествующей транскрипцией или транслитерацией. При подборе эквивалентов переводчик также должен иметь представление о том, к какому виду лексики принадлежит тот или иной термин, будь то общерелигиозная, общехристианская или частнохристианская лексика [5, с. 74].

Между тем существующие двуязычные словари зачастую не дают полных эквивалентов перевода данной лексики. Так, часто употребимое русское существительное храм, по мнению Е. М. Солнцева, не может быть переведено на французский существительным temple,поскольку во французском языке оно обозначает: 1) ветхозаветный Иерусалимский храм; 2) языческий храм; 3) протестантский храм. Более однозначным эквивалентом перевода вышеназванного существительного, по утверждению данного исследователя, является французское существительное église[4, с. 113].

Аналогичная ситуация возникает и с русским существительным собор, которое имеет во французском языке несколько вариантов перевода. Например, если речь идет о культовом сооружении или собрании богослужителей, тогда в качестве языкового эквивалента используется слово cathédrale (1. lieu de culte; 2. réunion écclésiastique). Вместе с тем, если речь идет о соборе святых как о праздновании, в этом случае употребляется существительное syntaxe (nom des différentes fêtes célébrées en l’honneur d’un ou des saints), например в названии иконы «Собор саратовских святых» – Syntaxe des saints de Saratov (окказиональный эквивалент). Говоря о переводном эквиваленте cathédrale как о главном культовом сооружении епархии, необходимо учесть, что в России собором может называться как самый крупный или главный храм, так и самая значимая церковь епархии, пусть и небольшая [4, с. 114], как, например, старейший Троицкий собор (cathédrale de la Sainte Trinité) в Саратове.

Помимо учета конфессионального контекста, а также умения подбирать переводной эквивалент в зависимости от содержания понятия, гида-переводчика должны отличать обширные знания в области храмовой архитектуры и владение соответствующей терминологией на языке перевода. В зависимости от архитектурного стиля наименование такой важной составляющей храма, как глава (главка),также может быть различным. Например: heaume – глава шлемообразной формы, символизирующей духовную борьбу, bulbe – луковка, ассоциирующаяся с пламенем свечи, forme alambiquée – купол витой формы и, как правило, яркой окраски, отсылает рецепиентов к красоте небесного Иерусалима и т. д. Имеет значение и количество глав храма. Было бы также интересным при описании храмовой архитектуры остановить внимание экскурсантов на общерелигиозной символике, дав при этом пояснение в каждом конкретном случае. Например, église à un coupole –одноглавый храм, символизирующий собой единство Бога (le Christe, chef de l’église), église à trois coupoles – трехглавый храм,символизирующий Пресвятую Троицу (les trois hypostases(Père, Fills, Esprit)), église à cinq coupoles – пятиглавый храм, символизирующий Христа и четырех евангелистов (le Christe et les 4 évangélistes), église à sept coupoles – семиглавый храм, символизирующий семь Таинств церкви (7 sacrements), и т. д.

В зависимости от вида росписи храма в переводе можно как употребить общий термин décoration murale или peinture, так и конкретизировать вид росписи – fresques, mosaïques.

Русский термин погост может иметь следующие значения: 1. уст. место остановки князя и его дружины во время сбора урока и соответственно торговый центр, где встречались богатые купцы (centre commercial où se réunissaient les riches marchands), 2. приходский участок (включая церковь, кладбище и жилье священников (enclos paroissial (ensemble comprenant l’église, le cimetière et les logements du clergé, 3. кладбище (cimetière)[6, с. 94]. Поэтому также в зависимости от его расположения необходимо подобрать соответствующий переводной эквивалент.

Добавим к этому и перевод такого термина, как освящение, который в зависимости от предмета, подлежащего этому святому действу, может быть переведен либо как bénédiction (du pain, des eaux), либо как consécration (d’une église, de l’autel, d’une nouvelle maison).

При переводе безэквивалентной частнохристианской лексики невозможно избежать транслитерации и, соответственно, толкования. Так, например, закомара – zakomar (fronton circulaire d’une voûte), русское (нарышкинское) барокко – baroque Narychkine (style russe baroque « en rouge et blanc »), кокошники – kokoshniki (successions d'arcs enencorbellement), Гостиный двор – Gostiny Dvor (le marché).

В заключение отметим, что для работы гиду-переводчику не достаточно двуязычных словарей. Необходимо тщательное сопоставление понятий, их содержания и объема, а также учет конфессионального контекста и речевой нормы.

Библиографический список

1.        Бахвалова Л. Е. Сравнительный анализ экскурсионной речи в режиме «автор – адресат» // Ярославский педагогический вестник. 2011. № 2. Т. 1. С. 199–204.

2.        Демидова Т. В. Фактор адресата как компонент дискурсивной деятельности при порождении экскурсионного текста // Проблемы языковой картины мира на современном этапе. Н. Новгород: Изд-во НГПУ, 2006. Вып. 5. С. 92–96.

3.        Лиханов Л. И. Экскурсионный дискурс: к модели описания // Вестник Томского государственного университета. 2016. № 404. С. 5–14.

4.        Солнцев Е. М. Религиозная терминология: к вопросу о качестве словарных соответствий (на материале русского и французского языков) // Вестник МГЛУ. 2015.№ 5 (716).С. 112–116.

5.        Якимов П. А. О сущности понятия «религиозная лексика» в современной лингвистике // Вестник ОГУ. 2011.№ 11 (130).С. 74–76.

6.         Roty M. Dictionnaire russe-francais des termes en usage dans l’Eglise russe.Paris: Institut d’etudes slaves, 1992. 189 p.

Перспективы исследования когнитивных функций устных переводчиков

Савчук Антон Валерьевич — Преподаватель кафедры психологии, аспирант, Минский государственный лингвистический университет, Минск, Беларусь

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В истории развития человеческой цивилизации устный перевод играл и продолжает играть роль важнейшего инструмента коммуникации и взаимодействия между представителями разных народов и культур. Процесс устного перевода невозможно свести лишь к механическому переносу информации из одной знаковой системы в другую – его сущность и феноменологическая природа не ограничивается сугубо внутрилингвистическими проблемами и является областью мультидисциплинарного интереса. Закономерным следствием исторического развития переводоведения, в особенности области устного последовательного и синхронного видов перевода, стало уточнение дескриптивного подхода, направленного на анализ продуктов перевода, подходом процессуальным, нацеленным на изучение психологии личности переводчика и психологическое содержание его деятельности. Именно терминологический аппарат и эмпирические методы психологических дисциплин в наибольшей степени позволяют проследить за ходом мыслительных операций переводчика на всем пути акта перевода: от восприятия текста оригинала до озвучивания текста на целевом языке. Подобный парадигмальный сдвиг, совершенный как самими практиками перевода, так и теоретиками смежных дисциплин, не только носит фундаментальный характер, но также имеет огромное прикладное значение для разработки методик подготовки, отбора и оценки специалистов переводческой сферы, зачастую сталкивающихся с информационной перегрузкой, лимитом времени и прочими стрессогенными условиями. Многочисленные модели обучения переводчиков и анализ наблюдений за деятельностью специалистов всегда подчеркивали особую роль познавательных свойств, таких как скорость мышления, концентрация внимания, объем и распределение ресурсов рабочей памяти. Данные когнитивные процессы лежат в основе профессиональной компетенции переводчика и позволяют ему в режиме реального времени применять усвоенные лингвокультурные знания, коммуникативные навыки и трансформационные приемы. Положение о когнитивной обусловленности процесса устного перевода подкрепляется также сложными лабораторными исследованиями в области нейрофизиологии и психофизиологии головного мозга, продемонстрировавшими вовлеченность в синхронный перевод обоих полушарий – не только участков символьных систем, но и зон, отвечающих за мыслительное планирование и контроль [4]. Деятельность устного переводчика с когнитивной точки зрения не может ограничиваться предметно-специфической проблематикой, так как перевод уже сам по сути является когнитивным процессом [1], связанным с общими познавательными функциями, к которым относятся память, мышление, внимание и система контроля распределения ресурсов для их функционирования [6]. Уместно предположить, что если понимание, переформулирование, речепорождение, составляющие структуру процесса устного перевода, зависят от общих когнитивных функций, то качества последних могут определенным образом отражаться на качестве результатов самого перевода. Тогда, с одной стороны, можно говорить о том, что уровень развития определенных когнитивных способностей является предпосылкой успешного осуществления устного перевода [3], а следовательно, диагностика когнитивных функций может обладать прогностическими возможностями. Кроме того, когнитивные характеристики могут так или иначе влиять на динамику профессиональной подготовки переводчика – эффективность усвоения информации и скорость формирование навыков. С другой стороны, как утверждают некоторые ученые, эффективное обучение устному переводу и многолетний опыт работы в переводческой сфере способствует развитию общих когнитивных функций личности. Приобретенные впоследствии качества могут проявляться и реализоваться в других сферах деятельности, не связанных с устным переводом [2]. В связи с некоторым расхождением в отношениях перевода и когнитивных процессов испанский психолог Ф. Падилла выделяет два основных направления исследований устного перевода. Один из них, метод когнитивных компонентов, заключается в сравнении результатов различных выполненных заданий, связанных с тем или иным когнитивным компонентом, с результатами самого перевода. Второе направление, метод когнитивных корреляций, опирается на сопоставление когнитивных показателей переводчиков разного уровня подготовки и опыта работы [5]. Следует отметить, что оба метода связаны одной общей задачей – рассмотрением перевода на уровне познавательных механизмов с целью поиска новых решений в повышении его эффективности. На сегодняшний день пока не существует единого мнения по вопросу о том, какой метод наиболее валиден и может ли он существовать в целом. Как отмечают многие специалисты, проблема психологического анализа процесса перевода заключаются как раз в низкой валидности исследований, которые характеризуются недостаточно разработанным анализом когнитивных факторов с точки зрения реальных условий протекания переводческого процесса. Думается, что путь разрешения противоречия «когнитивного переводоведения» лежит в максимальном приближении экспериментальных заданий к реальной профессиональной деятельности переводчика.

Во-первых, при подборе методик следует учитывать, что устный переводчик чаще всего взаимодействует с вербальной информацией, представленной на двух языках, образующих языковую пару (язык исходный – язык целевой). Содержание заданий, следовательно, эффективней выстраивать на основе вербального материала на двух языках. Для переводчика родной язык обязательно является одним из рабочих языков, и можно с большой долей вероятности говорить о том, что задания на родном языке, являющемся первой знаковой системой, будут выполнены с более высокими показателями, чем задания на иностранном языке. Лингвистическая задача исследователя будет сведена к определению степени расхождения результатов на родном и неродном языках в разных заданиях с учетом специфики самих языков. Задания на основе вербального материала той или иной знаковой системы можно давать как отдельными циклами, так и чередуя их между собой. Последний способ в качестве упражнения, думается, может быть эффективен для повышения навыка межъязыкового переключения.

Во-вторых, для переводчика важнейшим каналом восприятия информации является слуховой. При определенных условиях переводчик имеет опорный текст, презентацию или же ведет переводческую запись, что естественным образом лишь снижает общую нагрузку на аудиальные системы памяти и внимания, но не лишает их ведущей роли в процессе перевода. Звуковая форма предъявления заданий, таким образом, видится наиболее приемлемым вариантом для восприятия информации для эксперимента.

