Проблема перевода повторов в Библии
Надежкин Алексей Михайлович - кандидат филологических наук, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, Россия
Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».
Проблема художественного перевода всегда была в центре практического и научного интереса переводчиков и лингвистов. Одним из самых часто переводимых культурных памятников является Библия, переводы которой находятся в центре внимания нашей статьи. Сложной задачей для переводчика является передача смыслового и структурного своеобразия литературного произведения. Библия является чрезвычайно сложным художественным произведением. Основным стилистическим приемом в этой книги являются повторы разного типа, функционирующие на разных уровнях языка: корневой повтор, повтор форм слова (полиптот), синтаксический параллелизм.
Цель нашей статьи — сравнить переводы на разные языки некоторых сложных повторяющихся структур и выявить смысловые акценты, которые были расставлены различными переводчиками.
Такой стилистический прием, как корневой повтор может выступать средством редупликации суждения: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу» (Мк 4:22). В данном случае мы видим не только корневой повтор «тайный — потаенный», но нагромождение различных стилистических приемов. Во-первых, мы имеем дело с удвоением, как структурным, так и смысловым: высказывание явно разделено на две части. Такое построение текста наводит на мысль о двукратном изложении одной и той же идеи с целью усиления. В церковнославянском переводе Библии сходство между двумя частями еще большее: «Несть бо тайно, еже не явится, ниже бысть потаено, но да приидет въ явление»[1, 31]. Второй корневой повтор «явится — явление» был снят автором русского Синодального перевода, так как, вероятно, этот стих показался ему слишком сложным для восприятия современного читателя. В церковнославянском варианте образуется подобие кольцевой повторяющейся структуры. Однако на самом деле есть две пары повторов, одна из которых анафорическая: «Несть бо тайно — ниже бысть потаено», а другая эпифорическая: «не явится — въ явление». Также структура осложнена дополнительными корневыми повторами «не явится — въ явление» и «тайно — потаено».
Именно благодаря своему глубокому смыслу, заключенному в изящной и удобной для запоминания форме это выражение стало крылатой фразой.
В греческой версии соблюдены оба ряда однокоренных повторов: «οὐ γάρ ἐστιν κρυπτὸν ἐὰν μὴ ἵνα φανερωθῇ, οὐδὲ ἐγένετο ἀπόκρυφον ἀλλ’ ἵνα ἔλθῃ εἰς φανερόν»[2]. Отметим, что слова κρυπτὸν и ἀπόκρυφον являются однокоренными словами с чередованием, о чем свидетельствует «Этимологический словарь древнегреческого языка» Фриска[3, 29‑30].
Переводчики Библии короля Якова вовсе отказались от повторяющихся структур в пользу общедоступности текста: «For there is nothing hid, which shall not be manifested; neither was any thing kept secret, but that it should come abroad»[4]. (Нет ничего скрытого, что не было бы явлено, и ни одной вещи, хранящейся в тайне, что не вышла бы наружу).
В Библии короля Якова высказывание на две части и соединено точкой с запятой. Разделение показывает границы высказывания, акцентируя внимание на параллелизме, который менее выражен из-за отказа от повторяющихся структур и немного различного способа организации придаточных (различия в подчинительных союзах, наличие во второй фразе дополнительного союза «но»).
Рассмотрим тот же текст в латинской Вульгате: «non enim est aliquid absconditum quod non manifestetur nec factum est occultum sed ut in palam veniat»[5]. Латинская и английская версия наиболее приближены друг к другу: они соблюдают синтаксический параллелизм, полностью отказываясь от морфологически выраженных повторов, которые характерны для греческой и церковнославянской версии, а заменяют повторы синонимами.