В-третьих, в диагностическом эксперименте должен иметь место и сам перевод, качественно-количественные показатели которого могут быть сравнимы с результатами того или иного вербального задания на память или мышление. К количественным показателям, помимо совокупного числа правильных ответов или решений, в заданиях можно отнести временные особенности их выполнения. Очевидно, что в устном последовательном или абзацно-фразовом переводе время реакции и темп речепорождения являются показателями относительными и часто определяются требованиями аудитории, особенностями оратора и т. д. В то же время на «высшем» уровне переводческой деятельности, при синхронном переводе, темпоральные характеристики являются критичными показателями, так как в условиях синхрона понимание и речепорождение осуществляются без задержек. Качественные показатели относятся не только к анализу допускаемой в устном переводе вариативности форм передачи мысли с одного языка на другой, но и к рассмотрению лексического или семантического ответа в вербальных заданиях на когнитивные функции. Важной частью исследования также является выявление самих способов решения задач и описание их самим переводчиком. Данный фактор относится к уровню метакогнитивного развития, т. е. к умению понимать и описывать свои ментальные операции для их возможной последующей оптимизации. Так, например, пробные опыты с заданиями на рабочую память на материале английского языка позволили выявить (со слов испытуемых и на основе внешних наблюдений) наличие нескольких вариантов стратегий запоминания и удержания серии элементов в памяти. Результаты и их обсуждение показали, что по сравнению с внутренним беззвучным повторением каждого слова более эффективным оказалось построение в сознании цепочек ассоциаций в виде образов.

Когнитивно ориентированные исследования устного перевода по предложенной методологической модели, на наш взгляд, не ограничиваются лишь сугубо диагностическими целями для разноуровневых групп переводчиков или обучающихся переводу. Если валидность экспериментальной концепции со временем подтвердится, то будущие вербально-когнитивные методики могут послужить основой для создания тренировочных упражнений, являющихся интересными не только для самих переводчиков и преподавателей перевода, но также для всех специалистов коммуникативной деятельности на иностранных языках.

Библиографический список

1.        Усачева А. Н. Перевод: от лингвистической теории к когнитивной модели // Вестник ВолГУ. Сер. 2. Языкознание. 2011. № 1–13. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/perevod-ot-lingvisticheskoy-teorii-k-kognitivnoy-modeli.

2.        Daro V. Non-linguistic factors influencing simultaneous interpretation // Bridging the gap. Empirical research in simultaneous interpretation / Ed. by S. Lambert, B. Moser-Mercer.Amsterdam: Benjamins translation library, 1994.

3.        Linck J. A, Osthus P. Working memory and second language comprehension and production: A meta-analysis // Psychonomic Bulletin & Review, 2014.

4.        Moser-Mercer B. Michel Cr. M., Golestani N. fMRI of Simultaneous Interpretation Reveals the Neural Basis of Extreme Language Control // Cerebral Cortex. 2015.Vol. 25.Iss. 12.P. 4727–4739

5.        Padilla P., Bajo M. T. and Padilla F. Proposal for a cognitive theory of translation and interpreting: A methodology for future empirical research // The Interpreters’ Newsletter. 1999. 9. P. 61–78.

6.        Pochhacker F. Aptitude for Interpreting. Philadelphia: Benjamins Current Topics, 2014 p.

Программа «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации»: проблемы и перспективы

Епимахова Александра Сергеевна — Канд. филол. наук, доцент базовой кафедры технологий и автоматизации перевода в бюро переводов «АКМ-Вест», Северный (Арктический) федеральный университет им. М. В. Ломоносова, Архангельск, Россия

Лютянская Майя Михайловна — Канд. филол. наук, доцент кафедры перевода и прикладной лингвистики, Северный (Арктический) федеральный университет им. М. В. Ломоносова, Архангельск, Россия

Статья подготовлена по материалам доклада наXI Летней школе перевода
15–19 июля 2018 г.

Программа дополнительного образования «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» (1500 часов) была открыта в ряде высших учебных заведений России в конце 1990-х — начале 2000-х гг., чтобы предоставить возможность специалистам по неязыковым направлениям подготовки получить дополнительную квалификацию переводчика, которая присваивалась в соответствии с приказом Министерства общего и профессионального образования РФ от 4 июля 1997 г. Программа нацелена на обучение переводу в сфере профессиональной коммуникации, который является «средством профессионально ориентированной межкультурной коммуникации и разновидностью специального перевода, связанного со специальными отраслями знания, науки, техники и деятельности человека» [2, с. 6]. Сегодня эта программа реализуется либо в профильных вузах (чаще технических) для собственных студентов, объединенных общим направлением подготовки, либо на лингвистических факультетах / отделениях / кафедрах для студентов разных направлений (в смешанных группах).

В Архангельске программа «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» была открыта на отделении перевода и переводоведения Архангельского государственного технического университета в 2004 г.; после образования Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова она с 2011 г. реализуется в научно-образовательном центре «Интегративное переводоведение приарктического пространства», созданном с целью внедрения научных разработок транслатологической направленности в процесс подготовки переводчиков. По программе обучаются студенты и выпускники различных направлений подготовки Северного (Арктического) федерального университета (юриспруденция, экономика, менеджмент, строительство и архитектура, лесное дело, нефтегазовое дело, регионоведение, педагогика, филология и т. д.) и Северного государственного медицинского университета (стоматология, лечебное дело, педиатрия и т. д.). В качестве преподавателей выступают прежде всего сотрудники кафедры перевода и прикладной лингвистики, в том числе практикующие переводчики.

Учебный план программы включает такие дисциплины, как введение в языкознание, основы теории языка, теория перевода, практический курс иностранного языка (как правило, английского), практический курс профессионального перевода, перевод в сфере деловой корреспонденции / научно-технический перевод (курс по выбору), устный перевод в сфере делового общения и др. На третьем курсе слушатели проходят переводческую практику. Обучение завершается итоговым междисциплинарным экзаменом.

Накопленный в процессе реализации программы опыт позволяет сделать ряд выводов о специфике работы в условиях изменений, происходящих в настоящее время в системе высшего и дополнительного образования.

Программа «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» в контексте изменений, происходящих в системе образования

Условия реализации программы профессиональной переподготовки «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» не могут не изменяться под влиянием трансформаций системы высшего образования. Так, переходна двухуровневую систему высшего образования(бакалавриат/магистратура) привел к изменению контингента слушателей: так как они предпочитают получить диплом о профессиональной переподготовке сразу после вручения им основного диплома о высшем образовании, многие поступают на программу «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» (срок обучения — три года) после перехода на 2-й курс бакалавриата, в то время как ранее это происходило чаще всего на 3-м курсе специалитета. Такое незначительное изменение в возрасте обучающихся в сочетании с переформатированием учебных планов по направлениям подготовки приводит к несовпадению уровня профессиональной подготовки, объема когнитивного багажа, глубине общей эрудиции нынешних студентов бакалавриата 2-го курса в сопоставлении со студентами специалитета 3-го курса, получавшими дополнительную квалификацию в начале 2000-х гг.

С другой стороны, снижение популярности второго высшего образованияпо ряду направлений подготовки (в частности, по лингвистике) в сочетании с продвижением концепции life-lоng learningи популяризацией ДПОпривело к увеличению числа слушателей, получивших высшее образование, имеющих значительный опыт работы, иногда — диплом кандидата или доктора наук. Как показывает опыт, присутствие таких слушателей в группе благотворно влияет на слушателей-бакалавров, существенно расширяя систему их знаний о мире и побуждая их к активному развитию когнитивного потенциала. Примеры из профессионального опыта «старших» слушателей, нередко приводимые в качестве аргумента к предлагаемому переводческому решению, становятся для бакалавров своего рода руководством по применению полученных знаний в профессиональной деятельности.

Необходимо отметить, что происходящее в настоящее время внедрениепрофессиональных стандартов, в том числе разработка профессионального стандарта по переводу, заставляет задуматься о дипломе с присвоением квалификации «Переводчик» студентов и специалистов по направлениям, изначально предполагающим высокий уровень владения иностранным языком, например «Регионоведение», «Педагогика» (иностранный язык). Обучаясь на программе «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации», они приходят к осознанию того, что для успешной переводческой деятельности недостаточно одних лишь языковых компетенций: необходимы системные знания о культурных особенностях коммуникации, умение выстраивать диалог, поисковые навыки и стремление постоянно расширять когнитивный багаж, владение специализированным программным обеспечением. С другой стороны, как отмечают такие слушатели, занятия по программе профессиональной переподготовки не только дают им знания из переводческой сферы, но и позволяют существенно усилить языковые компетенции, что вызвано, вероятно, значительным снижением количества часов, выделенных на иностранный язык, в программах бакалавриата. Схожий эффект имеет и продвижение дистанционного образования, в результате чего у студентов освобождается время, которое они могут посвятить обучению на программах дополнительного образования.

Переформатирование системы дополнительного образования в результате вступления в силу в 2013 г. Федерального закона № 273 «Об образовании в Российской Федерации» и на основании приказа № 499 Минобрнауки РФ от 01.07.2013 г. «Об утверждении порядка организации и осуществления образовательной деятельности по дополнительным образовательным программам» привело к изменению статуса диплома, получаемого выпускниками программы: ранее слушатели, успешно сдавшие выпускной квалификационный экзамен, получали диплом государственного образца. После решений Министерства образования и науки, принятых в 2013 г., выпускникам программы выдается диплом установленного образца. Заметим, что при сохранении соответствующего требованиям работодателей уровня подготовки слушателей в условиях продвижения программ профессиональной переподготовки и повышения квалификации у выпускников не возникает проблем с трудоустройством.

После переформатирования системы дополнительного образования разработчики программ профессиональной переподготовки получили большую свободу, в результате чего, как показывает анализ сайтов, некоторые вузы внесли изменения в учебный план программы «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации». Например, вводятся такие дисциплины, как «Лексикология», «Страноведение», «История зарубежной литературы», «Аннотирование и реферирование текстов по специальности» и др. Как видно из названий дисциплин, изменения в учебном плане не всегда находятся в русле рекомендаций, требующих от программы большей нацеленности на профессиональную деятельность переводчиков текстов по специальности (отличие от студентов-филологов [3, с. 105–106]), практикоориентированности, нацеленности на адаптацию к условиям работы в контексте современного рынка, формирования навыков работы со специализированным переводческим программным обеспечением [6, с. 122–123]. В научно-образовательном центре «Интегративное переводоведение приарктического пространства» САФУ было принято решение о сохранении структуры учебного плана программы, при том что содержание дисциплин регулярно актуализируется.

В ряде высших учебных заведений изменения коснулись также сроков реализации программы: срок обучения составляет от 1 до 3 лет. Сокращение сроков обучения обусловлено, вероятно, развитием академической мобильности студентов, которые нередко планируют индивидуальную образовательную траекторию на несколько лет вперед. В то же время, как показывает наш опыт, студенты крайне загружены, поскольку они стремятся освоить несколько программ дополнительного образования (профессиональная переподготовка, повышение квалификации, курсы), а также получить опыт практической деятельности, чтобы повысить свои шансы при трудоустройстве. В связи с этим в САФУ было принято решение не сокращать сроки освоения программы (три учебных года), установленные при ее открытии в 2004 г., при сохранении количества аудиторных часов. В результате удалось сохранить качество подготовки переводчиков в сфере профессиональной коммуникации в ситуации трансформируемой системы образования.

Цели и мотивы слушателей, поступающих на программу

Программа профессиональной переподготовки «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» периодически критикуется в связи с тем, что мало выпускников становятся практикующими переводчиками.

Между тем, как показывает наш опыт, обучающиеся изначально не всегда ставят перед собой цель работать переводчиками. Многим переводческие навыки нужны для работы по основной специальности. Опрос поступающих на программу и мониторинг трудоустройства выпускников показывают, что задачу стать штатным переводчиком ставят перед собой около 10 % слушателей (как правило, они достигают поставленной цели). На настоящий момент выпускники программы, реализуемой в САФУ, работают переводчиками в компаниях Архангельска, Москвы и ряда других городов России.

Для ряда обучающихся приобретение переводческих компетенций становится ключом к построению успешной карьеры в основной профессиональной сфере. Так, выпускники программы могут выполнять перевод деловой корреспонденции и документации, переводить размещенные в научных изданиях или средствах массовой информации статьи из области профессиональной специализации и т. д. Сформированность социокультурной компетенции применительно к переводу позволяет вести на иностранном языке деловую переписку или переговоры с зарубежными партнерами, формулировать результаты научных наблюдений.

Каждый год в число обучающихся входят 1–2 слушателя, которые просто хотят изучать иностранный язык в целях самосовершенствования и развития личности. Они выбирают профессиональную переподготовку, а не обычные курсы иностранного языка потому, что на трехлетней программе реализуется интегративный принцип преподавания переводческих дисциплин [5] и системный подход: дисциплины логически выстроены, новые знания и навыки опираются на уже приобретенные. К тому же в рамках объемной программы ДПО команде преподавателей легче определить стиль обучения каждого слушателя, найти индивидуальный подход в процессе работы с группой. Такие слушатели быстро приходят к выводу, что процесс перевода для них интересен не менее, чем изучение иностранного языка. Их обучение на программе способствует пониманию обществом сути переводческой профессии, в отличие от распространенного мнения о том, что переводить может любой человек, знающий иностранный язык.

Таким образом, мы видим, что многие слушатели вовсе не стремятся выйти на профессиональный переводческий рынок. По окончании обучения большинство из них пользуются переводческими компетенциями в своей основной работе, выполняя перевод деловых и научных текстов, а также составляя собственные тексты на иностранном языке с учетом межкультурных аспектов коммуникации. Следовательно, цели, которые они ставили перед собой, поступая на программу, полностью достигнуты.

Методические «вызовы» при работе со смешанными группами в рамках программы профессиональной переподготовки

Набирая слушателей на программу, мы сталкиваемся с тем, что каждый из них индивидуален. Во-первых, широк охват направлений подготовки, на которых учатся слушатели. Во-вторых, отпечаток на уровень подготовки накладывают возрастные различия и жизненный опыт: среди поступающих есть и первокурсники-бакалавры, и выпускники специалитета, и доктора наук.

Основной рекомендуемый критерий для деления на группы указанной программы — это уровень владения английским языком [4, с. 50–51]. Мы полностью согласны с данным подходом, однако отметим, что и он не позволяет достичь полной «однородности» внутри группы: всегда есть люди, знающие язык «чуть лучше» или «чуть хуже». Данные различия особенно ярко проявляются на занятиях по таким дисциплинам, как практический курс языка и практический курс перевода. Практический курс языка преподается все три года обучения, что позволяет подготовить слушателей к переводу и затем корректировать их знания. Практический курс перевода вводится в программу, начиная со второго курса обучения вместе с дисциплиной «Теория перевода».

Необходимость объединить в рамках одного занятия слушателей с разным уровнем владения иностранным и родным языком, разными профессиональными сферами и разным уровнем лингвистической подготовки вызывает определенные трудности методического плана. Просто перенести практику преподавания дисциплины «Практический курс перевода» с бакалавриата невозможно из-за меньшего количества часов и нацеленности на ограниченное для каждого слушателя количество типов текстов. Так, на занятиях по письменному переводу студенты-бакалавры переводят один текст и обсуждают с преподавателем основные трудности, языковые особенности, стилистические и жанровые характеристики текста, предлагают свои варианты перевода. В смешанных группах на программе переподготовки слушатели являются представителями различных профессиональных сфер и ожидают, что работать на занятиях они будут с текстами, которые тематически относятся к соответствующей области знаний.

Конечно, мы понимаем, что перевод в той или иной сфере профессиональной деятельности различается главным образом терминологией. Главное, чего необходимо достичь в ходе реализации программы в целом и курса «Практический курс перевода» в частности, — это научить студентов переводить, то есть осуществлять необходимый информационный поиск, выполнять предпереводческий анализ текста, проводить работу с терминологией. Однако слушатели хотят получать для работы тексты именно своей тематической области, и игнорировать их ожидания нельзя. Следовательно, приходится учитывать необходимость формировать переводческие навыки, компенсировать пробелы в знании языка и давать возможность каждому слушателю поработать с профессионально ориентированными текстами.

Для решения этих задач было необходимо, во-первых, определиться с типами текстов. Всем хорошо известна транслатологическая классификация текстов И. С. Алексеевой [1], которой мы успешно пользуемся при работе на занятиях по письменному переводу с бакалаврами. Однако не все перечисленные в ней типы текста можно представить через призму профессиональной сферы (например, философский текст или проповедь). В результате для работы со слушателями программы были отобраны следующие ключевые типы текстов: научный, научно-учебный, энциклопедический, газетно-журнальный, научно-популярный, рекламный, деловое письмо (факультативно), инструкция, контракт, документы физических лиц, интернет-сайт (список корректируется в зависимости от профессиональной сферы слушателей, входящих в группу). В частности, слушатели, обучающиеся по основной специальности «Международные отношения», переводили документы международных организаций; некоторым экологам было интересно «по-своему» перевести Парижское соглашение по климату. Затем выполненные переводы могут сравниваться с опубликованными на официальных сайтах.

Источники текстов для перевода — это англоязычные научные статьи из журналов с открытым доступом (open access), учебники, статьи из журналов ScientificAmerican, TheAtlanticMonthly, TheEconomist, газет TheGuardian,Independent, c сайтов ScienceDaily (https://www.sciencedaily.com/), BBC (https://www.bbc.com) и др. В зависимости от того, насколько узка тематика той или иной профессиональной сферы, тексты можно подбирать на сайтах для специалистов (так называемые Industry News), на сайтах компаний и организаций.

При работе со смешанными группами необходимо тщательно продумать организацию занятий с учетом особенностей групп и слушателей. Было принято решение соединить групповые и индивидуальные формы работы. Работа с новым типом текста начинается с обсуждения его стилистических, жанровых и языковых особенностей; проводится анализ параллельных текстов с выявлением общих черт и возможных отличий текстов данного типа в двух языках. Слушателям предлагается 2–3 общих текста на перевод, затем для отработки навыков перевода каждый слушатель получает текст, принадлежащий к его тематической сфере (объем текста не превышает 1500–1600 знаков). Каждый обучающийся на занятии представляет свой оригинал текста и перевод, сопровождая его переводческим анализом и комментарием собственных переводческих решений. Остальные участники группы принимают активное участие в обсуждении переводов. В данном случае основная задача преподавателя — обратить внимание всей группы как на удачные переводческие решения, так и на допущенные ошибки.

Такая форма работы вызывает у слушателей живой интерес. Во-первых, они понимают, что несмотря на расхождение в терминологии, стратегии перевода текстов одного типа примерно одинаковы, а значит, даже из работы с текстом по «чужой» специальности они извлекают пользу. Во-вторых, в связи с мультинаучным характером современного знания практически в каждом тексте слушатели находят аспекты, имеющие отношение к их профессии. Это позволяет охватить не только собственно лингвистическую составляющую перевода, но и юридические, экономические, социальные, культурные и др. аспекты обсуждаемой проблематики. Такое обсуждение расширяет когнитивный багаж слушателей, развивает умение взглянуть на знакомую тематику с междисциплинарных позиций.

Работа со смешанными группами, таким образом, это не только методический «вызов», но и возможность реализовать интегративный принцип преподавания переводческих дисциплин.

Важно подчеркнуть, что мы видим одной из своих целей интеграцию программы «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» в систему подготовки переводчиков. Эта программа позволяет слушателям пройти путь от области их специализации к получению лингвистических компетенций, который дополняет образовательный маршрут переводчиков-бакалавров (от знания языков к освоению определенной профессиональной сферы). В идеальном случае выпускники обеих программ должны «встретиться в одной точке» и быть готовыми к ведению профессиональной переводческой деятельности. Поэтому слушатели программы «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации» САФУ наравне со студентами бакалавриата и магистратуры приглашаются на профориентационные встречи с работодателями и практикующими переводчиками, научные мероприятия по переводу, привлекаются (по желанию) к волонтерской переводческой деятельности по тематике своей основной специализации. Ряд выпускников программы продолжают обучение в рамках магистратуры «Перевод в бизнес-коммуникации евро-арктического пространства» на кафедре перевода и прикладной лингвистики, что обеспечивает преемственность и интеграцию переводческого образования на всех уровнях подготовки, а также позволяет разрешить извечный спор о том, кто же является лучшим переводчиком: лингвист, освоивший определенные тематические сферы, или «технарь», выучивший иностранный язык.

Проведенный анализ позволяет заключить, что программа профессиональной переподготовки «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации», несмотря на имеющиеся трудности, гармонично встраивается в систему подготовки переводчиков, где она занимает собственную нишу.

Библиографический список

1.        Алексеева И. С. Введение в переводоведение: Уч. пос. для студ. филол. и лингв. фак. высш. учеб. заведений. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Академия, 2004. 352 с.

2.        Алимов В. В. Теория перевода: перевод в сфере профессиональной коммуникации. М.: Едиториал УРСС, 2005. 168 с.

3.        Гавриленко Н. Н. Теория и методика обучения переводу в сфере профессиональной коммуникации. Книга 1. М.: НТО им. С. А. Вавилова, 2009.

4.        Гарбовский Н. К. Переводчик в сфере профессиональной коммуникации // Мир перевода. 2001. № 2(6). С. 49–52.

5.        Епимахова А. С., Лютянская М. М., Поликарпов А. М. Об опыте подготовки переводчиков в сфере профессиональной коммуникации с позиций интегративного переводоведения // Иностранные языки в высшей школе. 2019. Вып. 1 (48).

6.        Мартынова О. Н., Сергеева М. В. Формирование технологической компетенции будущих переводчиков в сфере профессиональной коммуникации // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2016. № 6 (171). С. 120–124.

Происхождение омофонов あい («любовь» и ) あい («взаимно») в японском языке

Надежкин Алексей Михайлович — Канд. филол. наук, Нижний Новгород, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Омофония в японском языке является одной из основных проблем японской лексикографии, и от ее решения напрямую зависит успех коммуникативного акта – как в случае, когда собеседниками являются сами носители языка, так и в случае, когда одной из сторон диалога является иностранец.

В Японии эта проблема широко обсуждается в научном сообществе: выпускаются статьи и монографии, исследующие данную проблему, создаются научные комиссии, которые работают над тем, чтобы ликвидировать омофонию, упорядочив словоупотребление, выпускаются справочники омофонов, которые помогают говорящим избегать путаницы в речи.