Корневой повтор в разных переводах может претерпевать морфологические изменения: «Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину» (Мк 5:33). В церковнославянском варианте стих 5:33 звучит так: «Жена же убоявшися и трепещущи, ведящи, еже бысть ей, прииде и припаде к нему и рече ему всю истину»[1, 37]. Наиболее значительные изменения в русском переводе заключаются в начале: «Женщина в страхе и трепете …», где причастные формы заменены на отглагольные абстрактные существительные ради упрощения слога. Латинская Вульгата употребление причастий подтверждает: mulier autem timens et tremens sciens quod factum esset in se venit et procidit ante eum et dixit ei omnem veritatem (букв. «Жена же, боясь и дрожа от страха …»)[5]
Корневой повтор также может быть средством выражения амфиболии. Под амфиболией мы понимаем языковую игру, основанную на употреблении одного и того же слова (или только корня слова) в разных значениях. Так, в тексте Евангелия от Матфея мы читаем: «Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф 8:21‒22).
В данном случае с помощью корневого повтора сталкиваются два значения слова «мертвец» - прямое (об умершем отце) и переносное (о людях, не воспринимающих слово Божие). В греческом издании Нестле-Аланда мы можем наблюдать повтор другого типа «ὁ δὲ Ἰησοῦς λέγει αὐτῷ· ἀκολούθει μοι καὶ ἄφες τοὺς νεκροὺς θάψαι τοὺς ἑαυτῶν νεκρούς»[2]. Это — полиптот, повтор формы слова νεκροὺς в винительном падеже множественного числа. Более близкий к грамматике греческого перевод: «предоставь мертвым погребать своих мертвых» на русском языке выглядит слишком тавтологично и запутывает читателя, поэтому в русском варианте второе употребление слова «мертвых» заменяется на лексему «мертвецов».
Иоанн Златоуст в «Гомилиях на Евангелие от Матфея» пишет, что «ничто не должно быть для нас важнее небесного и что следует стараться о нем с великим рвением, не забывая ни на секунду, хотя бы отвлекали от этого самые нужные и настоятельные дела»[6, 210]. «Мертвец» в толкованиях святых отцов ассоциативно связывается или с источником смерти — грехом, или с тленными житейскими заботами.
Ориген как раз обращает внимание на то, что христианину не стоит заниматься более «мертвыми вещами», а Бог — Бог живых, а не мертвых. Ориген ссылается на стих Кол. 3:5, в котором апостол призывает умертвить в себе все пороки: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть, любостяжание. Эти грехи должны быть, как мертвая плоть, отсечены от человека, «чтобы не сказали «предоставь мертвым, имеющим в себе умерщвляющий грех, погребать своих мертвецов»[6, 209].
Под «мертвецом» Ориген понимает человека, мертвого в духовном плане, то есть такого, «в котором есть умерщвляющий его грех».
Евфимий Зигабен в толковании этого стиха обращает внимание на два момента: Христос учил, что «не должно стремящемуся к небесному возвращаться к земному и, оставив животворное, стремиться к мертвенному, или родителей предпочитать Богу». Далее Евфимий Зигабен объясняет, почему Христос назвал других людей «мертвыми»: «Полагаю, что умерший человек был неверующий, поэтому и сказал: «остави мертвых», т.е. предоставь мертвым по вере погребсти принадлежащих им мертвецов»[7, 67].
Объясняя отказ Христа в просьбе А.П. Лопухин пишет: «Гораздо труднее вопрос, что Он разумеет под «мертвыми» в первом случае (предоставь мертвым погребать своих мертвецов). Второе слово «мертвецов» не затруднительно, так как его можно понимать в буквальном смысле. Но что значит первое слово? Вопрос этот решается различно: Феофилакт говорит, что отец просителя был «неверующий» или «неверный». Но если «неверующими» были погребающие, то каким же образом отсюда следует, что и отец был также «неверующим»? Несколько иначе объясняет ответ Спасителя Августин. Спаситель сказал так: «отец твой умер; есть также и другие мертвые, которые похоронят своих мертвых, потому что они неверующие». Здесь неверие приписывается не отцу просителя, а только погребающим. Новейшие экзегеты повторяют эту мысль Августина. Так, Мейер полагает, что в первом случае νεκρούς означает «духовно-мертвых» (ср. 4:16 с Ин. 5:21, 25 и Лк. 15:24) и приводит место из Оригена, по которому «ψυχή εν κακιά ούσα νεκρά εστίν» - душа, пребывающая во зле, мертва. Это толкование можно считать общепринятым и распространенным»[8, 172‑173].