В России эта проблема, несмотря на ее важность как для изучения японского языка, так и для понимания механизма его функционирования, в общем, почти не исследована: существует лишь несколько статей и одна монография («Омонимия в современном японском языке» Т. И. Корчагиной [1]), посвященные данной теме.

Цель данной статьи – показать различие в происхождении омофоничных в литературном японском языке слов.

Прежде всего, нужно отметить, что путаница между омофонами может происходить только в устной речи, так как в письменной эти два слова обозначаются разными иероглифами: 愛 – любовь, 相– вместе. Несмотря на ассоциативное родство значений слов, различения в устной речи довольно легко добиться из контекста.

Так, あい (ai) (愛) имеет следующие основные значения в японском литературном языке: 1. Любовь, чувство, забота. 2. Жажда, желание.

В отличие от предыдущей лексемы 相 означает: 1. あい【相】(приставка) – вместе, взаимно, собрат. 2. そう【相】– а) внешний вид, черты лица, признаки чего-либо; б) гадать по лицу, предсказывать; в) аспект; г) агрегатное состояние вещества. 3. しょう【相】 – (суффикс) государственный министр. 4. おあい【御相・御間】– а) место между хозяином и почетным гостем на празднике (в знак уважения); б) товарищ [2, с. 9–10].

Важное отличие состоит в том, что помимо первого, омофоничного, чтения иероглифа в обоих случаях иероглиф 相 имеет другие варианты чтения, выводящие слово за рамки омонимической пары и, следовательно, совсем иные, даже ассоциативно не связанные значения, облегчающие смыслоразличение. Омонимия внутри 相 – сама по себе отдельная научная проблема.

Обозначив разницу между значениями слов, приступим к анализу их происхождения, привлекая материал японских диалектов и близкородственных рюкюских языков, факты которых помогут нам взглянуть не только на семантические различия в словах, но и на этимологическую сторону проблемы.

При чтении 愛 в японских диалектах происходят следующие изменения: переход [ai] в [ee], как, например в выражении, распространенном на Рюкю: えーぬじゅみ (愛望み) (крепкая любовь, когда любящие планируют создать семью) [3].

Похожее фонетическое изменение происходит в речи жителей о. Хонсю, когда в слове かわい (可愛い) (милый, прелестный), содержащем 愛 (ai), происходит фонетическая мена последних звуков [ii], один из которых относится к корню, другой – к окончанию, на [ee], из-за чего хираганное написание выглядит следующим образом: かわええ, かわえー. Изменение происходит из-за огромного числа прилагательных японского языка, в норме оканчивающихся на -ai или -oi, которые изменяются на -ee при жаргонном или диалектном употреблении слова. На Кагосиме, в Кюсю, в слове 可愛い происходит слияние двух звуков [i], и поэтому хираганная запись выглядит так: かわい.

На Рюкю (Окинава) 愛 меняет чтение с [ai] на диалектное かな (kana):

1) かなさんどー【愛さんどー】(kanasan doo) – ты мне нравишься; я люблю тебя.

2) ちむがなさん【ちむ愛さん】(chimuganasan) – любимый всей душой, по-настоящему дорогой.

Данный пример демонстрирует то же чтение, но с озвончением.

Можно выяснить происхождение диалектного чтения 愛 как かな, сравнив со стандартным かなしい【悲しい・哀しい】kanashii, что значит «грустный, печальный», так как происходит расширение значения, поскольку однокоренное ему существительное kanashimi (которое записывается как かなしみ【悲しみ・哀しみ・愛しみ】) принимает значение «чувство; любовь» [3].

Кандзи 愛 используется в связи с японским понятием あいす【愛す】 aisu и あいする【愛する】 aisuru «любовь» или いとしい【愛しい】 itoshii «прекрасный, дорогой».

В обозначении диалектного kana иероглифами существуют разночтения, и Словарь японских диалектов утверждает, что «хотя кандзи 悲さんи 哀さん этимологически верны и делают объяснение произношения более прозрачным, их следует избегать, так как они подразумевают чувство горя, печали и тоски. Форма кандзи 愛 さん уже утвердилась, и поэтому ей следует отдавать предпочтение» [3].

Происхождение 相 полностью отличается от его омофона.

В диалекте Кагосимы 相сохраняет то же значение, которое это слово имеет в стандартном языке: «собеседник, партнер, адресат, компаньон, клиент, противник», но при этом происходит мена звуков [ai] на [e]: あいて【相手】 [aite] переходит в кагосимское えて【相手】[ete] с тем же значением. Это диалектное слово относится ко второму значению 相.

Аналогичные изменения происходят в окинавском слове いりえー [iruee] (яп. «сумерки, время, когда солнце скрывается за горами»), которое можно сравнить со стандартным японским いりあい [iruai], который с помощью кандзи изображается как入相, 入り相. Фонетическая мена происходит при чтении кандзи 相.

В данном случае, скорее всего, 相 имеет значение движения солнца за горизонт.

Окинавское えーじ [edzu]【合図, 相図, что значит «знак, сигнал, флаг» и связано с первым значением 相. Происхождение фонетического облика слова えーじ обусловлено изменением формыあいず, あいづ【合図, 相図】 [aizu] ~ [aidzu] («сигнал») через продвижение вперед в речевом аппарате звука [u] и палатализацию.

Рюкюсский вариант можно сравнить со стандартным あいず [aizu] и диалектным вариантом речи жителей Йонагуни – あいでぃ aidi [3].

Итак, слова愛 и 相, являясь омофонами, обозначаются разными иероглифическими знаками, не обнаруживают связи в лексических значениях, имеют различное этимологическое происхождение, подтверждающее лексические различия, и обладают набором различных диалектных соответствий.

Библиографический список:

1.        Корчагина И. Т. Омонимия в японском языке. М., 2005. 173 с.

2.        Новый японско-русский словарь. М.: Дом славянской книги, 2015. 576 с.

3.        JLECT –Словарьяпонскихдиалектов. URL: https://www.jlect.com/search.php?r= + %E6 %84 %9B+&l=all&group=words;https://www.jlect.com/search.php?r= %E7 %9B %B8&l =all&group=words.

Реляционность и интегральность как образующие факторы профессиональной социабельности устного переводчика

Гуреева Анна Андреевна – ассистент кафедры теории и практики перевода, Волгоградский государственный университет, г. Волгоград, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В многочисленных высказываниях о профессиональной деятельности устного переводчика как рефлексивных, так и авторефлексивных, подчеркивается значимость таких качеств переводчика как контактность, неконфликтность, умение и стремление добиваться взаимопонимания между участниками коммуникации. Это свидетельствует о важности социабельности для профессиональной деятельности устного переводчика. Под социабельностью понимается «свойство личности, характеризующее меру ее включенности в социальную микросреду и основывающееся на сочетании способности и потребности к установлению межличностных контактов» [2, с. 561]. Каждое коммуникативное событие опосредованной переводом коммуникации образует микросреду, которую переводчик преобразует, взаимодействуя с коммуникантами. Соответственно, для устного переводчика, выполняющего социальную функцию посредника в межкультурной коммуникации между разноязычными и разнокультурными социальными общностями, социабельность является важным показателем его профессионализма.

Социабельность устного переводчика характеризуется его реляционностью, под которой мы понимаем обусловленное профессиональной необходимостью стремление обеспечивать продуктивное общение и взаимосвязь разноязычных и разнокультурных коммуникантов, объединять их коммуникативные действия в единое целое [1, с. 11].

Параметры двуязычной коммуникации подразумевают сосредоточение в определенном локусе коммуникантов, вынужденных вступать в опосредованную переводом коммуникацию в силу отсутствия общего коммуникативного кода. Переводчик, способный компенсировать отсутствующую у коммуникантов иноязычную коммуникативную личность, делает такое общение возможным, что подтверждает неотъемлемость реляционности устного переводчика для достижения эффективности опосредованной коммуникации.

Разнообразие ситуаций межъязыкового общения детерминируют специфику переводческой деятельности. Реляционность переводчика находится в прямой зависимости от прагматических параметров коммуникации, она непостоянна и может изменяться, соответственно, может быть полной и частичной. Устный переводчик при осуществлении двустороннего и одностороннего последовательного перевода в большинстве случаев должен находиться рядом с коммуникантами. Согласно условиям некоторых коммуникативных ситуаций, переводчик вынужден постоянно сопровождать общающихся. Например, переводчик бразильского футболиста Соареса де Мораиса Веллитона подчеркивает необходимость сопровождать спортсмена не только во время тренировок и игр, но и когда перевод может потребоваться в ситуациях, которые выходят за рамки его профессиональной деятельности. Переводчик комментирует это следующим образом:

На поле бразильцы приходят последними, когда остальные, дурачась, уже разыгрывают квадрат в одно касание. Веллитон, Алекс и Кариока, сложив руки в подмышки, ежатся от холода на скамейке.

– Вот с этой девушкой у тебя будет интервью, – представляет меня бразильцу переводчик Роман.

– Ола! – сверкают железные брекеты форварда.

– Я Веллитону как второй папа, – рассказывает Роман. – С тех пор как он приехал в Россию, постоянно с ним. Когда он был травмирован, я лежал с ним в больнице в одной палате, не отходил ни на шаг. Когда приезжает его сын, мы проводим вместе выходные. При Лаудрупе на тренировках бегал с ним по полю – переводил слова тренера. Сейчас он хорошо понимает и немного говорит по-русски.[4].

Переводчик сравнивает отношения между ним и футболистом с родственными, когда называет себя вторым папой, отмечая то, что постоянно находится рядом со спортсменом даже в ситуациях, выходящих за рамки его профессиональной деятельности. Подстраиваясь под условия профессиональной деятельности своего клиента и кардинально меняя свое поведение, переводчик проявляет полную профессиональную реляционность.

Такое поведение устных переводчиков обусловлено как самой ситуацией перевода – одним из важных прагматических факторов коммуникации, так и задачей сделать общение максимально продуктивным для обеих сторон – спортсмена и его тренера.

Важность реляционности для успеха переводческой деятельности подчеркивается и в следующем примере:

Успех работы переводчика определяется прежде всего тем, насколько ему удается добиться взаимопонимания между участниками коммуникации, избежать сбоев и недоразумений, обеспечить необходимые речевые и поведенческие реакции [5, с. 12].

В данной рефлексии переводческая реляционность понимается как умение переводчика добиваться взаимопонимания между участниками коммуникации, обеспечивать их необходимые речевые и поведенческие реакции.Отметим, что сформированность таких навыков и умений требует тщательной подготовки к переводу.

Степень величины и интенсивности реляционности устного переводчика также определяется его координационной способностью, что представляется еще более важным при рассмотрении роли личности переводчика в процессе создания и формирования двуязычной и двукультурной коммуникации.

Заинтересованность переводчика в эффективности коммуникации управляет его стремлением достичь максимально полной профессиональной реляционности. Спокойное перекодирование информации в стрессовых ситуациях является одним из элементов медиации в межкультурной коммуникации. Приведем пример:

Затем Гвардиола отвечает на вопросы, заданные на каталонском языке. Российские журналисты просят перевести, но куда там! У «Барсы» свои традиции, вопросы на каталонском не переводятся. Гвардиола отвечает долго, обстоятельно.

– Не волнуйтесь, он здесь сидеть будет, никуда не уйдет, – успокаивает переводчикроссиян.

– Анри мог забить в концовке матча, – наконец российским журналистам удается задать вопрос. – Что ему помешало? Может, ему пора заканчивать? [3].

Коммуникация, происходящая в рамках таких жанров устного дискурса как брифинг, интервью, пресс-конференци, и т.д., а также неформального общения с журналистами, часто протекает в эмоциональной атмосфере, обусловленной профессиональным стремлением журналистов получить ответы на все интересующие их вопросы. Приведенный пример показывает, что знание переводчиком специфики такого рода мероприятий, а также традиции испанской футбольной команды отвечать на вопросы, заданные на каталонском, на их родном языке, без перевода для местной прессы дает переводчику основание вступить с представителями российской прессы в краткий диалог и смягчить ситуацию посредством митигативной тактики.

Таким образом, реляционность устного переводчика составляет основу его профессиональной социабельности и выражается в сочетании потребности, способности и стремлении переводчика обеспечивать продуктивное взаимодействие разноязычных и разнокультурных коммуникантов.

Глубокая эмоциональная и когнитивная включенность в текущую ситуацию позволяет переводчику осуществлять выбор стратегий и тактик, направленных на достижение оптимального решения своих коммуникативных задач. Переводчик, работающий продолжительное время со своим клиентом, обладает определенным запасом знаний об особенностях его характера, предпочтениях и привычках, то есть обретает внутреннюю интегральность, что позволяет ему предугадывать реакции своего клиента [1, с. 16]:

Я решил спросить Алекса напрямую, какой у него размер ноги. Только вот на каком языке спросить? Алекс говорит только на португальском. – Не надо нервировать человека, – сказал переводчик на базе в «Тарасовке». – Лучше пришлите вопросы, а мы вам вышлем ответы … . И все-таки я предпринял попытку если не поговорить с Алексом, то хотя бы посмотреть (без слов), какого размера у него бутсы. После тренировки, вместо того чтобы заняться штрафными ударами, Алекс побежал в раздевалку, отделенный от россиян непреодолимым языковым барьером. Не знаю, что на меня нашло, но я закричал ему вслед … по-французски: «Мсье Алекс!» [6].

Вероятностное прогнозирование негативной реакции спортсмена на вопросы журналиста, основанное на внутренней интегральности переводчика, дает ему основание попытаться остановить журналиста, для чего он в несколько резкой форме просит не задавать спортсмену лишних вопросов. Интегральность переводчика проявляется в степени интенсивности погружения переводчика в ситуацию перевода.

Реляционность и интегральность переводчика взаимообусловливают друг друга: чем больше стремление переводчика содействовать достижению эффективности общения, тем интенсивнее происходит «погружение» переводчика в ситуацию перевода, и наоборот, чем интенсивнее интегрирование в ситуацию коммуникации, тем больше стремление сделать коммуникацию результативной.

Таким образом профессиональная социабельность устного переводчика зависит от его интегральности, определяемой мерой его включенности в социальную микросреду конкретного коммуникативного события, происходящего «здесь и сейчас», и в ситуацию опосредованной коммуникации в целом;  характеризуется реляционностью переводчика, которая выражается в его стремлении обеспечивать продуктивное общение и взаимосвязь разноязычных и разнокультурных коммуникантов, объединять их коммуникативные действия в единое целое.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.  Гуреева, А.А. Социокоммуникативные характеристики языковой личности переводчика (на материале русского и английского языков): автореф. дис. канд. филол. наук: 10.02.19 / Гуреева Анна Андреевна. – Волгоград, 2014. – 18 с.

2.  Карпов, А.В. Психология менеджмента / Учеб. пособие. – М.: Гардарики, 2005. – 584 С.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

3.  Егоров, А. Советский спорт, 2009.11.05.

4.  Насекина, А. Нападающий «Спартака» Веллитон: Я бы сыграл за сборную России! / Советский спорт, 2009.10.02.

5.  Тетради переводчика: научно-теоретический сборник / под. ред. Л.С. Бархударова – Вып. 9. – М.: Междунар. отношения, 1972. – 120 с.

6.  Туманов, Д. «Спартак» – «Локомотив». Чьи пушкари сильнее? / Советский спорт, 2010.03.30.

Русский шансон как феномен современной массовой культуры

Ускова Анна Игоревна — Канд. филол. наук, доцент кафедры иностранных языков, Воронежский государственный технический университет, Воронеж, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Жанр песни, являясь особым культурным феноменом, объединяет два вида искусства – словесное и музыкальное. Именно поэтому он пользуется большой популярностью и имеет массовую аудиторию. Песенный жанр уникален также по своей социальной значимости и способности оказывать влияние на слушателей, ведь словесно-музыкальное единство песни представляет обобщенное мироощущение ее исполнителя. Песня как вид диалога между исполнителем и слушателем привлекает искренностью и злободневностью, отражая в текстах все волнующие общество проблемы.

Песенное искусство в различных своих проявлениях претерпевало ряд изменений непосредственно с момента зарождения. В XX веке, помимо изменения содержания самого понятия «песня», появилось большое количество ее жанровых разновидностей. Так, в конце прошлого века в России получило широкую известность и популярность направление, называющееся «русский шансон». Шансон, т. е. эстрадная песня из репертуара шансонье, появился на рубеже XIX–XX веков в репертуаре французских певцов кабаре и впоследствии перешел в современную французскую эстрадную музыку.

Русский шансон как жанр для отечественной эстрады явление довольно молодое. Сам термин был введен в 1990-е гг., когда, как отмечает Л. И. Левин, «блатная песня под французско-нижегородским жанровым псевдонимом “русский шансон” становится самостоятельным сектором музыкальной индустрии и занимает свою, постоянно расширяющуюся нишу на музыкальном рынке» [3, с. 81].

Вопросы, связанные с определением границ исследуемого жанра, являются в настоящее время дискуссионными. Ряд исследователей понимают данный жанр широко, причисляя к нему бардовскую и лирическую песню, городской романс, блатные песни и т. д. Понимающие русский шансон узко выделяют такие признаки, как тематика, сюжет, стилистика, сфера употребления, ценностные ориентиры для определения границ жанра.

С. Гардзонио выделяет следующие основные черты «русского шансона»:

1) совпадение автора и исполнителя текста в одном лице;

2) отсутствие различий между «столичным» и «провинциальным» вариантами;

3) наличие провинции как одной из пространственно-временных констант;

4) автобиографичность произведения;

5) наличие тематически мотивированных прозвищ у авторов-исполнителей (названий групп);

6) тенденция к расширению границ бытования жанра в начале XXI века – от маргинальной среды («блатного» начала) к популярной музыке (эстрадной песне) [2, с. 222].

Под русским шансоном мы понимаем ряд тематически связанных с жизнью криминального мира, исповедующих свою систему ценностей и опирающихся на арго поэтико-музыкальных явлений. Основой жанра является блатная песня, отличающаяся от сходных явлений народного и профессионального песенного творчества.

Русский шансон является продуктом криминальной субкультуры, понятие, а главное принятие которой за последние два десятка лет стало привычным для наших соотечественников. Ее отличительными чертами являются особые, проникшие из криминальной среды и противоречащие общественным нормам морали традиции, ценностные ориентиры, особенности языка, закрепляющиеся в массовом сознании обывателя посредством различных видов искусства. Данный феномен обусловливается многими факторами, среди которых можно выделить менталитет граждан, исторические условия, благоприятствующие вторжению отдельных составляющих криминальной субкультуры в массовую, а также особенности правовой системы России.

Творчество представителей криминальной субкультуры определенно оказало влияние на современную национальную культуру. А. П. Ельчанинов обращает внимание на то, что «творчество вообще и художественное творчество, в частности, является мощным рычагом воздействия на формирование культуры, сознания человека. Творчество как особая реальность может соответствовать отображаемой действительности, а может и не соответствовать ей. Если творчество отображает несуществующую действительность, а еще страшнее однобоко освещает ее, опираясь для достоверности на полуправду, недосказанность, вырванные из контекста факты, возможно формирование новой реальности, в существование которой люди поверят, будут воспринимать выдуманные ценности, идеи как реально существующие» [1, c. 214]. При этом именно те образцы творчества, которые романтизируют и героизируют мир социального дна, оказывают наибольшее влияние на сознание населения, т. к. опираются на такие духовно нравственные ценности, как понимание, прощение, сострадание и любовь.

Первые заметные проявления песенного творчества криминальной субкультуры на отечественной эстраде относятся к постсоветскому периоду. Распад СССР вместе с изменением социально-политических отношений приводит к фактической легализации криминала, который подчиняет себе различные сфер общественной жизни. В период 1990–2000-х гг. в обществе наблюдается пропаганда специфического образа мышления и поведения, диктуемого нормами и ценностям, принятыми в криминальной среде.

Популяризация блатных песен, т. е. песен, рассчитанных на аудиторию криминальной/околокриминальной среды, происходит постепенно, и уже к середине 90-х годов XX века неблагозвучное слово «блатняк» заменяется термином «русский шансон». Таким образом, блатные песни «легализуются», появляется возможность их ротации на радио и телевидении. Все это продиктовано потребностью в идентификации и самоидентификации представителей стремящихся к культурной изоляции сообществ, лиц, сочиняющих и исполняющих подобную музыку. Необходимо также отметить, что все указанные аспекты способствовали росту популярности жанра у все более широкой аудитории: все чаще его почитателями становятся представители разных слоев общества, особенно молодежь.

Первый фестиваль русского шансона под названием «Гоп-стоп шоу» прошел в 1990 году в Москве, годом позже подобное мероприятие было организовано в Санкт-Петербурге. С тех пор шансон становится не только полноправным музыкальным жанром, но и коммерчески успешным направлением. Подтверждает данный факт открытие в 2000 году радиостанции «Шансон», репертуар которой был благосклонно воспринят аудиторией слушателей. Кроме того, на сайте самой радиостанции подчеркивалось, что радио «Шансон» придерживается изначальных ценностей русской культуры, ее традиционной духовности, учитывает «особенности национального характера.

Причиной быстрого распространения жанра шансона является его неэлитарная природа. Популярная музыка начала нулевых годов XXI века являла недоступный мир гламура и потребления, рок-направление со своими символами и цитатами философских трактатов также было далеко от массового слушателя. По-другому обстояло дело с шансоном: лирические композиции о трудностях жизни, о любви и разлуке, о душевности и дружбе быстро нашли отклик у целевой аудитории.

В настоящее время русский шансон занимает лидирующие позиции среди самых востребованных музыкальных жанров. Его популяризацией занимаются не только многочисленные станции радиовещания («Радио Шансон», «Добрые песни», «Питер FM» и т. д.), но и целые телеканалы, посвященные исключительно данному жанру, – «Шансон ТВ» и «Ля-Минор».

Кроме того, федеральные телеканалы все чаще транслируют программы о жизни известных «шансонье», в прайм-тайм теперь можно увидеть бенефисы Е. Ваенги или С. Михайлова. В 2014 году в эфир Первого канала выходит музыкальное шоу «Три аккорда», в рамках которого исполнялись песни различных направлений, в том числе и жанра шансон. Примечательным стал выбор состава жюри, места в котором заняли не только заслуженные деятели культуры, но и настоящий эксперт и легенда жанра Александр Новиков.