А.П. Лопухин, размышляя над этим библейским стихом, задает закономерный вопрос: «Но если в том и другом случае или только в одном из них заменить «мертвые» словом «неверующие», то не следует ли отсюда вывести, что речь Христа была презрительна и оскорбительна для ученика, которого Он только что пригласил следовать за Собою? Мог ли этот ученик понять ее в том смысле, что Христос под «мертвецами» разумеет «духовно-мертвых», «пребывающих во зле» и «неверующих»? Также исследователь не видит выхода из лингвистического затруднения, вызванного амфиболией «при допущении, что выражение Христа было пословицей, смысл которой таков: «отвращайся от прошлого, когда требует внимания с твоей стороны настоящее», так как в последующем тексте нет никаких данных, на основании которых можно было бы это утверждать. Также сама серьезность ситуации (просьба человека похоронить родителей) не допускает фразеологического толкования и языковой игры, а предполагает связь с реальными событиями, случившимися с учеником Христа.
А.П. Лопухин видит причину неоднозначности толкования стиха в том, что греки слабо различали однокоренные понятия «мертвый» и «смертный»: «Слово, которое можно перевести через «смертен», у эллинов звучит как «θανατόεις» и «θνητός». Хотя и нельзя доказать, что νεχρός в первом случае здесь означает «смертный», но значение слов Христа будет вполне объяснимо только при толковании этого слова в указанном смысле. Выражение «духовно мертвый» было менее понятно для тогдашних учеников Христа, чем слово «смертный», которое было почти тождественно с «духовно-мертвый»[8, 172‑173].
Обратимся к другому, более сложному типу повторов, такому, как синтаксический параллелизм.
I. Синтаксический параллелизм выражает противопоставление концептуально важных понятий «Вечность — бренность»: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». (Мф 6:19:21)
В данном отрывке ключевым является слово «сокровище», повторяемое три раза. Именно с помощью него определяется не только тема проповеди: «что считать истинным сокровищем?», но и выражается мораль, объясняется причина, почему нужно полагать сокровище в Боге.
Слово «сердце» (καρδια) в этом случае употреблено в переносном значении «душа». Словарь Ньюмана, изучающий лексику Нового Завета фиксирует данное переносное значение: «καρδια - 1) сердце; 2) сердце; душа; ум (центр физической, духовной и умственной деятельности человека); 3) внутренний человек, человеческая сущность: 4) воля, желание; намерение; 5) внутренность, середина»[9, 113].
Параллель сердце — душа является традиционной для ветхозаветной литературы. В Псалтири зафиксировано убеждение иудеев, что сердце более всего участвует в жизни души: «Сердце мое и плоть моя возрадовались о живом Боге» (Пс. 43:2). Нужно отметить возникновение дихотомии душа — плоть, характерной для Библии, и место слова «душа» в данном случае занимает сердце. Значение «сердце — душа» породило метонимический перенос: «душа — сам человек в целом», потому что душа — это самое главное в человеке: «Жива будут сердца их во век века» (Пс. 21:27).
В свете полученных нами сведений необходимо вернуться к исходной фразе: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
Для анализа этой логии необходимо изучить танатологические представления Ветхого Завета. Душа в древнеиудейских представлениях находится в условиях постоянной опасности. Эти опасности были связаны с пессимистическими представлениями о посмертии человека.