Выступая судьей конкурса, А. Новиков высказывался критически в адрес некоторых песен и их авторов, отмечая, что не имея реалистических представлений о местах лишения свободы и особенностях языка заключенных, автор не может создать достойного произведения. Действительно, для того чтобы понять, что именно поют заключенные, существует специальный конкурс лагерной песни «Калина красная». На эстраде же звучат преимущественно получившие некоторую художественную обработку песни.

Характерной чертой шансона является наличие в текстах песен определенной сюжетной линии, передающей реалии жизни. И, хотя сюжеты не отличаются разнообразием, яркость и запоминаемость песни достигается за счет детализации, большого количества арготизмов, которые позволяют в ограниченных рамках текста экономно и экспрессивно передавать эмоции автора. Нередко арготизмы используются в названиях песен: «Блатной», «Фраер», «Шухер», «Жиган-лимон», «Сереге шили дело», «Не спалила, любила», «Чифирнуть бы ништяк». Также по названиям можно проследить жизненный путь лирического героя: «105 статья», «Идет этап», «Лагеря», «Матросская тишина», «А на нарах», «Песня о честном менте», «Отпусти меня, начальник».

Смысловыми центрами текстов шансона являются противопоставления свой – чужой, воля – неволя, верность – предательство. Типичными сюжетами данного тематического круга являются истории о верности «кодексу чести» вора: «Он был рожден под воровской звездой, / И даже за решеткой словно ветер в поле. / Когда вокруг кипеш, в его душе покой. / Смысл его жизни – воровская доля» [11]; об измене «кодексу чести»: «Но понятия здесь поросли трын-травой, / Нарушает закон шелупонь» [10]; о воспоминаниях о жизни на воле: «Эх, воля! Законов нет и нет УК. / Эх, воля! Без кумового и курка. / Эх, воля! Заборов нет и нет зимы / От КПЗ до Колымы» [8]; об описании жизни в конкретных местах лишения свободы: «Владимирский централ – ветер северный! / Этапом из Твери зла немерено… / Лежит на сердце тяжкий груз» [7].

Для большинства песен жанра шансон, описывающих подобные сюжеты, характерна стилистическая сниженность, т. к. их семантика заключает в себе наиболее яркие черты специфической социальной ментальности, проявляющейся в резко отрицательном отношении к общественным этическим нормам и духовным ценностям.

Помимо четкого сюжета песни русского шансона могут быть построены в форме диалога и наставлений более опытных представителей преступного мира. Советы обычно сводятся к установлению границ, в которых нужно выстраивать правильное поведение: «помяни урок – не завяжешь вовремя, загремишь под срок» [9], «за понятья не жуй», «у кума поблатуй», «в пересылках потусуй» [12]. Употребление арго в речи «старожилов», знакомящих молодежь с подобными традициями и нормами поведения, становится неким посвящением в криминальный мир.

Отдельные песни русского шансона посвящены описанию профессиональной жизни преступников, среди них центральное место занимает деятельность воров различных категорий и специальностей: шакалов, щипачей, скокарей, цваных, форточников, фармазонов, медвежатников, маравихеров, авторитетов. В репертуаре отечественных исполнителей профессия вора называется «святым ремеслом» и находится в особом почете среди представителей криминальной субкультуры. В текстах песен можно встретить упоминание как о самых мелких преступниках («Гаси карманчики, в наколках пальчики… Наша профессия – карманник-вор» [4]), так и о более крупных («Я медвежатник – крупный вор» [13]).

Некоторые авторы прибегают к привлечению неоправданно большого количества арготической лексики в текстах своих песен. При этом понять содержание становится возможным, только воспользовавшись специализированными словарями. Это характерно, например, для песен группы «Воровайки» «Хоп, мусорок» и Жеки «Картежник»: «Че ты гонишь, мусор, шнягу не по делу? Че ты паришь мне про нары и конвой? Че мазуришь ты на понт, я не товарка, И пугаешь, падла, бабу Колымой? [5]; «Ну, братан, рули отседа, я шнифтами секанул. Вижу кипишь на болоте, вижу шухер на бану. Кармашей, что лохов, щиплят, обложили мусора, Дуй в катран на Космонавтов, где катается бура» [6]. Необходимо отметить, что поскольку авторы подобных текстов не являются «носителями» арго, они способны только имитировать стилистику «криминального сюжета». Вследствие этого возникает неправдоподобный и фальшивый образ героя, созданный посредством лексики, взятой из словарей. Использование тюремной тематики не в качестве антуража, а просто с целью ее изображения наряду с перегруженным арготической лексикой текстом (вместо единичных вкраплений в речи лирического героя) приводит к потере эстетической ценности песни.

Жизнь криминальной субкультуры, заключенная в жесткие рамки традиций и законов, достаточно примитивна. И данной примитивности жизни полностью соответствует жанр шансона – благодаря своей простоте и доступности. В настоящее время можно утверждать, что русский шансон является одним из феноменов национальной культуры, отражающим жестокую правду жизни зачастую исключительно стилистическими методами, т. е. опираясь на арготическую и обсценную лексику. Подобные приемы включения арготической лексики в тексты песен шансона являются закономерным результатом изменения речевых канонов песенной лирики.

В постсоветский период вследствие глобальных изменений на государственном и культурном уровнях образуется вакуум, постепенно заполняемый новыми ценностями и даже отдельными элементами криминальной субкультуры. Как реакция на переходный исторический период на отечественной эстраде возникает новый песенный жанр – русский шансон.

Популярность жанра шансон отражала стремление общества к постижению простых истин окружающего мира, опирающееся на преувеличенную романтизацию преступного мира и его законов и порядков. Песни также передавали особенности социально-политического развития того времени, когда криминальные структуры играли ключевые роли во всех сферах жизни общества. В это время данный песенный жанр занимает свою нишу несмотря на принципиальные отличия от высоких образцов культуры. На современном этапе русский шансон не снижает своей актуальности и востребованности среди широкой аудитории слушателей, выделяясь на фоне популярной музыки за счет четкого сюжета и законченности фраз, звучащих предпочтительнее, чем их набор клише и междометий.

Библиографический список

1.        Ельчанинов А. П. Криминальное и тюремное творчество: криминогенный и антикриминогенный потенциал преступности // Уголовно-исполнительная система на современном этапе: взаимодействие науки и практики: Материалы международной научно-практической межведомственной конференции. Самара: Самарский юридический институт ФСИН России, 2016.

2.        Копцов А. Н. Языковая эклектика как жанровая черта современного «русского шансона»: на материале песенно-поэтического творчества Елены Ваенги // Вестник Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова. 2016. Т. 22.№ 2. С. 221–225.

3.        Левин Л. И. Блатная песня // Эстрада в России. ХХ век: Энциклопедия. М., 2004. С. 79–81.

Список источников примеров

4.        Воровайки. Гаси карманчики. URL: https://playvk.com/song/Воровайки/Гаси+карманчики/.

5.        Воровайки. Хоп, мусорок. URL:http://onesong.ru/4/gr-Vorovayki/tekst-pesni-Hop-musorok.

6.        Жека. Картежник. URL:http://www.gl5.ru/zh/zheka/zheka.

7.        Круг М. Владимирский централ. URL:http://www.gl5.ru/krug-mikhail-vladimirskij-central.html.

8.        Наговицын C. Воля. URL:http://www.gl5.ru/ %21n/nagovocin-sergey/nagovocin-sergey-volya.html.

9.        Просто Серый. Щипачи-карманники. URL:https://www.chitalnya.ru/work/186459/.

10.    Розенбаум А. Воры в законе.URL:http://alllyr.ru/text50944.html.

11.    Рома Жиган. Жизнь ворам. URL:http://onesong.ru/16/Roma-Jigan-ft-Vyacha/tekst-pesni-Jizn-Voram.

12.    Север C. Телогреечка. URL: http://teksty-pesenok.ru/rus-sergej-sever/tekst-pesni-telogreechka-ty-kak-devochka/1915375/.

13.    Северный А. Я медвежатник. URL: http://shanson-text.ru/song.php?id_song=4445.

Этикетный аспект межъязыковой коммуникации на примере перевода деловых переговоров

Автор: Больщикова Алена Евгеньевна, студент Факультета лингвистики и перевода ФГБОУ ВПО "Челябинский государственный университет"
Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Деловые переговоры – это неотъемлемая часть существования и развития любого предприятия, любой организации. Умение вести переговоры приобретает особую значимость в условиях современной рыночной экономики. Этому искусству обучаются все, кто решился на создание собственного бизнеса, во всём мире. Россия, долгое время находившаяся за «железным занавесом», также стремится познать науку ведения деловых переговоров. Раньше, в советские времена, все товары сдавались государству. Сейчас дела обстоят иначе: предприятиям самим приходится искать поставщиков сырья и договариваться о сбыте готовой продукции. А в случае, когда российское предприятие желает занять свою нишу на международном рынке, то контактов с зарубежными партнерами, разнообразных как по тематике так и по целям, не избежать.

Данный вид опосредованной двуязычной коммуникации становится важен особенно с точки зрения подготовки к нему переводчика. Немалый интерес при этом представляет лексический аспект такой подготовки, а именно, изучение этикетных формул.

Изучением этикетного аспекта в деловой коммуникации занимались многие лингвисты, но именно лингвисты, а не практикующие переводчики, чем, вероятно, объясняется тот факт, что до настоящего времени сопоставительное рассмотрение этикетных формул, используемых в деловых переговорах в рамках русского и французского языков, и особенности их перевода не были предметом специального исследования. Вместе с тем, словарь эквивалентных этикетных формул мог бы стать хорошим подспорьем в подготовке к переводу деловых переговоров для любого переводчика, особенно для начинающего. Именно эти положения и предопределили тему, актуальность и цель нашей работы. Последняя состоит в том, чтобы выявить этикетные формулы на разных этапах деловых переговоров для построения двуязычного словаря, необходимого при подготовке к переводу переговоров.

Предметом нашего исследования являются языковые этикетные высказывания двух языков – французского и русского.

Деловые переговоры являются важнейшей формой делового общения

Переговоры – это коммуникация между сторонами для достижения своих целей, при которой каждая из сторон имеет равные возможности в контроле ситуации и принятии решения (Титова). Многие исследователи указывают на стадийность переговорного процесса. Поэтому можно предположить, что знание переводчиком этапов проведения деловых переговоров помогает подготовиться к переводу.

Мы выделяем вслед за Е.Н. Мананиковой следующие основные стадии ведения переговоров:

1.            Подготовка к переговорам.

2.            Процесс ведения переговоров и достижение договоренностей.

3.            Анализ результатов переговоров и выполнение достигнутых договоренностей.

К основным характеристикам делового общения, которые предопределяют и правила поведения в процессе общения, относится регламентированность, т.е. подчинение установленным правилам и ограничениям. Регламентированность предполагает соблюдение делового этикета, который включает в себя определенный набор этикетных формул.

Этикетная формула часто представляет собой фразеологизированное предложение, являющееся готовым языковым средством. Многие из них включают уже ушедшие, самостоятельно неупотребляющиеся слова (Лавриенко).

Этикетные формулы могут использоваться согласно следующим принципам:

1.                Принцип вежливости.

2.                Принцип соответствия речевой ситуации: обстановка общения (официальная/неофициальная), учет адресата (социальный статус, личные заслуги, возраст, пол, степень знакомства).

3.                Принцип соответствия национальному этикету. В разных культурах преобладают различные этикетные формулы (так, например, если во французском языке, при подведении итогов, принято говорить A la réunion les questions étaient portées sur..., то в русском при наличии эквивалентной формулы На совещании мы обсудили следующие вопросы, она не является частотной).

На всех этапах переговоров чтобы заключить взаимовыгодное соглашение и наладить взаимоотношения важно следовать общепринятым нормам деловой коммуникации в целом, и национальным – в частности.

Как правило, переговоры нацелены на  установление более или менее дружеских отношений и достижение каких-то положительных результатов. Поэтому переводчику необходимо знать, что в любом из его рабочих языков существуют этикетные формулы, способствующие проведению переговоров, а также фразы, мешающие достичь понимания между партнерами в процессе переговоров.

Так, например, в ходе нашего исследования мы выяснили, что в русском языке в начале встречи следует избегать фраз, выражающих:

·       неуверенность, обилие извинений: «Извините, если я вам помешал», «Если у вас есть время меня выслушать…»

·       неуважение, пренебрежение к партнеру: «Давайте с вами быстренько рассмотрим», «Я проходил случайно и заскочил к вам».

Благоприятному началу встречи способствуют, например, несколько приятных фраз личного характера, легкая шутка: «Иван Иванович, очень рад Вас видеть / рад с Вами познакомиться»;

Деловые переговоры приобретают особый характер, когда происходят между партнерами разных стран и культур. При этом этикетные формулы являются отражением национального менталитета, конкретной языковой ситуации. Незнание национальных особенностей делового этикета может произвести на партнёров нежелательное впечатление, затруднить взаимодействие, как на стадии переговорного процесса, так и при реализации последующих совместных проектов.

Изучение именно этих этикетных формул представляет особый интерес для облегчения работы переводчика. Если переводчик знает эти формулы и способы, а также случаи их употребления, то особых трудностей в ходе перевода он не испытывает. Проблемы возникают при незнании их эквивалента, которого может и не оказаться в языке перевода.

Так как нам не удалось присутствовать на реальных переговорах – в силу их определенной закрытости – но, определившись ранее с основными этапами переговоров, мы с помощью метода сплошной выборки на основе лексикографических работ Р.К. Миньяра-Белоручева, Е.Н. Скаженика и др. попытались составить список этикетных формул, с которыми может встретиться переводчик, рабочие языки которого – русский и французский. При составлении данного списка мы воспользовались схемой, предложенной Е.В. Аликиной, согласно которой при подготовке к устному переводу переводчик проводит предварительный анализ имеющейся информации на одном языке и переводит полученные результаты на другой язык.

Поскольку обычно переводчик включается в работу переговоров непосредственно на стадии процесса ведения переговоров (если вспомнить представленную ранее трехэтапную схему: подготовка к переговорам, ведение переговоров и анализ результатов), то мы посчитали логичным остановиться лишь на двух последних.

В ходе выявления и подбора эквивалентов мы пришли к следующим выводам.

На всех выделенных этапах в обоих рассмотренных языках используются этикетные формулы, так как с одной стороны они дают возможность двум иноязычным деловым партнерам логично, однозначно, лаконично выразить свои мысли, а, следовательно сократить ценное в деловом мире время. С другой же стороны, позволяют оставаться предельно вежливыми и учтивыми, что является одним из благоприятствующих факторов достижения общих целей.

Этап открытия переговоров сопровождается использованием следующих этикетных формул.

1.     Формулы знакомства и представления участников:

Рад вас приветствовать! – Je suis heureux de vous donner le bonjour! /                                             Je vous donne le bonjour!

Прошу любить и жаловать! – Je vous recommande!

2. Формулы благодарности:

Мы благодарны вам за сотрудничество – Nous vous remercions beaucoup pour votre coopération!

Однако особого внимания здесь требует система именования человека в русской и французской культурах: трехименная – в российской (фамилия, имя, отчество) и, как правило,  двухименная (фамилия, имя) – во французской.  В связи с этим при переводе деловых переговоров возникают трудности, которые, впрочем, можно решить прокомментировав данную особенность обеим сторонам. И в дальнейшем переводить так, как этого требуют правила речевого этикета каждого языка, либо согласно желаниям обеих сторон.

Стадия обсуждения вопросов также включает в себя использование этикетных клише и формул.

·       Я хотел бы, чтобы мы перешли к следующему вопросу – Je voudrais venir à une autre question...  je  voudrais  passer à la  question  suivante...

·       Мне нравится ход переговоров, которые мы до сих пор вели – J'aime le  cours  des  négociations que nous avons ménées  jusqu'à présent

В конце переговоров стороны обычно подводят итог хода обсуждения проблемы. На этом этапе переговоров обычно используют прием резюмирования.

На совещании шла речь о … – A  la  réunion  les  questions étaient  portées  sur...

Вашими основными идеями, как я понял, являются … – si  j’ai  bien  compris  vos  idées  principales  sont...

Эта стадия завершения переговоров сопровождается прощанием. Здесь могут употребляться такие формулы, как:

Позвольте попрощаться! – Permettez-moi de faire mes adieux!

Разрешите откланяться! – Permettez-moi de partir!

Переводчик должен принимать во внимание, что этикетные формулы так же полезны, как и опасны. Так, переводчику, рабочими языками которого являются французский и русский, необходимо учитывать некоторую витиеватость французского языка. Это проявляется в частности в использовании условного наклонения Conditionnel там, где в русских этикетных формулах используется изъявительное наклонение. В русской фразе: То есть вы хотите сказать, что…?употребляется изъявительное наклонение. Во французском языке для того, чтобы подчеркнуть вежливое обращение, используется условное наклонение: C’est-à-dire vous voudriez dire que …?. При переводе на французский язык переводчики часто забывают об этом, что может быть расценено зарубежными партнерами, как невежливость, грубость, определенный напор, недружелюбность, холодность россиян.

В ходе работы мы сделали еще один вывод: о том, что этикетные формулы этапа открытия переговоров и этап анализа / подведения итогов результатов менее разнообразны в плане выбора соответствий. Так, при приветствии и прощании существует определенный набор используемых этикетных формул, который не отличается многочисленностью:

Добро пожаловать! – Soyez les bienvenus!

Позвольте попрощаться! – Permettez-moi de faire mes adieux!

В то время как этап ведения переговоров включает большой диапазон средств передачи, огромное разнообразие этикетных формул.

Я бы еще раз хотел остановиться на Вашем предложении (на Вашем видении проблемы). – Je voudrais encore une fois m’arrêter sur votre  proposition (sur votre point de vue porté sur ce problème).

Если обратиться к Вашему предложению о … – Si vous référez à votre suggestion (proposition) au sujet de...

И это требует от переводчика большей внимательности, так как этап ведения переговоров менее регламентирован, могут обсуждаться различные вопросы. Не всегда формулы могут помочь переводчику.

Подводя итог работе, необходимо отметить, что в целом знание этикетных формул обоих языков может значительно облегчить жизнь переводчика, поэтому построение словаря этикетных формул служит практическим целям опосредованной межкультурной коммуникации.

В дальнейшем мы планируем расширить наше исследование и выявить технику подготовки переводчиков к процессу перевода переговоров.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.       Мананикова, Е.Н. Деловое общение (учебное пособие). – Москва: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К*», 2009. – 188 с.

2.       Миньяр-Белоручев, Р.К. Русско-французский словарь переводчика международных конференций. – М.: Стелла, 1995. – 64 с.

3.       Скаженик, Е.Н. Деловое общение (учебное пособие). – Таганрог: Изд-во ТРТУ, 2006.

4.       Аликина, Е.В. Переводческая семантография. Запись при устном переводе. – Издательство Восток-Запад, 2006. – 160 с.

Языковая личность переводчика как медиатора процесса коммуникации(из опыта работы с иностранными студентами-медиками)

Стул Татьяна Григорьевна — Канд. пед. наук, доцент, доцент кафедры иностранных языков и профессионального перевода, Тамбовский государственный университет им. Г. Р. Державина, Тамбов, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Сегодня научные, культурные и экономические связи на уровне международного общения развиваются особенно интенсивно. Также происходит расширение границ миграции, развитие средств информации и современных технологий. Все перечисленные факторы объясняют возрастающую роль и значимость перевода в разных сферах нашей жизни. В данной статье мы рассмотрим такой аспект переводческой деятельности, как влияние языковой личности переводчика на процесс перевода, базируясь на нашем опыте работы с иностранными студентами-медиками.

В последние годы увеличивается количество иностранных студентов, обучающихся с привлечением переводчиков, что ставит перед преподавателями и переводчиками задачу повышения эффективности обучения данной категории студентов. Возникает потребность в переводчиках, являющихся специалистами, свободно владеющими своей профессией, и ориентирующихся в смежных областях, готовых к постоянному профессиональному росту.

Любое учебное занятие представляет собой диалог между преподавателем и студентом. В случае же преподавания на языке-посреднике (английский, французский) переводчик находится во взаимодействии с субъектами, являющимися носителями разных языков и относящимися к разным культурам. Устный переводчик как языковая личность осуществляет профессиональную деятельность в специфических условиях межкультурной коммуникации – в рамках непосредственного взаимодействия представителей разных культур. Активная позиция языковой личности устного переводчика как посредника между двумя языками в условиях межкультурной коммуникации не может быть недооценена.

Устный перевод в условиях обучения осуществляется в рамках официального или неофициального регистров общения, и в каждом из них проявляются эмоции, что объясняет возможность возникновения конфликтных ситуаций, и именно от профессионализма переводчика зависит успешность межкультурной коммуникации. Специфика переводческой деятельности определяется в большой мере тем, что переводчик выполняет социальную функцию посредника. По утверждению И. И. Халеевой, релевантной оказывается при этом подготовка специалиста «в области не только, а порой даже – и не столько) межъязыковой, но и интерлигвокультурной коммуникации» [9, с. 64].

По мнению С. В. Серебряковой, «перевод представляет собой опосредованную дискурсивную деятельность, которая требует сосуществования в сознании переводчика когнитивных моделей родной и инофонной культур, включающих, наряду с общими знаниями о мире и собственно языковыми знаниями, знание скриптов коммуникативных событий, фреймов речевых актов, составляющих эти коммуникативные события, релевантных контекстных параметров ситуаций общения и их культурной интерпретации, а также принципов и максим речевого общения, принятых в обеих культурах, составляющих так называемые дискурсивно-прагматические знания» [8, с. 26].

Отношения, которые возникают между переводчиком как языковой личностью и его окружением, сложны и неоднозначны. Переводчик – вторичная языковая личность, он не создает смыслы, он их транслирует. Адресант и адресат обмениваются смыслами, а переводчик лишь оперирует ими. Вместе с тем нельзя не признавать идею приращения смысла, что имеет место в любом переводе: в переводческом пространстве в поле адресата, адресанта и собственно переводчика формируется свой смысл. Доминантную роль в этом процессе играет поле переводчика. В результате каждый перевод не менее уникален, чем текст оригинала, а при переводе одного и того же текста на разные языки в каждом случае будут получены своеобразные тексты, доказательством чего может служить обратный перевода одного и того же текста с разных языков на исходный язык.