В Ветхом Завете крайне мало упоминаний о погребальных ритуалах, заупокойных молитвах и посмертном бытии человека. Это объясняется тем, что книга Бытия начала записываться в пустыне после исхода из Египта. Египетская культура танатоцентрична: все внимание египтянина сосредоточено на подготовке к смерти. Думается, что прожившие много поколений в земле Египетской евреи вынесли оттуда много языческих суеверий, от которых решено было очистить собственную религиозную культуру.
Из ветхозаветных представлений о смерти, мы можем заключить, что они были близки к шумерским и были довольно безрадостны. Законы Моисея не предупреждают о воздаянии в посмертии: «Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9:2‒6).
Характерно, что все более-менее ясные танатологические места Ветхого Завета скорее пессимистичны; жизнь после смерти вспоминается как угроза, а не как утешение. В Ветхом Завете есть описания шеола, но нет видений Небесного Царства.
Но почему же Бог позволяет пророкам своего народа просто пересказывать воззрения, возникшие в языческой среде? Откровение об участи души после смерти слишком многих могло бы ввергнуть в отчаяние: до искупительной жертвы Христа никто не мог разорвать узы духовной смерти.
И в шумерской, и в иудейской религии расположение Бога проявлялось на земле: данное человеку счастье и богатство должны были свидетельствовать, что к человеку благоволит Бог. Но ни жертвы всесожжения и ни земные богатства не могли спасти от смерти. Исходя из этой традиции, Христос спрашивает: «какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16:26)
И вот в этой ситуации Христос говорит: «не собирайте сокровищ на земле, а собирайте на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Когда иудеи думают, что все души томятся в шеоле, Христос дает им надежду: судьба вашей души зависит от вашей жизни, образа действий и мыслей. Если вы возлюбите земное, то и не получите Царствия Небесного, а выберете тленное, если же выберете Бога — получите жизнь вечную.
Итак, различные повторяющиеся структуры такие, как корневой повтор и синтаксический параллелизм, выполняют множество функций в художественном тексте: помогают создать редупликацию суждения, обогащают художественный текст дополнительными значениями, реализующимися через амфиболию (неоднозначность), выражают концептуально значимые понятия. В силу структурной и смысловой сложности данного феномена его изучение представляет особенный интерес для переводчиков, задача которых верно передать все смысловые оттенки и ассоциативные параллели, возникающие при чтении стилистически сложного текста.
Список литературы
1. Давыдова Н.В. Евангелие и древнерусская литература: учебное пособие для учащихся среднего возраста. - М.: МИРОС, 1992.—256.
2. Nestle-Aland Novum Testamentum Graece (Издание Библии Нестле-Аланда на греческом языке) [Электронный ресурс]: http://www.nestle-aland.com/en/read-na28‒online/ (дата обращения: 1.12.2015)
3. Frisk H. Griechisches Etimologisches Wörterbuch. - Deutschland: Heidelberg, 1960.—312 s.
4. King James Version [Электронный ресурс]: http://www.bibles.org.uk. (дата обращения 1.12.2015)
5. Sacra Vulgata. -[Электронный ресурс]: http://davinci.marc.gatech.edu/catholic/scriptures/raw-text.zip (дата обращения: 1.12.2015)
6. Библейские комментарии отцов Церкви и других авторов I‒VIII веков. Новый Завет Ia Евангелие от Матфея 1‒13. - Тверь: Герменевтика, 2007.—432 с.
7. Зигабен Евфимий. Толкование Евангелия от Матфея и Толкование Евангелия от Иоанна, составленные по древним святоотеческим толкованиям византийским XII века ученым монахом Евфимием Зигабеном. - СПб.: О-во святителя Василия Великого, 2000.—300 с.
8. Лопухин А.П. Толковая Библия или комментарий на все книги Священного Писания А.П. Лопухина. - С-Пб, 1911. Т. 8 Евангелие от Матфея.—478 с.
9. Ньюман Б. Греческо-русский словарь Нового Завета. - М.: РБО, 2008.—240 с.