Остановимся на концепции переводческого пространства. Как отмечает Л. В. Кушнина, «перевод, как и любая другая сложная система, имеет свою структуру. Это структура нелинейной конфигурации, организованная в виде пространственно-временного континуума. Указанный континуум мы определили как переводческое пространство, которое формируется вокруг содержания текста оригинала и простирается до содержания текста перевода. Каждый из элементов переводческого пространства формирует свою полевую структуру смысла (поле). Взаимодействуя друг с другом в континууме переводческого пространства, эти поля влияют на смыслотранспонирование, вследствие чего сам процесс оказывается нелинейным» [4, с. 15]. «Развертывание переводческого пространства, его осмысление переводчиком, осуществление синергии дифференциальных смыслов приводит к порождению гармоничного текста перевода, смыслы которого соразмерны смыслам текста оригинала. Переводчик по-новому смотрит на перевод, он поистине “погружается в поиск” разнообразных смыслов текста. Переводчик сознательно “выстраивает” собственное переводческое пространство, извлекая разнообразные эксплицитные (явные) и имплицитные (скрытые) смыслы, каждый из которых имеет собственное смысловое поле» [4, с. 17].

И если в художественном тексте невозможно уловить и понять абсолютно все смыслы, заложенные автором, то в медицинском переводе максимально полная эквивалентность полей является приоритетной задачей переводчика. Профессиональное общение – это сложный многоступенчатый процесс, направленный на обмен информацией участников общения, обеспечивающий информированность партнеров и аргументацию позиций. Этот процесс зависит от предшествующего практического опыта общающихся, окружающей обстановки (условий общения), от уровня владения языковым и речевым материалом.

Активная позиция переводчика как языковой личности влияет на изменение текста, он выступает медиатором культур. Рассмотрим понятие «языковая личность». Структура языковой личности может быть представлена в виде модели, состоящей из трех уровней: вербально-семантического, или лексикона, лингвокогнитивного, или тезауруса, имотивационного, или прагматикона [3, с. 36]. Следует отметить, что когнитивный уровень воплощен в тезаурусе языковой личности переводчика и во многом зависит от национальной языковой картины мира.

Согласно разработанной Л. В. Кушниной концепции переводческого пространства и теории гармонизации, «в процессе становления языковой личности переводчика происходит формирование профессиональной переводческой картины мира, в основе которой лежит гармоничное мировоззрение, что обусловлено наличием новой аксиологической переводческой доминанты – категории гармонии » [5, с. 72].

В чем же заключается специфика языковой личности переводчика? Любая информация, проходя через индивидуальное сознание человека, несет своеобразный отпечаток его индивидуальности, т. е. информация на входе и на выходе неидентична. Это характерно не только для межкультурной, но и для монокультурной коммуникации. Как отмечал Ю. М. Лотман, в «нормальном человеческом общении… заложено предположение об исходной неидентичности говорящего и слушающего» [6, с. 15].

Как пишет О. А. Бурукина, «перевод с языка на язык представляет собой не что иное, как трансформацию менталитета» [1, с. 8]. Традиционно языковая личность переводчика оценивается как вторичная языковая личность. В исследованиях А. Н. Плехова вторичная языковая личность определяется как «коммуникативно активный субъект, способный в той или иной мере познавать, описывать, оценивать, преобразовывать окружающую действительность и участвовать в общении с другими людьми средствами иностранного языка в иноязычно-речевой деятельности» [7, с. 3].

При осуществлении устного перевода учебных занятий переводчик работает в непосредственном контакте с коммуникантами, когда возможна обратная связь с участниками межъязыкового общения. При наличии обратной связи с говорящим есть возможность переспросить, уточнить значение незнакомого термина. При наличии обратной связи со слушающими есть возможность следить за их реакцией, регулировать темп свой речи, использовать дополнительные пояснения. В подобных случаях переводчик выступает в роли дополнительного участника коммуникации, отвечая на вопросы и выполняя просьбы участников акта коммуникации.

При устном переводе в условиях непосредственного контакта с обоими коммуникантами зачастую складывается ситуация беседы, когда коммуниканты обмениваются репликами, поочередно выступая в роли говорящего и слушающего. Полнота понимания может варьировать в зависимости от наличия пауз и темпа речи. Переводчик прогнозирует последующее содержание текста на основе уже воспринятой информации.

Особо необходимо обратить внимание на способность языковой личности переводчика преобразовывать окружающую действительность, т. к. от профессионализма переводчика зависит уровень общения представителей нескольких культур, в нашем случае (обучение иностранных студентов на языке-посреднике) от переводчика в определенной степени зависит успешность процесса обучения. А. Б. Бушев полагает, что современный переводчик должен обладать следующими компетенциями: аналитической, креативной, эмоциональной, – а также умением распознавания и продуцирования текстов на двух контактирующих языках [2, с. 26].

Действительно, нельзя не согласиться, что каждый из субъектов в структуре занятия отличается определенным набором психологических особенностей и умений коммуникации. Все это, несомненно, влияет как на процесс общения, так и на его конечный результат – приобретение студентами знаний. Переводчик не должен вмешиваться в конфликт, но ему следует стараться сохранить или создать положительный настрой занятия. Способность переводчика определять и учитывать темперамент и характер преподавателя и студентов помогает уменьшить эмоциональную напряженность при осуществлении коммуникации. Переводчику необходимо знать и воспринимать все регистры общения и переводить их согласно ситуации. Очевидно, что языковая личность устного переводчика играет значительную роль в процессе межкультурной коммуникации.

Британская Национальная сеть переводчиков (National Network for Interpreting) разработала свою систему критериев, на основании которых осуществляется подготовка специалистов и оценивается степень их профессиональной компетентности. Эта система включает прежде всего отличное владение родным языком и языком перевода, эмпатию, эмоциональную стабильность и стрессоустойчивость, развитое чувство инициативы, выдержку, способность к анализу и синтезу, культурную осведомленность, тактичность и дипломатичность, гибкость и адаптивность, умение работать в команде и др. [10]. Очевидно, что этот обширный перечень включает не только лингвистические и коммуникативные умения, но и личностные качества и способности, а также профессионально значимые знания и навыки.

Перевод иноязычного текста – как устного, так и письменного – сопряжен с множеством переводческих трудностей. Проблемы, возникающие в процессе перевода, можно разделить на лингвистические (связанные с неологизмами, фразеологизмами, афоризмами и переводом терминов), культурологические (обусловленные различиями культурных ценностей и адекватной передаче их на языке перевода), социальные и научно-технические. В процессе перевода переводчику приходится решать как чисто языковые проблемы, так и проблемы социолингвистической адаптации текста. Медицинский перевод, как и любой другой специализированный перевод, имеет ряд особенностей. Переводчику следует обладать обширными знаниями в области медицины и уметь ориентироваться в огромном массиве современной медицинской терминологии, чтобы обеспечить адекватный перевод медицинского текста.

Помимо овладения основными понятиями переводоведения, переводчик должны выработать переводческое мышление, которое лежит в основе действий переводчика. Трудность выработки переводческой стратегии заключается в том, что ее нельзя сформировать путем изучения каких-то правил. Необходимый профессиональный подход к переводу формируется у переводчика постепенно в процессе длительной практической деятельности. Стратегия переводчика при решении конкретных задач зависит, в первую очередь, от определения цели перевода и условий его выполнения. Переводчик должен четко представлять, для чего и для кого он переводит, какую задачу будет выполнять создаваемый им текст, как этот текст будет использован.

Профессиональный переводчик должен обладать лингвистической и прагматической компетенцией, общими знаниями, на которых строится запас общей и специализированной лексики, необходимой для понимания и перевода по конкретной тематике. Еще раз подчеркнем, что перевод основан на правильном понимании адресанта (говорящего) переводчиком. Совершенно очевидно, что подобная координация между переводчиком и докладчиком достигается не всегда.В ряде случаев переводчик переводит не то, что сказал адресант, а то, что он намеревался сказать (intended message), но не озвучил вербально. Но любой переводчик может оказаться в такой ситуации, когда определенный сегмент текста или какой-либо термин оказывается непонятным по различным причинам. В подобном случае возможно использование различных стратегий.

Выбор стратегии зависит от множества факторов. Следует упомянуть о компенсации, которая часто осуществляется за счет использования более широкого контекста в переводимом языке по сравнению с переводящим, и о стратегии компрессии, которая дает возможность выразить мысль более идиоматично и избежать вероятных ошибок, прежде всего при переводе на неродной язык. Стратегия ожидания применяется для получения более широкого контекста. Возможность применения стратегии вероятностного прогнозирования обусловлена избыточностью речи. Она особенно актуальна в условиях осуществления перевода одной и той же дисциплины и даже одной и той же темы при работе с разными преподавателями. Чем выше избыточность речевого акта говорящего, тем больше вероятность того, что стратегия вероятностного прогнозирования будет успешной. В некоторых ситуациях, когда переводчик не может найти эквивалент на переводимый язык, используется стратегия знакового перевода, что может привести к буквализмам, однако отсутствие на языке перевода ключевого понятия может привести к потере смысла высказывания.

Медицинский перевод считают специальным видом научно-технического перевода. Распространено мнение, согласно которому медицинский переводчик должен являться специалистом в области медицины. С другой точки зрения, основным занятием медицинского переводчика является собственно перевод с одного языка на другой, а подобная деятельность предполагает наличие специальных знаний в области переводоведения. Конечно же, наличие профессионального образования в области как медицины, так и лингвистики кажется идеальным сочетанием для формирования профессиональной компетенции медицинского переводчика, но является не таким частым явлением, поэтому следует отметить, что фоновые и тематические знания, так же как и все структурные компоненты переводческой компетенции, играют огромную роль для успешной деятельности переводчика с лингвистическим образованием, именно его языковая личность обеспечивает эффективность процесса коммуникации.

Библиографический список

1.        Бурукина О. А.Перевод в контексте современной когнитивной парадигмы // Вестник МГЛУ. Перевод как когнитивная деятельность.М., 2003. С. 5–21.

2.        Бушев А. Б.Русская языковая личность профессионального переводчика: Автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 2010.21 с.

3.        Караулов Ю. Н.Русский язык и языковая личность.М.: Изд-во ЛКИ, 2007.264 с.

4.        Кушнина Л. В. Переводческое пространство как стратегия межъязыкового и межкультурного взаимодействия // Лингвокультурный компонент в переводческом пространстве:Коллективная монография / Под ред. Э. М. Рянской. Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. гос. ун-та, 2014. 135 с.

5.        Кушнина Л. В., Силантьева М. С. Языковая личность переводчика в свете концепции переводческого пространства // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2010. Вып. 6 (12). С. 71–75.

6.        Лотман Ю. М.Семиосфера. СПб.: Искусство, 2004. 704 с.

7.        Плехов А. Н.Психологические условия развития вторичной языковой личности преподавателя-лингвиста: Автореф. дис. … канд. психол. наук. Н. Новгород, 2007. 23 с.

8.        Серебрякова С. В. Языковая личность переводчика как результат реализации лингвокогнитивного потенциала обучаемого //Вестник Ставропольского государственного университета. 2008. № 58. С. 25–30.

9.        Халеева И. И.Подготовка переводчика как«вторичной языковой личности» //Тетради переводчика:Научно-теоретический сборник.Вып. 24.М.:МГЛУ, 1999. С. 63–72.

10.    Interpreting Skills Map. URL: http:// www.nationalnetworkforinterpreting.ac.uk/tasks/int_skills/player.html.